Commentarii de Bello Panemine (Записки о Панемской войне)

А что там у варваров диких творится       С тех пор, как их менторша куда-то исчезла, оставшейся без руководства и постоянной компании Твилл понравилось проводить бОльшую часть дня в оранжереях. Сюда не проникал тот казавшейся ей вечным пронзительный холод, скрыться от которого она не могла нигде. Яркий и живой свет, мягкая, влажная, обволакивающая ступни нежным теплом земля под ногами, разлитый в воздухе пряный запах созревающих растений и сорванной зелени — все это соединенное вместе доводило до какой-то граничащей с абсурдом высшей точки ощущения нереальности в голове словесницы, выросшей в каменных джунглях Восьмого. В отличие от страшного враждебного на каждом шагу леса, из которого ее похитили… хотя нет, не похитили, а спасли валльхалльцы, природа здесь была совершенно домашней, мирной, приведенной человеком к полной и безусловной покорности, несравнимой с покорностью дистриктов Капитолию. В какой-то момент Твилл начала мечтать о том, чтобы поселиться прямо здесь, под одной из яблонь, столь неприятным было для нее каждодневное возвращение босиком по стальным лестницам и каменным переходам в их с Бонни келью. С ученицей они жили по-прежнему мирно, хотя и весьма отдалились. У Бонни появилась подруга-сверстница по имени Одгерд, только-только объявившая о своей Авантюре — она была как-то связана с вышиванием, так что ей было о чем поболтать с уроженкой швейного дистрикта. За совместной работой девушка из Восьмого довольно неплохо продвинулась в здешнем наречии, существенно обогнав в этом Твилл, что оказалось для учительницы довольно неприятным сюрпризом — она никогда не считала свою бывшую ученицу наделенной какими-то выдающимися способностями. В довершение всего, Одгерд приохотила свою новую подругу к разминке. Каждое утро Бонни с большим удовольствием работала с коротким и легким скандинавским копьем, которое было в предпочтении у большинства валльхалльских девушек (немногие из них разделяли любовь Труде к тяжелым турским доспехам и цельнокованным клинкам), найдя для себя небольшую компанию для тренировок, занятий, разговоров и развлечений. Твилл эти забавы с оружием не нравились, как не нравилась и общая баня, устроенная в одной из бывших выработок. Как им рассказывала их менторша, такие бани водились в каждом валльхалльском поселке, потому что нагревать себя горячим паром и окатываться ледяной водой, а еще лучше кататься по свежему снегу, чрезвычайно полезно, но, в отличие от Бонни, она с трудом преодолевала в себе отвращение, которое вызывала в ней трущаяся, плещущая водой и хлещущая друг друга сушеными растениями толпа раздетых донага мужчин и женщин. Впрочем, делать было нечего, баня здесь была обязательна. Утром после разминки и вечером после работы. Учительнице оставалось только искать каждый раз какой-нибудь укромный уголок мыльной, из которой она старалась, исполнив свой долг перед богиней чистоты Идунн, выскочить как можно скорее. Одно связанное с этим местом воспоминание было поистине ужасным. Тогда Труде с двумя подручными не давая опомниться затащили ее в пышущую огненным жаром парную и принялись от души полосовать размоченными в крутом кипятке пучками дубовых веток… Потом мучительница призналась, что хотела спровоцировать Твилл на неконтролируемый всплеск отрицательных эмоций, сопровождаемый потоком нецензурной брани, но в очередной раз не преуспела: криков и шума было много, лексических единиц — ноль…       Своей новой работой бывшая учительница овладела быстро и была ей полностью довольна. Она напоминала уроженке швейного дистрикта работу портного, с которой познакомилась еще в детстве на обязательных и ненавистных уроках трудового воспитания. По прошествии лет выяснилось, насколько основательно панемской школой в нее был вбит навык орудовать ножницами, столь неожиданно пригодившийся сегодня. Рядом с ней в оранжерее трудилась целая масса людей. Мужчин и женщин. Большинство были одеты в одинаковые короткие льняные рабочие рубахи без пояса (тут только беглянка поняла, почему, когда она пыталась отказаться от принесенного менторшей разноцветного пояска, Труде под аккомпанемент каких-то особенно резких, очевидно, ругательных слов, своими руками затянула его ей на талии) и носили длинные волосы до плеч, незаплетенные в косы. Головного убора им не полагалось, вместо обуви некоторые прикрывали ноги чем-то плетеным из древесной коры или же, как Твилл, были босы. «Подначальные», — объяснила ей как-то Труде. Те, кто провалили свою авантюру или отказались от нее в здравом уме и твердой памяти. Отныне вся их жизнь будет происходить по команде пестунов, избранных из числа полноправных валльхалльцев. Поначалу Твилл подумывала, что это подобие панемских безгласых, но быстро переменила свое мнение. Подначальные были весьма болтливы и довольны своей жизнью. Ели они сытно, по вечерам употребляли по две-три кружки какого-то мутного желтоватого пойла, которое им, в отличие от учительницы, по всей видимости, очень нравилось, и собирались у экранов, чтобы развлечься их совместным просмотром. Очередной повод изумиться настал для словесницы тогда, когда она увидела на экране подборку из голодных игр. Оказалось, что здесь их весьма любили, и даже болели за того или иного трибута. Голос местного комментатора накладывали прямо поверх приглушенной трансляции, и один из голосов был до боли знакомым — она узнала речь Труде несмотря на этот чудовищный язык, казавшийся Твилл нечеловеческим. Временами показывали и другие картины Панема, особенно часто это были волнения, пытки и казни в том или ином дистрикте, прежде для нее совсем не ведомом, ибо им, в ее родном Восьмом, показывали только Капитолий, и только с хорошей стороны… Как-то раз она с ужасом увидела их с Бонни спасительницу Эвердин, упавшую под ударом плети какого-то страшного человека в белом мундире под комментарий Труде, в коем пришелица уловила какое-то необъяснимое ехидство и неуместную развязность… Каким образом здешние телевизионщики умудрялись воровать картинку с закрытых каналов панемской связи, она, разумеется, не имела понятия, зато осознала очень быстро и прочно — валльхалльские подначальные, сравнивавшие свою сытую растительную жизнь с терзаниями простых панемцев под жестоким игом кровавого Капитолия, видели себя на седьмом небе от счастья. Ведь им даже спорт не запрещался с одним лишь условием — единоборства были доступны только для полноправных фрельсе (1). Оттого излюбленной забавой бондов (2) во время разминки было перебрасываться круглым мячом через разделявшую две партии сетку.       Появлялись на экранах и картины Валльхалла. Снежные вершины и леса на склонах, строительство новых оранжерей и городов в подгорных полостях, запуски спутников и открытие электрополей, работы на верфях и полеты цеппелинов над океаном. А еще авантюры, авантюры и авантюры молодых искателей, желающих стать фрельсе. По прошествии недолгого времени, Твилл уже выучила почти всех ведущих, одной из которых была их менторша, как оказалось, не только представшая перед ними в своем сценическом костюме, но и полностью с ним сжившаяся. Учительница отметила, что здешние обитатели ящика были чем-то похожи друг на друга, хотя и были среди них люди разного возраста и пола. Но они все были одинаковы в напряженно-гортанной манере речи и способности подавлять зрителя взглядом, а еще, несмотря на то, что среди валльхалльцев встречались даже темнокожие и узкоглазые, все ведущие телепрограмм были как на подбор подобны победителям из Первого. И когда в очередной раз на экране всплыло, как Сойка расправляется с Диадемой, Твилл показалось, что в кадре она видит умирающую Труде…       Увидела беглянка и саму себя вместе с ученицей. Как их поднимают на борт цеппелина, как лечат больную ногу Бонни, как та ловко дерется копьем, как она, Твилл, бродит по заснеженным развалинам, наконец, как ее пытают в парной… И это все на одной половине экрана, а другую занимают какие-то непонятные знаки… Без помощи Бонни, которой обо всем этом поведала Одгерд, учительница могла бы только догадаться, что это зрительские отзывы, но ни за что бы не поняла, что ее стойкость так потрясла аудиторию, что она требовала не только зачесть ее побег из Панема, как удачно завершенную авантюру, но и причислить ее к группе ярлов, выделившихся строгостью и последовательностью в исполнении обета… Впрочем, что бы там ни было на экране и в отзывах, на отношение к Твилл в оранжерее это никак не сказалось. Ни косых взглядов, ни повышенного интереса, ни подчеркнутой предупредительности. Выражать эмоции открыто и явно здесь было совсем не принято.       Однако сегодня случилось то, что заставило учительницу взвыть. На экране показали нарезку о подготовке к очередной Квартальной Бойне. Сначала объявление, от которого ее передернуло, затем какие-то кадры, промелькнувшие и незамеченные, а потом она — когда-то любимая подруга, соседка по парте. Цецелия. Когда она выиграла Игры, их дружбе, казалось, пришел конец, и Твилл думала, что, став богатой и знаменитой, Победительница зазналась. А потом как-то поздней осенней ночью она пришла к ней растрепанная и заплаканная, и все ей рассказала, что не могла рассказать тому, кого назначили ей в мужья и отцы ее троих детей. И вот теперь она побелевшая, как чистая простыня, стоит на Жатве. А потом на экране было то, что не видели жители Панема, но что валльхалльское телевидение показывало крупным планом: как отрывали детей от матери и били ее прикладами по рукам. Слава небесам, комментировал эти кадры голос, не принадлежавший Труде, которую, в противном случае, Твилл попробовала бы если не придушить, то изувечить…       Как она добралась до кельи, учительница не помнила, помнила, что Бонни пыталась ее как-то утешить, но все попытки были напрасны. Цецелия была смертницей на фоне молодых, сильных и способных Победителей других лет, а она не могла даже попрощаться с ней, хотя какое прощание, тут ей вспомнился один из увиденных сегодня кадров, как Сойке не дали попрощаться с сестрой… Это слегка успокоило Твилл, но сон так и не приходил ей на помощь. И утренний стук в дверь, раздавшийся намного раньше времени выхода на разминку, она восприняла как освобождение. Вошедшие принесли ей объемистый сверток, в котором было длинное платье из темно зеленого, почти черного бархата, воротник которого был украшен затейливыми кружевами, изумрудного цвета шерстяной плащ с капюшоном, шелковые чулки и замшевые сапожки с загнутыми вверх носами (чтобы не ранить землю острым кончиком). — Одгерд очень старалась сделать хорошо и красиво! — шептала подруге Бонни, — бери, не сомневайся и не обижай нас… Да, и еще они говорят, что тебя хочет видеть штатгальтер Харальдссон.