***
— Одного я так и не могу понять, зачем тебе это нужно? — в голосе Сноу чувствовалось лёгкое раздражение, как будто эта тема уже неоднократно успела прозвучать за кадром, изрядно поднадоев президенту. — Неужто ты боишься меня потерять, Кориолан? — Труде говорила с насмешкой и вызовом, нисколько не стесняясь ни собеседника, ни обстоятельств их разговора, — даже если бы мне предстояло биться, я же лучше их всех! — Диадема говорила также, как ты. — А-а, — чуть-чуть протянула свой ответ девушка, — та изящная красавица, смерть которой ты не можешь простить Эвердин, и потому хочешь прикончить её заодно с доброй половиной живых победителей. — Как будто ты можешь простить смерть любимого человека? — Ну, если это смерть в бою, если этот бой был честным, если любимый человек сам, устроив свару, бездумно бросился на вражеский меч… тогда почему бы и нет, не вижу никаких причин множить мировое зло моей местью. Да и, в конце концов, если ты по-настоящему любил Диадему, какое тебе дело до меня? — Я любил её… а ты не просто похожа на неё, Фиделия, ты лучше! — торопливо ответил седой господин, — ты… — Дальше можешь молчать, я сама это знаю, — остановила его Труде, — я лучше, и потому за меня не надо переживать… Кориолан… — Но ради чего? — Сноу уже не раздражался, напротив, в его интонации, пожалуй, слышалось что-то похожее на тоску. — Ради тебя конечно! — отрезала собеседница, очевидно огорошив президента Панема. Зрители этой сцены отлично видели, как он замер с полуоткрытым ртом, и предательская красноватая слюнка капнула из его дрогнувших губ на белоснежный сюртук где-то в районе третьей пуговицы сверху. — Ради меня? — Если честно, ради нас обоих, Кориолан! — Не понимаю тебя, прости Фиделия… — Как не понять! Да как не понять, что я плевать хотела на эти чёртовы интервью для Плутарха! — начала закипать Труде, — ха… он хочет «слова победителя, не остывшего от финальной схватки». Да я сама в финальной схватке прирежу под камеры последних оставшихся живых! Кто бы это ни был, старушка Мэггз, смазливый Мелларк или урод Рубака… Я сама стану победителем. — Игры — это развлечения неудачников. Их предки были господами наших предков, они унижали наших предков, они издевались над нашими предками, они убивали детей наших предков. Потом они плевали нашим предкам в лицо и отгораживались от них стенами. Но когда-то однажды они сделали неверную ставку и всё поменялось местами. Теперь их дети и их так называемые победители платят по старым долгам. Но я в пятый, в десятый раз готов спросить тебя, зачем тебе лезть в драки между нашими рабами и, наконец, при чём тут я? — При всём, Кориолан! — Слушай, Фиделия, ты можешь, наконец, перестать говорить загадками! — Запросто! Скажи, ты знаешь, какими словами в моей стране провожают Искателей перед началом Авантюры? Это типа ваших: «Пусть удача всегда будет…», — не дожидаясь, пока Сноу в очередной раз признается в своём очевидном неведении, Труде продолжила, — «Удиви весь мир, и весь мир будет принадлежать тебе!». Когда я стану Победителем, я удивлю их так, что буду штатгальтером Валльхалла, и вся планета, Кориолан, падёт к нашим ногам. Валльхалльские авианосцы похоронят своими залпами подземных сидельцев Тринадцатого, а потом мы покончим с Филиппом и его бесами, и будем править миром — только ты и я. — И ты сможешь удержать в повиновении своих диких сородичей? — Слава небесам, ты уже начинаешь интересоваться деталями, — обрадовалась девушка, — и это просто прекрасно! Да сородичам обрыдла эта поганая дерьмократия, этот угрюмый водолаз Харальдссон, убогий писака Торвальдссон, этот Бьорн с его унылыми песнями. Человек по-настоящему доблестный и храбрый, как Ялмар, при этой хвалёной демократии не поднимется выше охранника, и все от этого давно стонут. Они истосковались по истинному величию и подлинной справедливости, и мы с тобой сможем им в этом помочь. Ты, поверивший Хольгару и его послам, поверивший их пустым обещаниям, не веришь мне, твоей Фиделии?***
— Приостанови, Рената! Что скажешь на это? Похоже на формирование новой коалиции на Пангее? — казалось, Драже был на самом деле обеспокоен услышанным разговором. — По мне это похоже на сватовство Альвиса (1), — ответила напарнику пани Рихтарж, — я не склонна придавать этой сцене большого значения — девчонка хочет окрутить белого кролика ради какой-то мелкой выгоды… — Как знаешь, давай смотреть дальше.***
— Я старый человек, Фиделия, и я очень болен. Было бы неправдой обещать тебе долгие годы счастливого совместного правления. Лучшая медицина бессильна перед ходом времени… — Я знаю средство! — почти оборвала его Труде. Едва произнеся свои слова, она как была босиком спрыгнула с дивана, продефилировала перед Сноу и подошла к окну. Девушка встала на левую ногу, опершись руками на подоконник и подняв голову вверх. Она зацепила подогнутыми пальцами правой ноги за лежащий на полу ковёр и выставила подошву голой ступни на обозрение своему ухажёру. За проведённый в Капитолии месяц Труде уже успела понять нехитрую истину: на фоне всеобщей вычурности и извращённых изысков лучшими средствами обольщения стали простота и непосредственность. И не только понять, но и пользоваться. «Ну давай же пялься, похотливый пенёк, недолго тебе осталось», — радовалась она своей власти над Сноу, которую только что ощутила со всей силой. — Что там, Фиделия? — недоумённо произнёс президент. — Луна, мой дорогой! — таинственно вымолвила переводчица. — Луна, и что? — Сноу продолжал в прежнем духе. — Ты не знаешь этой части истории о всемирной катастрофе? — она изобразила удивление, повернув голову вполоборота к собеседнику. — Когда она случилась, сколько-то человек находилось там… Они все должны были погибнуть, но они выжили, Кориолан, победив саму смерть. Это уже не люди, это боги!***
— Да ты просто богиня, Рената, — усмехнулся Драже. — Трудно ли тебе быть богом, пан Николич, — не осталась в долгу панночка. — Однако, если Синиша услышит эти речи… — Будем надеяться, что не услышит, будет занят чем-нибудь другим. Так или иначе, до реализации проекта «Ковчег» пройдёт ещё как минимум два с половиной года, а за то время… — Что там дальше, моя богиня?***
— Когда вся земля будет в наших руках, мы отправимся на Луну, я правильно тебя понял? — Да, Кориолан, за бессмертием! — И ты считаешь, что эти лунные жители поделятся с нами их секретом? — Мы уговорим их! Или заставим с собой считаться! Подумаем об этом после, в своё время. Пока же — Арена, Победа, Валльхалл. — Арена, Победа, Валльхалл… — безвольно повторил Сноу. Жить вечно. Или, по крайней мере, очень-очень долго. Походило на сказку, на ложь, но как страстно, как безумно этого хотелось. А вдруг варварка права, на Луне ведь действительно была когда-то база, и там были не самые глупые из тогдашнего человечества… Почему бы не попробовать, в конце концов, — иди, Фиделия, я буду болеть за тебя… — У меня есть к тебе просьба, Кориолан. — Просьба? — Я не хочу убивать Цецелию Санчеш. И не хочу позволить это сделать никому. Цецелия должна жить. После начала Игры я выведу её через аварийный выход и отдам в руки Биргирссону, который тут же переправит её в Хауптштадт. Пушка выстрелит и портрет будет показан, и никто ни о чём не узнает. Ялмар подбросит на арену чьё-то мёртвое тело, и его заберёт планолёт под видом Цецелии. Исполнение этой просьбы будет залогом нашего договора…***
— Останови, Рената. Ты, конечно, считаешь меня любителем интимных сцен, но… — Сделано. Разве я не права? — В чём? — недовольно воскликнул Драже. — Успокойся. Я не о том, о чём ты подумал, — уколола его Рената, — Разве я не права, что весь этот спектакль она сыграла ради… — Многодетной матери? — Именно, пан Николич, именно… И пусть Синиша не впадает в истерику раньше времени. — Что ж, завтра, надеюсь, мы всё узнаем. — Как сегодня узнали, что мы, оказывается, бессмертны?