Commentarii de Bello Panemine (Записки о Панемской войне)

      — Знаете, советник, когда мне стало по-настоящему обидно? — Коин говорила медленно и неуверенно, растягивая слова совсем не родного для неё языка. Её мама, ставшая образцовой гражданкой зарывшегося в подземное укрытие Дистрикта 13, никогда не понимала желания бабушки научить маленькую Альму языку навсегда потерянной родины. «Зачем портить ребёнку язык и забивать её маленькую голову чудовищными словами, больше похожими на ругательства?» — то и дело негодовала Лукреция на собственную мать. Но та упорно разговаривала с внучкой только на своём языке и до самой смерти называла девочку Амаласунтой. Вот только прошло с тех пор больше 30 лет, и всё это время давно повзрослевшая и уже начавшая стариться лидер непокорного дистрикта могла говорить на валльхалльском наречии разве что со старым диктофоном, на который в последние месяцы жизни Фриды Асгримсдоттер она записала её воспоминания.       Свантессон прекрасно понимал, что за неуверенностью речи этой высокой и сухощавой дамы, облачённой в серо-салатный френч, не скрывается ничего, что свидетельствовало бы о слабости её характера. Оберландрат, следуя своей привычке, избегал смотреть в глаза собеседнице, осмеливаясь только изредка заглядывать в её серые зрачки, из которых, как ему казалось, струился ледяной блеск вершин Ильямпу.       — Разумеется, госпожа президент, мне неизвестно то, о чем Вы меня спрашиваете, — почтительно произнёс Сёрен, чуть-чуть склонивший голову в подобии лёгкого реверанса, — и если Вам будет неприятно это воспоминание, то…       — Не надо излишних политесов, — вновь оборвала его Коин, — так или иначе, мне нужно немного выговориться, а в Вас, — она сделала паузу и, воспользовавшись моментом, пронзила его взглядом, — я вижу вполне надежного человека.       «Ну, конечно, я ведь не смогу пересказать твои откровения никому из твоих клевретов. Я ж тут у вас как безгласный в Капитолии» — рвалось наружу его язвительное замечание, которое Свантессон загнал куда-то в дальний угол черепной коробки невероятным усилием воли.       Тем временем Альма кивком, качнувшим по плечам её длинные и прямые волосы пепельного с лёгким фиолетовым отливом цвета, указала послу Андской Республики на небольшую скамейку, примостившуюся между разрушенными бомбами бетонными коробками.       — Мне стало обидно, когда девчонка, которую мы с таким трудом вытащили с Арены, стала на меня кричать! — вернулась она к своей мысли, откинувшись по левую руку от гостя на деревянную спинку и сложив руки на животе.       — Это та, которую Вы мне показали полчаса тому назад?       — Да, это она… с именем… похожим на кошачью кличку…       — Что ж… со стороны спасенной от неминуемой гибели это выглядит очень невежливым, — нарочито понимающе, но будто бы не вполне охотно согласился Сёрен, — и чем, как бы это помягче выразиться, был рождён тот крик?       — Она упрекала меня в том, что мы сидим здесь в бункере, набитом оружием и тренированными солдатами, и позволяем Сноу убивать беззащитных людей, вместо того, чтобы подняться во главе угнетённых в борьбе за свободу. Хорошо, что кроме меня, Плутарха и Боггса никто не слышал этой истерики…       — Действительно… — заметил Свантессон с едва заметным вызовом.       — Действительно что? — в голосе уловившей его интонацию Коин послышалось явное недовольство.       — Действительно, она глупая и недалёкая девчонка, если могла поверить в то, что вы можете сражаться за свободу. Вы же здесь в Тринадцатом устроили настоящий концлагерь. Без обид, госпожа президент, вам нужна не свобода для Панема, а власть над Панемом для самой себя.       Закончив свою тираду, Сёрен повернул лицо к совершенно опешившей женщине и понял, что время для неожиданного афронта было выбрано правильно. Она будто бы порывалась гневно ему возразить, но несколько мгновений не могла произнести ничего осмысленного.       — Мы… нам… нам надо было беречь ресурсы, чтобы выжить! — нашлась вдруг спасительная фраза, но Свантессон, будто бы не обращая внимания на этот всплеск, возвратился к своему прежнему умеренно подобострастному выражению лица.       «Конечно, чтобы выжить, разве я против», — сказал про себя оберландрат, — «При вашей-то вооруженной до зубов нищете». В тот самый момент, он перевел взгляд вниз, на ноги собеседницы, обутые в далекие от элегантности шлепанцы, вырезанные каким-то бункерным умельцем из старого резинового протектора. Ночной кошмар для Эффи… Державшиеся на ступнях при помощи обрезков вышедшего из употребления шланга, самодельные калиги президента Тринадцатого совсем не подходили к форме полувоенного фасона, в общем-то неплохо сидящей на её стройной фигуре. «Она хочет показать своим, что тоже должна экономить на всем и терпеть лишения наравне с подчиненными. Грамотный ход…»       — Я ведь не имел намерения в чём бы то ни было упрекать Вас, Амаласунта! — словно ни в чем не бывало откликнулся Свантессон, — в том, чтобы стремиться к власти, нет ничего предосудительного, и если для этого надо обещать кому-то свободу…       — Мерзавец! — воскликнула Коин, однако, в её возгласе гостю послышались явные нотки одобрения. Хотя, кто знает, не крылась ли тому причина в трудном для неё языке.       — Признайтесь, что Вы ни разу не слышали ничего подобного от Ваших присных, Альма, — покачал головой Сёрен, — они же самые настоящие капитолийцы, а в Капитолии не принято говорить правду. Особенно тем, кто стоит выше тебя.       — Вы уверены, советник, что хорошо знаете обычаи Капитолия? — уже намного уверенней парировала та.       — Не вполне уверен, госпожа президент, особенно в том, что касается деталей. Но я более-менее уверен в том, что Панем готов к тому, чтобы стать Вашим. А уж будет ли он при этом свободным или нет — дело, как минимум, десятое.       — Но почему?       — Потому что приносить свободу и создавать демократию может только тот, кто знает, как они действуют. Действуют не в книжках… в реальности. А это, Амаласунта, явно не Ваш случай. Но, как я уже успел понять, людям Панема хочется слышать прекрасные слова о свободе, которые не может выдавить из себя Сноу. Так что говорите их. Обещайте. И если они лучше послушают обещания из уст этой вашей Кисы, то обещайте им свободу её голосом… И берите власть. Но только не питайте иллюзий на свой счёт, что в силах выполнить обещанное… Плох не тот политик, что строит воздушные замки, чтобы привлечь толпу сиянием бриллиантовых звёзд на их башнях, а тот, кто надеется найти защиту за их призрачными стенами.       — Воистину, Свантессон, Вы намного хуже Кисы… Она — недалёкая истеричка, а Вы, советник, феерический хам и наглец…       — В котором госпожа президент больше не видит надёжного человека? — невозмутимо поинтересовался Сёрен. — Прошу меня простить, но причины моей наглости и моего хамства в том же, в чём причина истерики этой, на самом деле, отважной и славной дочки шахтёра. Я, как и она, не могу понять, почему до сих пор бездействует весь этот арсенал, о размерах которого я успел получить кое-какое представление?       — Не можете понять? — желчно откликнулась Коин. — Не можете, значит, понять?! Тогда спросите у Вашего штатгальтера!       — Когда у меня будет возможность, я сделаю это, Амаласунта! Но… видите ли, даже если в этом как-то замешана моя страна… я полностью доверяю Вашему мнению…       — Хорошо, — в голосе лидера Тринадцатого зазвучали примирительные нотки, — только мне надо знать, насколько Вам известна история разгрома повстанцев в решающем сражении Тёмных времён, а особенно его предыстория.       — В самом минимальном объёме… я, если честно, никогда не увлекался стариной.       — Зря, Сёрен… очень зря, — с напускным сочувствием выслушивающей двоечника учительницы вымолвила женщина, — но что ж… — мои прописные истины в обмен на Ваши. Для начала вспомним о том, как «Валькирия» уничтожала батареи повстанцев у внешнего периметра обороны Капитолия. Одну за другой. Батареи были прикрыты зенитной артиллерией, но все её ракеты и снаряды взрывались при попытки запустить их в цель…       — Система Годрика Ингмарссона. Активная защита воздушного судна…       — Пока командование коалиции дистриктов осознало, что что-то идёт не так, и приказало отступить, потери стали критическими, а силы Капитолия перешли в контрнаступление в районе тоннелей, — Альма сделала вид, что пропустила мимо ушей реплику оберландрата, — в итоге, президент Равинстилл одержал победу. Благодаря союзу, который, как Вы сами знаете, не смогла разрушить даже очень сомнительная гибель валльхалльского эсминца. В тот самый момент, когда ничто уже не могло помочь повстанцам, а вот опасность того, что Бьорн Акессон-старший захочет сыграть какую-то самостоятельную роль, выросла до предельных значений. Равинстилл и Ульфссон сошлись на том, что причиной взрыва на борту стала техническая неисправность.       — Однако, Вы правы, Амаласунта… Мы должны во что бы то ни стало хранить союз с Панемом — я помню эти слова, как заповедь, — задумчиво произнёс Свантессон.       — Хотите знать, почему? — не скрывала свою иронию Коин. — Для этого, советник, нам надо будет погрузиться в дела, которые происходили задолго до Тёмных времён… Во времена Катастрофы. Имеете представление, где её пережили наши предки? — женщина посмотрела, как собеседник отрицательно повертел головой, и продолжила своё повествование, — и Ваши, и мои предки — пришельцы. Когда на земле произошла ядерная война, покончившая, в том числе, с тем государством, чья бывшая военная база стала нашим убежищем, предки были в космосе. Предки капитолийцев — на орбитальной станции. Предки валльхалльцев — в городе, построенном на обратной стороне Луны. Больше ста лет после Катастрофы Земля казалась предкам с орбиты непригодной для жизни, но ещё менее пригодным оказался их небесный дом. Они вынуждены были вернуться, но очень быстро столкнулись с очень неприятным для себя фактом: Земля была обитаема…       — Была война… — произнёс оберландрат с той самой интонацией, по которой невозможно понять, задаёт ли он вопрос или говорит утвердительно.       — Была война, — задумчиво повторила за ним Коин. В какой-то момент своего рассказа она скинула резиновые тапки и теперь сидела на скамье, обхватив, словно маленькая девочка, поджатые колени руками и удивляя гостя сохраненной в её солидные годы поистине юношеской гибкостью. — Да, была война… и в этой войне было много чего. Сражения и переговоры, мир и предательство, покаяние, примирение и новые битвы. Борьба против новой волны радиации и пришельцев с космической тюрьмы.       — Я буду прав, если скажу, что однажды мои лунные пращуры присоединились к празднику жизни, заключив союз с орбитальными?       — Да, но это только часть правды. Правда же заключается в том, что к тому времени орбитальные, или как их называли — Небесные люди — успели перемешаться с землянами, став, как они себя называли — Ванкру — единым племенем. Их союз с лунянами — это был союз против новой группировки пришельцев. Когда же война была закончена, Лунный народ не захотел стать частью Панема и переселился в Анды, но его командующий обещал основателям Капитолия, что придёт на помощь к ним или к их потомкам по первому зову.       — Что и случилось в Тёмные времена?       — Именно… и памятуя об этом, мы не могли помочь нашим братьям и сёстрам из Дистриктов. Мы знали, чем это нам грозит, особенно, когда увидели, что на этот раз штатгальтер не ограничился одним эсминцем, а послал Сноу целую авианосную группу… — когда она говорила это, ее правая рука нашла левую руку Свантессона чуть выше запястья движением коротким и резким, словно Коин вздумалось прощупать ему пульс.       — Выглядит вполне логично и убедительно… — согласился оберландрат. Поначалу совершенно инстинктивно он хотел вырвать руку из неожиданного захвата, но вместо этого накрыл ее своей правой ладонью. Ее пальцы, казалось, были сделаны из льда, и только сейчас валльхаллец понял, что слишком легко одетая для выхода на поверхность Альма просто-напросто начала замерзать, придвинулся к ней и, перебросив через левое плечо края  длинного плювиаля*, накрыл её теплой шерстяной завесой. — Меня смущает только «братья и сёстры» по отношению к жителям Дистриктов, — продолжил он, осторожно нащупывая своим левым плечом правый бок собеседницы. — Разве это не потомки ненавистных землян?       — В значительной степени это так. Но, да будет Вам известно, что после победы над мятежниками все те капитолийцы, кто дал повод подозревать их в несогласии с политикой президента, были лишены гражданских прав и высланы из столицы в дистрикты. Их дети должны были участвовать в Жатве наравне с остальными. Анализ крови, который мы взяли у мисс Эвердин, убедительно доказывает: кто-то из её предков спустился с орбиты, а без малого половина прабабушек-прадедушек состоит из жителей Капитолия.       — К счастью, всё это в прошлом. Не так ли, госпожа президент? Союз Сноу и Харальдссона разорван, и я не советовал бы Вам медлить с началом наступления на столицу.       — Если я не приму Ваш совет, что мне может угрожать?       — Что спелое яблоко может свалиться в другие, менее достойные для этого руки.       — Оно свалится само или будет передано?       — Передано? — удивлённо поднял брови Сёрен.       — Харальдссоном… — уточнила женщина.       — Если кто-нибудь, и в том числе числе Амаласунта, к тому моменту будет прочно держать Капитолий в руках, штатгальтер предпочтёт не вмешиваться. Так что всё зависит только от Вас и Вашего выбора…       — И оберландрат Свантессон может гарантировать его невмешательство?       — Гарантия его невмешательства — ваша решимость поддержать восстание всей мощью Тринадцатого.       — Допустим… Но теперь Вы мне расскажете, какой лично у Вас интерес во всём этом деле, — только сейчас он заметил как длинные волосы с упавшей ему на плечо головы Альмы струятся по его бархатной котте.       Ответ на этот вопрос был заранее заготовлен Сёреном и не представлял для него никакого затруднения. Но произнести его он не успел. Разговор был прерван сиреной, предупреждавшей о скором начале воздушной атаки, в которой президент Свободного Панема не имела права погибнуть.