beautiful eyes

У названного Мори врачебный халат смят в две погибели, галстук свободно болтается на тонкой шее, а на голове и того хуже — расчесывался ли докторишка вообще сегодня, думается Фукудзаве. Нацумэ-сэнсей не говорит о Мори ровным счетом ничего. Фукудзава сдержанно кивает — приказ есть приказ. Правда «приказ» этот оказывается то ли на голову больным, то ли чересчур наглым. Когда Фукудзава переступает порог врачебного кабинета, а Мори продолжает, как ни в чем не бывало, вертеться на стуле, Фукудзаве думается, что всё сразу. Фукудзава приходит в затхлый кабинет часто, но не смеет отклоняться от приказа, поэтому ошивается здесь только по поручениям Нацумэ-сэнсэя. В эти дни Мори не делает ровным счетом ничего: не спеша потягивает кофе, рассказывая про очередного громилу, которого он спас позавчера. Иногда Мори спохватывается и предлагает кофе «гостю», словно не делал этого двадцати минутами ранее. Фукудзава сдержанно и вежливо отказывается, на что Мори мимолетно хмурится, но как ни в чем не бывало продолжает свой монолог, изредка вставляя факты из жизни самого Фукудзавы. Фукудзава молчит; понять, что этот парень здесь забыл и почему так усердно говорит о нейтралитете клиники — проще, чем быть телохранителем в сенате. Фукудзава пытается прикинуть: в ночь со вторника на среду или, может быть, с четверга на пятницу Мори сливает всю добытую информацию мафии. От Нацумэ-сэнсэя объяснений не дождешься, поэтому Фукудзава лишь кивает на очередной рассказ об опостылевших преступниках и их ранениях. Как-то раз Фукудзава приходит не вовремя. Он понимает это, когда по коридору мимо него проносится Мори со спешным выкриком «вон там можешь посмотреть». Фукудзава пожимает плечами и шагает к прозрачному стеклу операционной, где уже полностью подготовленный Мори схватился за скальпель. У Фукудзавы зубы сжаты, а вдохи почему-то насильно медленные и глубокие. У Фукудзавы в голове одно единственное: красиво. Взгляд у Мори сосредоточенный и отчего-то больше не такой живой, каким привык его лицезреть Фукудзава. Само действо он плохо видит, половина лица Мори и того скрыта под маской; глаза — единственное, что видит Фукудзава; такие сосредоточенные, ни капли не безумные, совсем как мертвые и, черт возьми, красивые. Операция заканчивается тремя часами позже; Фукудзава не отлучается ни на минуту, словно прилип к стеклу. Мори выходит как ни в чем не бывало, и уже через двадцать минут они пьют кофе у него в кабинете. Фукудзава берет чашку с недоверием, на что Мори по-братски хлопает по плечу со словами: — Не бойся, Нацумэ-сэнсэй прикончит меня, если с тобой что-то случится. Фукудзава не боится, у него перед глазами операционная и гигантская лампа, что отражалась в мертвенно холодных глазах Мори. Фукудзава не помнит, чтобы это повторилось ещё хоть раз. В следующий раз Фукудзава приходит вовремя, согласно приказу, конечно же. У Мори кровь растерта по лицу и ухмылка в непонятном зигзаге кривится. Фукудзава прогоняет воздух меж зубов и хочет сломать эту ухмылку вместе с челюстью. За двадцать чертовых охранников и потраченное время зря: этого кретина не надо было даже спасать. — Сумасшедший доктор, — только и произносит Фукудзава, не обращаясь в общем-то ни к кому. Фукудзаве остается только и слушать самодовольные реплики «заложника». У Мори всё по плану, с чего бы Фукудзаве удивляться; под глазом кровь стекает струйкой из царапины, а во взгляде столько стали, что Фукудзаве не по себе. Глаза не мертвые вовсе, напротив, живые, безумно блестят, словно железо на солнце. Мори не кажется больше ни больным, ни наглым. У Мори в запасе как будто три набора глаз, почти как линзы, думается Фукудзаве. Только те цвета не меняют, человека — может быть. У Фукудзавы в голове бардак, и понять Мори он уже не пытается; подхватывает раненое тело и помогает встать. Мори — его приказ, и какие там глаза взирают на него в две пары, его, Фукудзаву, волновать не должно. Где-то под коркой скребется заветный ответ. Красивые.