Долг

Но озвучить свой вопрос я не успел — в дверь опять позвонили. Виктор снова поднялся и вышел, унося поднос с грязной посудой. На этот раз он отсутствовал дольше и вернулся не один. Мишке все же удалось получить пропуск, хоть судя по поджатым губам особой радости от нахождения здесь он не испытывал. И верно — на мое пожелание доброго вечера, он сквозь зубы процедил, что пожелать мне того же не в состоянии — потому что никакое время суток, проведенное в этом месте, нельзя назвать добрым. Каверин уступил свое кресло «гостю», а сам примостился на поднесенном ближе стуле. Возможно тут сыграло свою роль воспитание или рабочая этика — живот у Орлова (точнее, теперь Глотова-Орлова) уже заметно округлился, но, вполне вероятно, сказалась и яркая внешность посетителя. На стол легла моя сумка, Виктор пояснил: - Думаю, что первым делом стоит решить деловые вопросы. У вас всего 15 минут. Забираясь во внутренний кармашек, я поинтересовался: - А где она была? - В гардеробе. Кстати, вы, наверное, заметили, что кое-какие вещи я оттуда уже достал и разложил по местам. Миша иронично фыркнул: - Забота и предусмотрительность куратора не знают себе равных. Только не советую на них покупаться. - Что так? - найдя три нужных флешки, я передал их Михе. - Кураторы куда опаснее тех, кому нас отдают «для размножения». Альфа ебет только задницу, куратор - мозг. Каверин лишь рассмеялся: - Мы всего лишь выполняем нашу работу. Тем паче, учитывая ваш случай и характер, и мнение вашего куратора Радионова — неизвестно кто из вас друг друга достал больше. Да и неправильно, когда из такого красивого рта исходят такие гадкие и неумные слова. - Учитывая, что здесь со мной сделали — имею полное право, - проворчал тот. - Не думаю, что ваш супруг, маленький Дима и эта кроха, - Каверин чуть заметно ткнул в сторону живота Орлова, - разделяют ваше мнение и праведное негодование. Миша тут же прикрыл живот рукой: - Вас это не касается. Если уж меня вынудили рожать, то эти дети принадлежат мне. А ваш Центр мне и Андрею все нервы вымотал, желая отдать меня другому альфе или отнять у нас ребенка. Виктор помассировал веки. - Михаил Дмитриевич, на вашем месте я бы не возмущался, а радовался тому, что из неприятной ситуации, в которую вы сами себя загнали, вы вышли с наименьшими потерями из возможных. - Я себя загнал?! Все это ваше гребанное законо.... - Михаил Дмитриевич! - Чуть повысил голос Каверин. - Наше законодательство — залог выживания нашего народа да и человечества вообще. Вы и сами сейчас здесь с нами, потому что ваш отец-омега и женские предки исполнили то, для чего предназначались природой — при этом, в отличии от вас, не будучи окружены комфортом и профессиональными медиками. Еще поколение ваших отцов и старших братьев появлялось на свет в развалинах домов, лишенных газа, воды, центрального отопления и электричества, чуть не в чистом поле. И все же люди детей рожали и растили — и не норовили на каждом углу пожаловаться на несправедливо обошедшуюся с ними судьбу. Кроме того, наше законодательство еще далеко не самое суровое в мире. По крайней мере у нас омег не запирают в домах и в гаремах до конца их дней или не заставляют обзаводится женскими формами. От такой отповеди у Миши лицо пошло багровыми пятнами — и едва ли от смущения. Я же подумал, как причудливо устроена жизнь — с будущими «мамами» и младенчиками всегда так возятся, но при этом в обыденной жизни считают женщин и омег неполноценными («для того, чтоб рожать, мозгов немного требуется»), а выросших детишек легко превращают в пушечное мясо, пешек в политических игрищах и средства удовлетворения своих амбиций. А если омега еще и рожает не того, кого от нее ожидают — так это вообще туши свет. До сих пор с ужасом вспоминаю тот скандал, который отец устроил папе прямо на моем выпускном, уверенный, что все их дети, чье появление на свет стоило таких трудов — бесплодные беты, и обвиняя папу в том, что его семья погибла. Папа тогда плакал, как ребенок, и попал в больницу при Центре с нервным срывом и депрессией. Домой он больше не вернулся — уехал жить к своей матери. Болезненное воспоминание о таком резком окончании детства и распаде семьи, однако же, быстро уступило место соображениям, как Мише удалось сохранить ребенка и выйти на свободу. Может и относительную — потому как пришлось сочетаться союзом с альфой, но все же... - Миш, - отвлек я его, уже внешне напоминающего закипающий чайник, того гляди из ушей пар пойдет. - Мне уже сказали, что со мной делать будут. В смысле — незнакомые альфы, двоих детей отберут... А как ты... ну... Орлов успокоился на диво быстро — быть может, специфика его интересного положения, быть может, он впрямь осознал, что в мире существуют люди, которым везет гораздо меньше, чем ему. Но Виктор его опередил: - Теоретически, даже в таком случае, как ваш, осужденная омега может образовать с альфой, выбравшим его для оплодотворения, пару и покинуть Центр, исполняя свой гражданский долг (если он не был исполнен) на свободе. В этом случае они могут забрать своих — обращаю ваше внимание — своих детей (не тех, что родились от другого альфы), если только их к этому времени не усыновили. Заявление о заключении соглашения принимается только после появления на свет общего ребенка, при этом альфе нужно доказать, что он не подвергается манипуляции со стороны омеги, и что отнесся к принятию решения серьезно. Бывали случаи, когда освобожденные таким образом омеги потом сбегали или же альфы, отошедшие от буйства гормонов и эмоций, разочаровывались в выборе. А, ну теперь ясно... что мне ничего не светит. Вряд ли какой-то альфа, желающий ни к чему не обязывающего секса или удовлетворения своего отцовского инстинкта, польстится на меня настолько, чтобы узнавать получше, а потом ввязываться в длительные дрязги с государством. Миша, как я уже упоминал — другой, за него можно было и побороться. Близнецы Орловы красивы. Золотистые с рыжеватыми искрами волосы (особенно заметными у Миши), яркие сине-зеленые глаза, безупречные черты лица и сложение. При этом в их внешности не было ни женственности, ни смазливости — скорее, они походили на архангелов со средневековых икон и росписей: совершенное сочетание юношеской свежести (даже сейчас, когда близнецы разменяли четвертый десяток) с ясным пониманием, что перед тобой именно мужчина. И далеко не слабый мужчина. Особенно, этот «флер» был заметен у младшего из братьев — Юрия, военного летчика. Миша был более «мирским», что ли — сказывалась и «приземленная», неромантичная профессия, и более открытый, жизнерадостный характер, чем у сдержанного на проявления эмоций брата. Ясное дело, что у них имелось много поклонников — не только из числа «назначенных природой», но и среди бет. Ходили даже слухи, что мой брат Макс, учившийся с ними вместе, пытался волочится за Мишей, но, как и все остальные, был отшит. Бред, конечно... Никогда не видел, чтобы Максик как-то особо выделял хоть Юрия, хоть Мишу из числа остальных своих друзей, а я больше с ним и его приятелями таскался, чем со сверстниками — все же рядом со старшим братом мне было комфортнее. Так вот за Максима не скажу, но любой альфа, которому в руки попала бы такая жар-птица, как омежка с внешностью Орлова, из шкуры бы вылез, чтобы оставить ее себе насовсем. А я... Ну а что я? Обычный парень, тысячи нас таких. Не красив, но и не уродлив. Типичнейший русак, как говорится — рост чуть выше среднего, худощавый, русые волосы и серые глаза непонятного, какого-то мышиного оттенка. Так что отвечать мне придется «по всей строгости закона», никто за меня копья ломать не станет. Но драть будут за милую душу. Потому что заурядная внешность (да и прямое уродство, если честно) омеги в течке - «в течке» тут главное слово - не помеха, чтобы у альфы на него встало. Это, пожалуй, одно из немногих наших преимуществ перед женщинами, которые для того, чтобы привлечь мужчину, обязаны были следить за своей внешностью. Богини любви древних народов не зря являлись одновременно и богинями красоты. Мужчина любит глазами. - Потому что Андрей — исключение из всех альф, которое только подтверждает правило. Он решил так поступить, когда увидел мое досье в списке новеньких, и сам мне рассказал об этом правиле, когда его ко мне привели. «Что и требовалось доказать», — уныло подумал я. Но с альфой Мише и впрямь повезло — Глотов был человеком спокойным и ответственным, пусть и не хватавшим звезд с неба и мало пригодным для непринужденной светской беседы, но уважаемым на работе и в кругу знакомых. К тому же он не пытался самоутвердиться за счет младшего супруга, как-то его ограничивать или давить на него, напоминая о том, что именно его заслуга в том, что Миша сейчас на свободе и со своим ребенком. Прав Каверин — не ценит Мишка своей удачи. То ли эти мысли ясно отразились у меня на лице, то ли собеседники сами до этого дошли, но в комнате надолго повисла неудобная тишина. Виктор опять потер глаза. Устав терпеть это гнетущее молчание, я спросил первое, что пришло на ум: - А где он сейчас — Андрей, в смысле? Разве не с тобой? Мишка вынырнул из собственных размышлений: - Он на пристани, у моста. Кто его сюда пустит? Показывает, наверное, мелкому Стрелку и первый в его жизни ледоход. Все же есть в детях свое очарование — многие вещи, на которые со временем внимания уже не обращаешь, вновь приобретают цвета и значимость. Словно сам их видишь и переживаешь в первый раз. Виктор улыбнулся и встал, все также потирая глаз: - Прошу прощения, я всего на пару минут... Как только за ним закрылась дверь в ванную и зашумела вода, Орлов схватил меня за руку и, наклонившись, быстро и жарко зашептал в ухо: - Леш, мы тебя вытащим отсюда. У тебя когда следующая течка? В первую тут никого не оплодотворяют, анализов нет. - Понятия не имею. Так — через год, но мне сказали, что это ненормально — будут гормонами пичкать. - Ну, значит через три — шесть месяцев. Небесный тихоход наш, Юрка, как раз к этому времени из командировки вернется. Он еще свободный — вот пусть за тебя и впряжется. Мы с Андреем поможем с волокитой. Я с лязгом закрыл рот. Потом опомнился — как бы это чудо не сочло, что молчание — знак согласия. - Миш, ты озверел, что ли?! - Можно подумать, у тебя большой выбор есть. - Какой-никакой... «А возможность не впутывать во всю эту историю людей, которые были частью моего детства, когда все было хорошо и правильно — у меня имеется». Он так стиснул мне кисть, что ногти врезались в кожу. - Лех, не дури. Ты же не выдержишь здесь три с лишним года, с катушек съедешь. Я не выдержал, а ты — тем более. Здесь у многих мозги набекрень становятся— оттого все вокруг такое мягко-пушистое, как в палате для психов, и нет вещей, с помощью которых с собой можно покончить. Тяжело, когда с тобой обращаются, как с куском мяса, пусть очень дорогого и деликатесного, или как с су... самкой собаки редкой породы. Им тоже делают педикюры, надевают шапочки и шарфики и выгуливают по расписанию. Шум воды смолк. Миша коротко бросил: - Еще раз меня к тебе вряд ли пустят. Вся инфа через Макса. И откинулся обратно в кресло, осторожно потирая живот — видимо, малыш тоже разволновался. - Еще раз прошу прошения. Теперь на лице у Виктора посверкивали узкими стеклами очки, делая его лицо еще уже и строже. - Кажется, линзы все же не мое. - Он бросил взгляд на часы. - Кстати, Михаил Дмитриевич, боюсь, что время, отведенное вам для посещения, подошло к концу. Все ли вы передали, что хотели, Алексей? Отлично, я провожу вашего гостя. В девять принесут молоко, в десять - отбой. Все остальное время вы предоставлены сами себе, распаковывайте вещи и располагайтесь. Не нужно морщить нос — да, многие программисты «совы», но здесь иной распорядок. К тому же завтра сразу после подъема к вам придет врач. Я остался один. За свободное время, предпочитая не думать о предложении Миши, я разложил вещи, настроил телевизор и ноут, и внимательно осмотрел все комнаты. И, приняв перед сном душ, теперь мрачно раздумывал, где мне лучше лечь — в той ли самой клетушке, в которой проснулся, или на траходроме, который Каверин дипломатично назвал «спальней для альф». Комната фактически представляла из себя одну большую постель, набитую секс-игрушками и даже секс-мебелью. Едва ли в таком окружении, когда в голову будут постоянно лезть мысли о том, как в скором будущем используют ту стойку или проем, чтобы меня поставить в позу позаковыристее, или для каких целей служит, например, та милая подушка сердечком с прикрепленным к ней фаллоимитатором - мне светит спокойный безмятежный сон. Зато тут не грозила клаустрофобия и было окно. Но пока я размышлял о выборе меньшего из зол, вошел Виктор и своей диктаторской волей загнал меня в «клеточку» и запер. Я долго ворочался с боку на бок — новое место, течка, слишком раннее время, к тому же я и так весь день проспал — и костерил и Виктора, и Центр. Не столько выспался, сколько измучался. Задремал лишь к утру да и сон был дурацким, от которого я проснулся с истеричным хохотом. Там были Виктор и Юрий, но почему-то все происходило еще в царской России, до Революции. Юрий, как будто бы сынок какой-то важной шишки и служит в элитном гвардейском полку, а Каверин — его адъютант, из благородной, но разорившейся семьи, и потому Орлов над ним издевается, как хочет. То работой дебильной загрузит и выбросит в мусор ее результаты, то минет скажет сделать — не ради сексуального удовольствия, сугубо из любви к искусству. Надо сказать, зрелище и впрямь эстетически приятное — Виктор на коленях, шитые золотом погоны на старинном мундире сверкают в пламени очага, длинные ресницы полуприкрытых глаз подрагивают под очками, резной рот соблазнительно приоткрыт... Дебилизм какой-то. Никогда мне мужчины и такие отношения между ними не нравились. Может, Мишка прав и я уже с ума схожу? Или может все же стоит согласиться на его аферу? Но даже если я соглашусь — еще неизвестно, что скажет Юрий. Нужен я ему сто лет... Не пытать же его Мишка с Максом будут.