"Remember Me" / Запомни меня

I'll keep Remembrances of you Until heaven takes me, with him…

Справедливость — всего лишь звук. Доброта — что-то из ряда фантастики. Отвага — пафос. Совесть — серьезно? Кто такие люди? Что им характерно? Толстый лавочник, брызгая слюной, просит заплатить ему недостающие монеты или катиться к чертям худо одетого паренька, которому не хватает всего ничего. Жадность — человек. Зрелая женщина, проходя мимо яркой витрины магазина, не может не остановиться и не взглянуть на свое отражение, любуясь своей красотой и драгоценностями, что украшали ее шею, уши и пальцы. Глаза так и светятся самодовольством. Алчность — человек. Богатый джентльмен идет по тротуару и, остановившись, смотрит на бездомного, чтобы затем пнуть его ногу и выплюнуть слова о том, что из-за таких, как он, в обществе процветают зараза и грязь. Тот в свою очередь зло провожает его взглядом. Высокомерие и ненависть — люди. Группа мальчишек на глазах у старика ломает забор, а на замечание — передразнивают его и бросают камни. В детских душах с ранних лет рождается и прорастает человеческий сорняк. И кто же его вырвет, если дети учатся от взрослых? Однако, то ли понятие о человеке мы носим в своих мыслях? Что такое человек? Что ему характерно? Я наблюдал за человечеством достаточно времени и видел, как с каждым поколением души чернились все больше и больше. Ценности менялись, менялось отношение к миру, к другим существам, к себе подобным. Все хотят лучшего мира и забывают, что идеальный мир порождает войну, война несет за собой смерть и потери, а они в свою очередь — новые негативы и конфликты. В погоне за лучшим люди выбрали для себя три главных цели — власть, богатство и желание выжить. Узкое мышление. Но даже среди всего этого мрака в один прекрасный день я встретил душу, которая выпала из системы. Первая наша встреча никак не привлекла меня. Мальчишка, судя по одежде из благополучной семьи, дрожа от страха и сильно цепляясь за ветви дерева, медленно полз наверх, чтобы достать плачущего котенка. «Глупо, — подумал я. — Труслив, как щенок. Лучше бы не лез». Тогда я счел его поступок бахвальством. С ним была девочка, которой, я думал, он хотел показать, что не такой маленький и никчемный, каким казался. Однако, во второй раз, когда на бродячего кота, который решил заглянуть в гости в чужой двор, зарычали и набросились дворовые собаки, никакой обожательницы рядом не было, а он — схватил блохастого на руки, даже не побрезгав на его местами облезлую шкуру, и бесстрашно вступился за беззащитное существо. Сколько ужаса было в его глазах, когда собаки подбежали совсем близко, но почему-то кота из рук мальчишка не выпускал и даже поворачивался к собакам спиной, чтобы закрыть животное еще сильнее. Не могу сказать, что меня заставило вмешаться в ситуацию. Я появился за его спиной, бросая на зубастую свору спокойный твердый взгляд, после чего часть из них смиренно опустилась на землю, а другая — решила скрыться из виду. Мальчишка не сразу понял, что случилось, а когда обернулся — испуганно отпрыгнул назад, на рефлексе вновь отводя кота подальше от меня. И как у него сил хватило держать его? Животное хоть и не упитанное, но явно слишком большое для такого маленького существа, как этот человеческий детеныш. — Можешь отпустить его, — тихо сказал я, указывая на кота, который пытался вырваться из нежелательных рук своего спасителя. Ребенок еще раз обернулся на собак, оставшиеся из который уже успели последовать за своими собратьями, и только потом опустил кота на землю, который тут же ринулся к свободе, позабыв о своем герое. Пока мальчишка провожал животное взглядом, я скрылся так же незаметно, как и появился. Я не верил в судьбу, но так же был уверен, что пересекся с этой душой уже второй раз не случайно. Я решил наблюдать. Мальчишка был ребенком, а рано или поздно дети вырастают, и их доброта и отвага погибают под влиянием внешнего мира. Десять лет. Боится грозы, но не страшится вступиться за свою кузину и нанести удар нерадивому обидчику, принимая ответный. Боится йода на свежих ранках, но не стесняется показать свои слезы от того, что ему больно. Двенадцать лет. Честно признается в том, что это он разбил мамину любимую вазу, играя с собакой, и он притащил в дом грязного щенка, потому что на улице ему было сыро и холодно. Стойко принимает свое наказание, признает свои ошибки. Пятнадцать лет. Открыто заявляет своей невесте, что не питает к ней тех чувств, о которых думает она. Выслушивает и принимает все ее слова. Сдерживает обещание о том, что они продолжат общаться так же, как раньше. Шестнадцать лет. Не брезгует взять из рук маленькой чумазой девочки апельсин, который она предлагает продать ему за две монеты, и не забывает улыбнуться напоследок, чтобы дитя ушло от него с еще большей радостью. Года шли, уже не мальчишка оставался таким же светлым, как и тогда. Казалось, на него не влияло то, что происходило вокруг. Он жил в своем собственном мире, хранил и берег то, что было для него важно, иногда принимая участие в реальности. Решив, что сторонних наблюдений для меня мало, в один день я решил снова показаться ему на глаза, и начал с простого вопроса: — Ты любишь тишину? Парень сидел под деревом и читал книгу. Услышав мой голос у себя над головой, он поднял взгляд, и — в нем блеснуло удивление и узнавание. Юноша помнил меня. — Иногда побыть в одиночестве охота всем, — ответил он. Я наклонил голову и изогнул бровь. — Ты не боишься меня? — А должен? — Не все такие светлые, как ты, мальчик, — сказал я, спрыгивая вниз и оседая на землю в метре от него. — Если бы Вы хотели причинить мне вред, то уже давно бы это сделали, — ответил он, закрывая книгу и подгибая одну ногу. — У Вас был шанс и тогда, в первую встречу. Кто Вы? Я улыбнулся. — Прохожий. — Прохожие не лазают по деревьям в чужих садах. — Верно, — я кивнул. — Здесь обитает одно интересное создание, за которым я люблю наблюдать. Юноша приподнял брови и усмехнулся. — Не слишком ли много чести для этого создания — иметь личного надсмотрщика? — Не слишком, — я улыбнулся в ответ. — Мне только в радость видеть что-то столь необычное. Я наклонился вперед и поставил локоть на колено, подпирая ладонью подбородок. У него были невероятного цвета глаза, пожалуй, даже небо не имело такой глубины. Редкость, когда оболочка соответствует красоте души. — А Вы не учли, что я могу быть против этого? — спросил он. — Я не прислушиваюсь к мнениям без особой причины, — и уточнил. — Ничьим. — Ах, вот как! И что это за особая причина? — Как тебя зовут? — спросил я, проигнорировав его вопрос. Я слышал его имя, но мне хотелось, чтобы он представился для меня лично. Подобные моменты запоминаются особенно сильно при знакомстве, если сказаны они правильно. — Сиэль, — немного помолчав, ответил парень. — Сиэль, — повторил я. — Ты поразительный. — Что? — Ты совсем-совсем не похож на других людей. — Вы говорите странные вещи, — сказал Сиэль, поднимаясь на ноги. — Прошу прощения, мне нужно идти. Уже вечереет. Он кивнул головой, даже слегка наклоняясь корпусом вперед, потом снова выпрямился, держа спину ровно, и направился в сторону белого особняка. — До встречи. После этого я стал появляться перед ним регулярно. Иногда это было там же в саду, иногда в местах неподходящих, но оттого появление выходило весьма забавным. Сиэль краснел, пугался, терялся, оглядываясь по сторонам, чтобы никто другой меня не увидел и не услышал. А я, любуясь этим, умалчивал истину о том, что ни один смертный не сможет увидеть меня, если я сам этого не захочу. Я хотел, чтобы меня видел только этот мальчишка. — Ну, что совсем совести нет? — прикрикнул он, когда я появился перед ним в момент, когда он был без рубашки. Он был худой и стройный. Его кожа была аристократично бледной, а на запястьях — такой тонкой, что вены просвечивали по всей длине от кисти до сгиба локтя. Казалось, только прикоснись и она разорвется от прикосновения. — Ты красивый, — сказал я. — Хватит, — сказал Сиэль, быстро натягивая рубаху и пряча покрасневшее лицо. Он давно понял, что я не человек. Мне даже не пришлось говорить ему об этом. Его реакция удивила не меньше, чем он сам. В душе не появилось и тени страха, только больший интерес и совсем немного раздражения. — Тебе никто не говорил подобных вещей? — спросил я, подходя ближе. Сиэль пожал плечами и, повернувшись, ответил: — Мама? Увидев мое приближение, он предусмотрительно сделал пару шажков назад. Глупый. — Значит, я первый? — еще шаг, и моя рука невесомо прикасается к чужой щеке. — Слушай, — Сиэль пытается отстраниться, краснея сильнее. — Мне пора идти, сейчас кто-нибудь войдет. — Они не увидят меня. — Они увидят меня странного, и это будет еще хуже, чем ситуация сейчас. — Хуже? Что же в этом плохого? Мои пальцы коснулись его виска и скатились вдоль линии скулы, на подбородок. Сиэль прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. — А ты случайно не плод моего воображения? — спросил он, кривя губы в улыбке. — Будь уверен, — ответил я и коснулся губами его лба. Мне нельзя было прикасаться к нему. На моих руках слишком много крови, в моей груди слишком много тьмы, и я понимал, что если отпущу себя, то непременно погублю эту душу. Но как же хотелось. Какое-то время жизнь Сиэля шла гладко. С моего появления в ней прошло примерно полгода, впервые показавшиеся мне одним мгновением. Они пролетели за тихими вечерами с книгой в роли слушателя и спокойными ночами с музыкой тихого дыхания Сиэля. А потом он заболел. Сильно, страшно и невозвратно. Я пришел к нему в комнату, когда луна вошла в свои владения, а температура Сиэля достигала апогея. Осень, переходное время, когда организм становится слабее. — Насколько же ты слаб, — сказал я, подходя к его кровати и приседая на край. Даже так я мог почувствовать жар, исходящий от его тела. Похоже, он не спал, потому что его губы расплылись в усмешке, а потом в ответ прозвучало хриплое: — Это вторжение в мое личное пространство. Он даже не отрицает моих слов, но и опровергает их, посылая мне еще одну на грани наглую улыбку. Мол, взгляни — я все еще борюсь. Глаз он так и не открыл. — Больно? — спросил я, прикасаясь к его груди. — Бывало и… Договорить он не смог, заходясь сильным кашлем, который больно драл горло, заставляя на глазах появится слезы. — Тебе надо спать. Я протянул вторую руку и положил ладонь на его лоб, чувствуя, как Сиэль запрокинул голову, сильнее прижимаясь к ней: моя кожа была холодной. — Останешься со мной? — спросил он. Я помолчал, перекладывая ладонь со лба на щеку, а другую — кладя на шею. — Если хочешь. Сиэль помолчал. — Почему я? — спросил он. — Ведь в мире столько людей. Наверняка, где-нибудь есть кто-то гораздо лучше меня. Почему? Встретить такую душу стало практически невозможно. Светлая, сильная, чистая, не изменяющая себе. — Может быть ты прав, — сказал я. — Но в данный момент я нахожусь в этой точке мира, и в ней привлек мое внимание только ты. Сиэлю становилось то лучше, то хуже. Иногда он просыпался готовый перевернуть весь мир, а в следующий момент — лежал с лихорадкой, борясь за каждый кусочек жизни. Я был рядом, но не вмешивался. Я всего лишь наблюдатель. В один из вечеров я задал ему вопрос. — Когда мы встретились впервые, — начал я. — Ты пытался помочь коту. Почему? Ты не был уверен в том, что останешься невредим. Сиэль хорошо подумал прежде, чем ответить. — Я сделал это, потому что мне хватило смелости, — сказал он. — Понимать, правильно или неправильно мы поступаем, на самом деле не так уж и сложно. Если я чувствую, что изменить ситуацию в моих силах, я не стану стоять в стороне. Я запомнил его слова, и впервые в жизни пожалел, что человеческая жизнь так хрупка. Сиэль умер от приступа астмы, в ночь на свой восемнадцатый день рождения. Как бы сильно ни было мое желание обладать им, я не позволил себе заключить с ним контракт, и в момент, когда его сердце остановилось, я ощутил легкий укол в области груди. Это была не боль — тоска, которая в присутствии этого существа отошла на второй план и вернулась на место в его исчезновением. Я ушел из тех мест на многие столетия, прежде чем вернуться обратно. Что такое человек? Что ему характерно? Юноша на вид не старше двадцати, остановившись на дорожке в центральном парке, подошел к лавочке и, сняв обувь, залез на нее, чтобы поймать в кадр камеры нужную ему картину. Он весело улыбается, когда ему это удается, и его щеки покрываются румянцем восторга. Такие, как он никогда не посмеются над другими, непохожими на всех. Такие, как он, всегда протянут руку помощи, потому что знают, что могут изменить мир. Такие, как он, знают, что красота есть не только в идеальной внешности. Такие, как он, готовы признавать свои ошибки, не стесняясь этого. Такие, как он, будут дрожать о страха, но никогда не сбегут, когда нужно стоять до конца. Я подошел к нему и привлек его внимание: — Зачем заморачиваться и снимать обувь, когда можно было залезть и в ботинках? Парень обернулся, устремляя на меня невероятного цвета глаза (пожалуй, даже небо не имело такой глубины), и совершенно серьезно ответил: — Здесь же сидят. Я усмехнулся. Такие, как он, в полной мере дают истинное определение того, что такое человек.