Цветы в Пустоте: Книга Вторая

Зверобой в народных представлениях считается одним из тех растений, которые произошли из крови или пера птицы, которая принесла небесный огонь на землю и была при этом ранена враждебным существом. Позднее зверобою приписано свойство прогонять нечистую силу. Архивы Старой Земли: «Поверья о цветах»

Должно быть, это заложено изначально в любом живом существе — то, что всякий путешественник в дальней дороге рано или поздно задумывается о доме. Будь то зверь или человек, изгнанник или вольный бродяга — образ дома, пусть смутный и зыбкий, неизменно присутствует в его мыслях. Для Сильвенио этот образ необязательно заключался в том конкретном доме, в котором прошло его короткое детство, наполненное заботой любящих родителей. Иногда это была поляна в лесу, или берег реки, или любой другой уголок Эрланы — зачастую достаточно было увидеть во сне клочок оранжевого неба над головой, чтобы ощущение дома накрыло его сердце волной ноющей боли в воспоминаниях о том времени, когда он был в безопасности от всего мира. Сладко и горько одновременно было видеть такие сны: он кутался в них, как в изумрудную листву, вдыхал воображаемый запах душистых цветов, поющих ему на его родном языке, и неизменно сопутствовало этому странное чувство — он совершенно отчётливо осознавал, что никогда и нигде не будет счастливее, чем был там. Но больше всего его расстраивало, когда эти сны — единственная его отрада — вдруг искажались, превращались во что-то другое. Тогда Сильвенио мог только беспомощно смотреть, как природа вокруг него увядает и теряет все краски, как лес исчезает, будто неведомый художник остался недоволен своей картиной и щедро вылил на написанный им пейзаж едкого растворителя. А самого Сильвенио стереть забыл, и вместо дома он оказывался там, где быть совсем не хотел. Там ничего не было — только песчаное побережье, бесконечная и неестественно-ровная поверхность воды впереди, не нарушаемая даже малейшим ветерком, и однотонное небо, лишённое облаков и солнца. И всё это было абсолютно серым. Сильвенио знал, что находился там всегда, с самого начала времён, и что никакой Эрланы для него не было, и что его самого никогда не существовало: всё, что он помнил, было лишь его выдумкой, как и он сам… Сильвенио открыл глаза. Он уснул на своём пассажирском сидении, и застёгнутые ремни безопасности неприятно сдавливали грудь. Тело порядочно затекло от долгого сна в неудобной позе. — Доброе утро, — Аргза из кресла пилота усмехнулся ему через плечо. — Ты вовремя. Мы почти прилетели. Сильвенио кое-как проморгался, не разобравшись ещё, реальность ли это или всего лишь продолжение сна. В груди всё ещё покалывала холодная горечь одинокой серой вечности, на которую он только что казался себе обречённым. — Прилетели… куда? За иллюминатором как раз проплывала незнакомая ему звёздная система. Улыбка Аргзы, отражённая в лобовом стекле, выглядела очень довольной и какой-то даже торжественной: похоже, у пирата было на редкость хорошее настроение. — На Архагл, конечно. Пора тебе увидеть, как живут нормальные люди. Прежде всего планета, представшая взору Сильвенио, поражала своими размерами. Разумеется, он видел большие планеты и до того — но чаще это были либо газовые гиганты, либо планеты необитаемые и для жизни непригодные. А может быть, дело было даже не в размерах, а в том, какое от красно-жёлтой земли перед ними исходило особенное ощущение — будто Архагл был живым и уже издали присматривался ко всем незваным гостям. Званых гостей тут, конечно, не бывало. Сильвенио в этом отчего-то ни секунды не сомневался, припоминая всё, что об Архагле слышал. Однако, несмотря на все эти слухи, Сильвенио был убеждён: на Архагле должен иметься как минимум один крупный космопорт — и потому был несколько удивлён тем, что для приземления — прямо как в Городе Железа — Аргзе пришлось довольно долго выбирать ровную поверхность: Архагл был, как казалось сверху, почти весь изрыт горами и усеян лесами. Он спросил об этом Аргзу вслух, не будучи уверенным, связано ли это и здесь с какими-то налоговыми заморочками, но Аргза только рассмеялся: — Это земля варваров, пташка, — он выбрался из челнока и сделал глубокий, жадный вдох, вбирая раскалённый степной воздух. — Дикие земли. И я не шучу, когда говорю «дикие» — в тот день, когда грёбаная Федерация попыталась построить у нас космопорт, мы взорвали его нахрен. Аргза говорил это «мы» с какой-то особенной гордостью, и Сильвенио не в первый раз удивился тому, какими нелепыми вещами человек порой может гордиться. Аргза всегда упоминал об Архагле так, будто само его существование было именно его, Аргзы, заслугой. Мало того, в голосе его в такие моменты неизменно звучала какая-то странная смесь восхищения и пренебрежения: так говорят иногда члены не слишком дружной семьи о старом дядюшке-пьянице — мол, да, он, конечно, всем уже надоел до смерти, зато как он по пьяни однажды избил полицейского своей тростью, вы не представляете! Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась степь. Над головой, как всевидящие глаза какого-то древнего божества, висели два солнечных диска. Один был ярче и больше, другой — меньше и тусклее, но, казалось, своей целью оба видели исключительно испепеление всего живого на этой планете. Судя по теням, время было полуденное, и от зноя, ставшего совсем невыносимым, всё живое предпочитало прятаться, забиваясь поглубже в свои норы и логовища. Только жирные чёрные мухи да какие-то жуки монотонно гудели в неподвижном мареве, тревожимом лишь изредка налетающими порывами сухого ветра. Высокая трава, в которой утопал едва ли не по пояс даже Аргза, оказалась очень жёсткой, с острыми листьями, напоминающими наждак, и продираться через неё было тяжело. Жуки же, как выяснилось, не прочь были закусить кровью — их челюсти даже сквозь одежду оставляли болезненные ранки. Сильвенио, обливавшийся потом и тяжело дышащий в этой духоте, едва поспевал за своим спутником, тщетно ища хоть какую-нибудь тень. — Аргза… нам обязательно было приземляться именно здесь? Я не жалуюсь, но… мы потом сможем вернуться? Судя по твоему виду, идти ещё долго. Мы не потеряем корабль из виду? И его не… не угонят? Ты говорил, что корабли на вашей планете слишком быстро переходят из одной собственности в другую. — Здесь его искать не будут. Кроме того, не зря же я потратился на сигнализацию, — Аргза продемонстрировал ему брелок со встроенным динамиком, не оборачиваясь. — Что, пташка, уже устал? Немного летнего солнца, и ты уже спёкся? Сильвенио догнал его, едва не разорвав об настырную траву штаны, и упрямо покачал головой: нет уж! Может, он и слабый, но не настолько, чтобы не вынести обыкновенной жары. Случались с ним в его недолгой жизни вещи гораздо хуже. За примерами даже далеко ходить не требовалось — взять хотя бы один только Город Железа. Но уже через каких-то пару-тройку часов оказалось, что возможности свои он явно переоценил: духота мешала думать и дышать, перед глазами расплывались чёрные пятна, а трава, казалось, с каждым шагом становилась всё гуще и жёстче. Воды с собой было мало, и её следовало экономить, но Сильвенио уже выпил больше половины фляги. Он отстал в который раз, не зная, сможет ли сделать ещё хоть десяток шагов, не отдохнув, и Аргза обернулся к нему: — Тебя понести на ручках, маленький задохлик? Сам варвар, конечно, выглядел ничуть не уставшим: шубу он снял почти сразу же, и теперь шёл оголённым по пояс. Сильвенио вздохнул. Он начинал подозревать, что основной целью варвара было устроить ему этакую тренировку выносливости — как будто в его жизни мало было страданий. — Нет… я пойду сам. А между тем Архагл открывался ему во всём своём великолепии. Огромные красные бабочки с ладонь целыми стаями порхали вокруг неожиданных зелёных островков в жёлтом море травы — Аргза велел держаться от них подальше, потому как, по его словам, эти бабочки ядовиты и очень больно кусались. Стали чаще встречаться деревья — массивные и низкие, похожие на баобабы, только тёмно-оранжевые и истекающие каким-то липким соком, приманивающим снующих вокруг птиц и насекомых — Аргза не рекомендовал подходить и к этим деревьям, поскольку сок этот и его пары были невероятно токсичны. Понемногу одно солнце начало снижаться к горизонту, оставив другое, поменьше, болтаться на небе в одиночестве, и на их пути стало попадаться всё больше обитателей местной фауны: выходили на вольный выпас стада каких-то странных медлительных животных, с длинными ногами и с шипастой коричневой бронёй по всему телу. Некоторые из них достигали совершенно фантастических размеров, как монстры из игры Близнецов. В небе кружили птицы — не похожие на тех, что добывали ядовитый сок из деревьев, но большие и чёрные, с причудливыми узкими головами и мощными клювами, блестевшими на свету подобно металлу. — Поглядывай вверх, время от времени, — посоветовал Аргза. — Если эти пернатые твари решат, что мы подходящая добыча, важно не упустить момент, когда они бросятся вниз, потому что он и правда быстрые. Сильвенио как раз остановился, чтобы сделать очередной глоток воды. Из тени ближайшего дерева на него смотрел крупный, облезлый лев, весь покрытый боевыми шрамами. Смотрел очень внимательно и задумчиво, словно бы размышлял, насколько он голоден для охоты нынче. — Всё живое на вашей планете так враждебно настроено к людям? — спросил он, любопытствуя. — Не всё, — и, когда Сильвенио немного расслабился, варвар добавил: — Процентов девяносто максимум. Из-за линии горизонта справа с какой-то угрожающей медлительностью вставали пилообразные зубы тёмных гор. Потом они как-то незаметно начали окружать со всех сторон, и это создавало впечатление какого-то гигантского недружественного войска, вышедшего их встречать. Иногда то от одного горного пика, то от другого исходил далёкий грозный рокот, который отзывался вибрацией в земле под ногами. — Похоже на землетрясение, — заметил Сильвенио, когда этот рокот повторился в третий раз. Однако, похоже, Аргзу это известие нисколько не взволновало. — В здешних местах это не новость, Лиам. Тут полно вулканов и ещё какой-то хрени, которая отдаётся в поверхность. Поэтому сажать корабль в степи — не лучшая затея. Бывает, что за один день с лица земли может исчезнуть с десяток гектаров территорий. Если заметишь, что под тобой расползается земля — нам лучше бежать. И действительно, вскоре на пути им встретился обширный овраг — неопределимых размеров глубокая яма, уже поросшая кое-где настырной жёлтой травой. Дна видно не было: осыпающаяся почва уходила вниз спирально. В яме копошились какие-то неприятного вида черви толщиной с руку Аргзы, и Сильвенио предпочёл впредь на подобные ямы не заглядываться. А ещё изредка Сильвенио попадались на глаза странной формы булыжники, без какой-либо видимой системы разбросанные по степи то тут, то там. Несомненно, камни были установлены здесь человеческими руками, потому как на природные образования никак не походили. Однако близко к ним Аргза не подходил, а разобрать издали почти стёршиеся от времени и ветра детали было не так-то легко. — Наследие прошлого, — ответил Аргза на вопрос Сильвенио об этих камнях и пожал плечами, словно это не имело никакого значения. Сложно было сказать, сколько часов они прошли, прежде чем второе солнце — нехотя и лениво — тоже закатилось: похоже, сутки здесь длились дольше, чем условно-стандартные, принятые в системе отсчёта Федерации. Во всяком случае, к закату они успели сделать уже несколько привалов. Сильвенио наступление сумерек воспринял с несказанным облегчением: признаться, ему уже начинало казаться, что день здесь не кончается никогда. Словно бы в насмешку над его наивностью, во время очередного привала в сгущающейся темноте разнёсся леденящий душу вой, от которого дрогнуло пламя в разведённом ими костре. Сильвенио поёжился, и Аргза, усмехнувшись, притянул его к себе за плечи, чтобы с грубоватой лаской потрепать по голове. — Тигроволки, — сказал он, улыбаясь. — Не бойся, они не подойдут, пока у нас есть огонь. Сильвенио посмотрел на костёр. От Аргзы исходило какое-то особенное благодушие, в последнее время нападавшее на пирата довольно редко: чувствовалось, что Аргза рад ощутить себя в привычной ему среде. Какая-то странная, нераспознаваемая нотка зазвучала в его голосе, когда Аргза добавил: — Кроме того, мы уже почти пришли. На этот раз привал был недолгим — ровно таким, чтобы им хватило времени поужинать. Затем, к некоторому удивлению эрландеранца, Аргза решил продолжить путь, несмотря на то что уже совсем стемнело. Впрочем, — Сильвенио запрокинул голову, — на самом деле, нет, темно не было. В небе, на иссиня-чёрном полотне, оглушительно сияло непредставимое множество созвездий. Причудливые спирали разноцветных туманностей, неспешно расплывающиеся по небу, быстро набирали яркость, словно желая заявить о себе всему миру. И, посреди всего этого великолепия, грозным гигантом вставала над степью мрачная тёмно-красная луна. Всё небо казалось полотном художника — или даже беззвучной симфонией, обретшей по велению неведомого маэстро визуальную форму. — Это… — эрландеранец смотрел, открыв рот, и не мог сдвинуться с места: зрелище Архаглской ночи было достойно самой высокой поэзии. — Это у вас… каждую ночь так? Сказать, что он был впечатлён — значит ничего не сказать. — Нет. Чаще здесь слишком много дыма и вулканических испарений, и мрак стоит — хоть глаз выколи. Тебе повезло. Сильвенио улыбнулся. Увидеть что-то подобное после Города Железа с его грязными улицами и тесными коробками зданий было настоящим подарком. — Это прекрасно… — Обычно. Пошли, мелочь. Нам бы дойти до рассвета. — Но послушай!.. Ты не можешь быть равнодушным к красоте, если вырос здесь! Ты ведь видишь это? Он посмотрел на Аргзу, и Аргза посмотрел на него. В глазах у Лиама всё ещё отражались звёзды, будто эхо света решило задержаться в них дольше положенного. — Вижу, — сказал Аргза со странным выражением на лице, но глядел он, по мнению эрландеранца, в неправильном направлении — почему-то не на небо, а всё ещё на него. Они двинулись дальше, и как-то неожиданно, словно бы исподтишка, их окружил лес: поначалу это была только пара деревьев, затем — ещё три, пять, десять, а затем, без какого-либо логического перехода от десяти к целым сотням, Сильвенио обнаружил, что они уже идут через лес. Ландшафт сменился как-то чересчур быстро, будто то, что не нападало на Архагле сразу, стремилось устроить человеку засаду, даже если речь шла всего лишь о деревьях. А потом деревья расступились снова, и тропинка, видимая в темноте только зоркому глазу варвара, вывела их к поселению, в центре которого пылал большой костёр. Высокие, плечистые фигуры одна за другой выступали из тянущихся к костру теней, и в отсветах пламени блестели копья, топоры и широкие кривые ножи на поясах, демонстрируя их вооружение. Они молча и очень внимательно наблюдали за двумя путниками, приближавшимися к костру, и Сильвенио поймал себя на довольно глупом желании спрятаться от этих взглядов за спину Аргзы: общее впечатление эта встреча создавала несколько зловещее. Он чувствовал, как их двоих изучают и оценивают, причём, как ни странно, оценивали, судя по улавливаемым им волнам концентрированного внимания, гораздо придирчивее Аргзу, чем его самого, хотя Аргза на чужака походил гораздо меньше. «Они знали, что мы придём?» — послал он Аргзе удивлённо. Тот не обернулся. Он шёл так, как шёл бы лев, возвращающийся на свою территорию после чересчур долгого отсутствия: одновременно и расслабленно, будто полноправный хозяин местности, и почти настороженно, будто не зная, не задумал ли собственный прайд совершить переворот. «Естественно. Ещё до того, как мы подошли к границе леса. Наши соглядатаи всегда хорошо знали своё дело, и именно поэтому территория всё ещё наша, как я вижу». «Наша?..» Аргза ступил в круг света, отбрасываемый костром, выпрямился во весь рост, и волна странных усмешек прокатилась по толпе, как порыв ветра. Навстречу ему шагнул мужчина, уже седой, но всё ещё крепкий — Сильвенио разглядел перья, золотые серьги в ушах и металлическое ожерелье, закрывающее грудь подобно латному нагруднику. Мужчина поднял длинный посох, и в воцарившейся тишине они услышали: — Так это всё-таки ты, Аргза из клана Грэнов. Добро пожаловать домой, воин. Аргза молча склонил голову на мгновение. К некоторому удивлению Сильвенио, на этом приветственная церемония была окончена. Обитатели поселения стали расходиться по своим жилищам, похожим на просторные шатры с навесными шкурами — Сильвенио припомнил, что примерно так выглядели так называемые вигвамы или типи со Старой Земли. Один из этих шатров был больше остальных, и именно туда отвели Сильвенио и Аргзу. Внутри, на одном широком паласе, тканом явно вручную, спало с десяток людей: судя по силуэтам, это не были взрослые. Сильвенио наощупь нашёл себе свободное место с краю и улёгся, ощущая себя несколько неловко. Рядом опустился на палас пират, который будто излучал накопленный за день пути солнечный жар. В темноте Сильвенио мог разглядеть лишь смутные очертания фигуры и белки глаз. — Завтра будет праздник, — сказал ему Аргза на ухо, зевая. — А сегодня мы здесь неофициально. Но завтра, пташка, ты увидишь наше гостеприимство. Потом Аргза засопел, прижав его к себе, и, очевидно, уснул. Сильвенио лежал, слушал его дыхание и думал о множестве вещей. Ни одна из этих его мыслей не содержала в себе тревожных опасений по поводу нынешнего их места пребывания, и почему-то осознание этого факта не вызывало у него никакого противоречия. Никто из них двоих в кои-то веки не находился под угрозой смерти. Никуда не нужно было бежать и спешить. Ничем не нужно было жертвовать. Никого не нужно было спасать. Он наконец-то мог получить то, что заслуживал — немного отдыха. В эту ночь ему снились степные просторы, камни странной, почти человеческой формы, птицы, носившиеся по закатному небу, и то, как кто-то невидимый пел низким голосом на незнакомом языке, далеко-далеко. Когда он проснулся, шатёр был пуст: по всей видимости, остальные его обитатели успели выйти раньше. Только один щуплый мальчишка зашёл, чтобы поставить перед Сильвенио круглую деревянную чашку с травяным чаем и положить перед ним на пол какую-то, судя по всему, одежду. — Доброе утро, — приветствовал его Сильвенио смущённо. — Мне нужно переодеться, да? — Аргза сказал, ты его друг, — мальчик пожал плечами. — То, что на тебе, тут не годится. Ты проснулся вовремя, церемония скоро начнётся. — Церемония?.. Лицо мальчика озарилось воодушевлением, и он закивал. — Да! Правда, здорово?! Я ставлю на Аргзу, я про него слышал от отца! Мне нужно занять место в первых рядах, а то ничего не увижу, я пошёл! И убежал, оставив Сильвенио одного. Эрландеранец выпил чай, пахнущий дымом и оставивший лёгкую горечь во рту, и воспользовался шансом быстро переодеться, пока никто не видел. Наряд оказался весьма незамысловатым — кожаный жилет и штаны, которые пришлось перевязать поясом несколько раз: его рост пришёлся почти впору, а вот его худоба не имела решительно ничего общего со стандартным телосложением жителей Архагла. Ни о каких зеркалах здесь, конечно, и речи не шло, и Сильвенио пришлось довольствоваться собственными ощущениями. Из-под загнутого полога хижины тянуло запахами трав и костра. И ещё запахом реки, журчащей где-то неподалёку от поселения, и запахами местных цветов и фруктов, и всевозможными запахами леса. При дневном свете, вызолотившим шатёр изнутри, больше не было здесь ничего зловещего или угрожающего. Сильвенио чувствовал себя двояко: этим людям, этой культуре он был совершенно чужд — и в то же время вся эта дикая природа казалась ему чем-то первозданным и родным, чем-то, из чего когда-то давно вышел он сам. Оказывается, он и забыл уже за всеми этими делами и за всеми городами, которые посещал, каково это — просто прислушиваться к звукам старого-старого леса вокруг. Казалось — даже он, нигде, кроме Эрланы, не находящий себе места, мог бы здесь прижиться. Или, по крайней мере, мог бы попытаться, если бы ему только позволили. Босыми ногами он чувствовал грубое плетение настила на полу — и ощущал лёгкое гудение земли под ним, полной жизни и желания этой жизнью поделиться. Земля пела, слышная только посвящённым: это было не радостно-нежное пение Эрланы, похожее на песню жаворонка по весне — но воинственное, энергичное металлическое рычание. Сильвенио осторожно прикоснулся сознанием к отзвуку этого рычания — будто погладил неведомого зверя. На противоположной от входа стороне палас аккуратно огибал небольшой каменный круг, служивший, видимо, очагом. Сильвенио как раз рассматривал этот очаг и дыру в навесе над ним в качестве дымохода, когда полог шатра хлопнул на ветру, и внутрь кто-то шагнул. — Нашёл себе бесплатный музей, мелочь? — Да, это очень, — он обернулся к вошедшему, и вдруг ответ его споткнулся, — …интересно. Он замолк, разглядывая Аргзу. Тот казался странно незнакомым без своей шубы: тщательно расчёсанные волосы водопадом стекали по могучим плечам, лицо и обнажённый торс были раскрашены чёрными и красными полосами, придающими пирату особенно боевой вид, а набедренная повязка открывала мускулистые сильные ноги. На голове его, вплетённые в гриву возле уха, синели два ярких птичьих пера. Исчезли кольца, перстни и сапоги. Сильвенио не мог оторвать от него взгляда: он видел перед собой древнего воина, пришедшего из глубокой тьмы давно минувших времён. Пока он стоял так, застыв, Аргза подошёл ближе. Протянул руку, в которой обнаружилась мягкая кожаная повязка с ещё одним пером, на этот раз чёрным — и медленно, торжественно, словно совершая некий ритуал, надел эту повязку на голову эрландеранца. Это был один из тех редких, непонятных для Сильвенио моментов, когда что-то между ними происходило. Замкнулась электрическая цепь, завершилась химическая реакция, выбросившая в воздух единственную искру. Он смотрел Аргзе в глаза, и видел в нём всё то, что предстало перед ним по пути сюда: он видел неумолимый жар двух солнц, пылающий в нём, и зверей, рождённых исключительно для убийства людей и себе подобных, он видел заснеженные острые пики гор, он видел красную луну и звёздный парад в чёрном небе. Аргза был весь — как его родная планета. Сильвенио замер, мучительно желая его коснуться в этот самый миг, поделиться накрывшим его ощущением — и в то же время боясь спугнуть это незримое, необъяснимое, чему у него не было названия, и не решаясь даже моргнуть. Ему вдруг показалось: всё можно исправить. Ничего не потеряно, ничего не разрушено: надо только починить мосты, пострадавшие в пожарах, надо только шагнуть друг другу навстречу — всего один шаг, и они смогут… Но Аргза провёл большим пальцем по его щеке — и убрал руки, оставив этот последний шаг несовершённым. Искра растаяла в воздухе, не найдя то, что можно было поджечь, и очарование момента пропало; разве что слабый комок тепла, поселившийся у Сильвенио в груди, свидетельствовал о том, что только могло бы случиться. — Тебе идёт, — Аргза усмехнулся, однако и в его взгляде на долю секунды мелькнуло сожаление по упущенному. — Пойдём, нас уже ждут. А мой народ не любит ждать. И Сильвенио, как было с ним всегда, предпочёл наивно предположить, что они ещё вернутся к этому потом. Как-нибудь позже, когда у них будет больше времени. При свете дня стало видно, что дома в поселении выстроены по концентрическому принципу, вокруг центральной площади — если можно было назвать таковой некоторое пустое пространство между хижинами. На этой площади к тому моменту, когда Сильвенио и Аргза вышли из шатра, собралась уже, похоже, вся община. На Аргзу многие нетерпеливо оглядывались; он протащил Сильвенио за локоть в первые ряды, а сам вышел в свободный от людей круг. Сильвенио увидел тот самый костёр, который встретил их вчера — языки огня пробегали по сложенным пирамидой толстым дровам и сейчас, хотя днём в костре нужды, казалось, не было. А ещё Сильвенио заметил, как пустое пространство тут же образовалось и вокруг него: если на его спутника смотрели с интересом и признанием в нём своего, то во взглядах, направленных на него самого, отчётливо сквозило подозрение и презрение. Он ловил эхо их мыслей, которые они и не думали прятать: «слабый», «бледнокожий», «чужестранец», «что он привёз?» Помимо Аргзы и костра, в кругу находились ещё какой-то юноша в такой же боевой раскраске и одежде — видимо, набедренная повязка служила здесь чем-то вроде парадного костюма, потому как остальные жители были одеты во всё те же кожаные жилеты и штаны — с жёлтыми перьями в волосах вместо синих, и зверь, привязанный толстой верёвкой к вбитому в землю небольшому столбу. Зверь, судя по виду, был одним из тех самых тигроволков, которых слышали они с Аргзой вчера: как будто кому-то вздумалось соединить самых уродливых представителей этих несовместимых видов и слепить их вместе так, чтобы результат походил на неудавшийся эксперимент, бежавший из секретной лаборатории. Зверь рычал горлом и безуспешно рвался с привязи. — Будет какой-то обряд? — попробовал эрландеранец поинтересоваться у ближайшего соседа. Тот, к кому он обращался, был с него ростом, но как минимум вдвое шире в плечах, а вот лицо и пропорции тела у него были ещё почти мальчишеские. Дети с Архагла выглядели порой более грозно, чем среднестатические взрослые со многих других планет. — Не мешай, — ответили ему, и подросток, казалось, весь как-то взъерошился — Сильвенио мгновенно вспомнил Барри с его колючестью. — Чужакам тут не место, даже если ты вырядился, как мы. Всё равно Грэн слишком старый, чтобы победить! «Надеюсь, он говорит о каком-нибудь безобидном соревновании, — подумал Сильвенио, со вздохом поворачиваясь к импровизированной арене. — Но кого я обманываю… безобидное — и здесь?..» Вперёд выступил вождь — тот самый, с железным ожерельем. Сильвенио напрасно ждал, что тот произнесёт какую-нибудь торжественную речь, которая прольёт свет на происходящее — похоже, что правила были здесь известны всем, кроме него, потому что вождь только повторил вчерашний жест с поднятием посоха, произнёс короткое слово, которое не перевелось у Сильвенио никак иначе, кроме как чего-то, обозначавшего сигнал к начинанию — и, собственно, на этом со вступлением было покончено. Сильвенио, признаться, ожидал большего от чего-то с названием «церемония». Аргза и его противник друг другу кивнули — и уже в следующую секунду оба будто бы на мгновение смазались: так быстро они сорвались с места. По направлению к тигроволку, неистово бившему по земле длинным серо-полосатым хвостом. Первый же удар кулаком по голове зверя подтвердил опасения Сильвенио относительно того, что если это и соревнование — то весьма жестокое. Началась какая-то ужасная драка: Аргза и юноша в попытках добраться до зверя в обход соперника без всякой жалости колотили друг друга в полную силу, без каких-либо правил и игры на публику, зверь же попросту проявлял защитную агрессию, не имея свободы в движениях. Зубы тигроволка были сломаны и выбиты почти все, как Сильвенио мог видеть, когда несчастное животное открывало в рыке рот, дёсны его кровоточили, и когда зверь пытался рефлекторно прыгнуть или броситься на людей, петля на его шее затягивалась туже, и он, задыхаясь и скребя лапами по земле, падал без сил. В таких условиях у зверя не было ни шанса. Сильвенио попытался смотреть в другую сторону, чтобы не видеть этого, но стало только хуже: его взгляд теперь вынужден был натыкаться на лица наблюдающих за изуверством людей. Подростки, мужчины, дети, молодые женщины и редкие старики — все они смотрели на поединок, не отрывая глаз, с выражением азарта и воодушевления, кричали что-то, подбадривая то Аргзу, то его противника, и отзывались возгласами одобрения на каждое зрелищное столкновение. К горлу Эрландеранца подкатила тошнота, и он предпочёл смотреть себе под ноги, порой вздрагивая от узнаваемого хруста костей. Слившийся воедино крик торжествования и разочарования одновременно, прошедшийся по толпе, заставил Сильвенио поднять глаза и снова взглянуть на арену. Судя по всему, драка была окончена: юноша стоял на четвереньках, тяжело дыша и зажимая ладонью кровоточащий рот, а Аргза с горящими глазами и довольным оскалом на всё лицо демонстрировал зрителям клык, зажатый у него в руке. Тигроволк, весь покрытый бурыми пятнами, лежал возле столба, не шевелясь, и его череп, похоже, был раздроблен. Сильвенио решил в его сторону не смотреть. — Добро пожаловать домой, Аргза Грэн, — возвестил вождь, одобрительно усмехаясь. Пират кивнул ему. Потом, к замешательству Сильвенио, повернулся к эрландеранцу и направился в его сторону, игнорируя явно пытавшихся привлечь внимание победителя женщин и молоденьких девушек. И, сопровождаемый внезапно наступившей тишиной, Аргза подошёл к Сильвенио, чтобы бросить клык ему под ноги. Сильвенио поднял голову. Аргза выдернул из волос синее перо и протянул ему, и не принять подарок означало бы, похоже, оскорбить его перед всей общиной, так что Сильвенио осторожно взял перо, но так ничего и не сказал. Толпа начала расходиться. — Клык надо было взять тоже, — заметил Аргза чуть позже, когда они остались наедине в общем шатре — у прочих его обитателей имелось множество рутинных дел на день. — Я бы дал его тебе прямо в руки, если бы был уверен, что ты не хлопнешься от этого в обморок. Сильвенио с отвращением выбросил в наполненный пеплом очаг перо, которое едва-едва держал двумя пальцами. Ему всё ещё было нехорошо после увиденного, а в голосе Аргзы слышалось ужасно много самодовольства. — И что… это значит? Зуб и перо? — Ну, самое распространённое из значений — «Как насчёт переспать сегодня?» — Аргза издал смешок и сграбастал Лиама за плечи, притягивая его к себе. — Хотя некоторые умудряются так и предложение руки и сердца сделать. Костяшки его кулаков были содраны: когти он не использовал. Сильвенио с ужасом вывернулся из его объятий. Он не мог себе представить, чтобы в ближайшее время — и даже не совсем ближайшее — он сможет захотеть между ними какой-либо близости. Все его хорошие впечатления об Архагле и все его недавние мысли про не-случившееся перекрывало видение забитого до смерти зверя. Аргза, уже переодевшийся в более практичную местную одежду, внимательно на него посмотрел и сказал: — Пойдём. Прогуляемся. Выбраться из поселения Сильвенио был рад. Лес теперь казался ему куда более дружелюбным, чем люди, невзирая на обилие в местной фауне хищников, кровососущих насекомых и ядовитых растений. Какое-то время они продирались сквозь заросли молча, однако Лиам, ничего не спрашивающий, Аргзе казался, вероятно, слишком странным явлением, и потому пират начал рассказывать сам: — Это всего лишь традиция, маленькая впечатлительная букашка. Ты же любишь культурное наследие, а? Вот. Это — наше наследие. Если кто-то возвращается из дальних краёв к родному племени, он должен сразиться с кем-то из тех, кто недавно прошёл инициацию вступления в совершеннолетие. Вроде как, для того, чтобы мы форму не теряли в путешествиях, а сопляки — не расслаблялись после получения статуса взрослых. Побеждает сопляк — вернувшийся с позором изгоняется, наоборот — «добро пожаловать домой». Теперь я могу охотиться с ними. И получать бонусы в виде права построить здесь своё собственное жильё, чем я не воспользуюсь. Вокруг них всё цвело. Растительность в лесу была буйная, яркая и так и норовила то обхватить за ногу, то расцарапать лицо. Что-то смутно похожее на пчелу село на пышный бутон обвивающего дерево цветка — лепестки захлопнулись, будто челюсти. Через мгновение, впрочем, внутри бутона раздалось негодующее гудение, и, прорвав плотные лепестковые стенки, пчела вылетела наружу, унося в мохнатых лапках оранжевую сердцевину цветка. — Там была твоя семья? Грэны? — спросил Сильвенио, не видя смысла задавать риторические вопросы касательно целесообразности подобной традиции и включения в соревнование ни в чём не повинного зверя. — Я думаю, мне интересно было бы познакомиться с ними. Змея выстрелила из травы, как пружина, но Аргзу реакция не подвела — блеснули лески, и нарезанная ровным кусочками змея упала обратно в траву. Здесь он всё совершал словно бы на одних рефлексах и усвоенных с детства привычках. Они шли дальше. — Да, — по голосу Аргзы стало ясно, что тёплой семейной встречи не состоялось. — Вождя видел? Отец Конрада, моего ненаглядного братца. И где-то среди молодняка, должно быть, остальные его сыновья — меня долго не было, не знаю, сколько он успел наследничков настругать. Какая-то из баб, должно быть, его нынешняя жена. — А твои родители? Аргза покачал головой. — Мертвы. Мать окочурилась от какой-то лихорадки незадолго до того, как я съебался отсюда. Отец — откинул копыта, пока меня не было. Кажется, совсем недавно, он был довольно живучим. Как таракан. Он произнёс это совершенно обыденным тоном, как ничего не значащий факт. Сильвенио молча коснулся его руки, выражая сочувствие — и сочувствовал даже не столько самой потере, сколько той пустоте, которая у Аргзы зияла в душе там, где у прочих людей были семейные узы. «Разве он не понимает, что остался совсем один? — подумал Сильвенио с невольной жалостью. — Разве он не видит, что добровольно отталкивает от себя всех, кто мог бы иметь для него значение? Что люди из его прошлого, друзья и враги, умирают один за другим, а до людей настоящего ему нет никакого дела? Или… или он всё видит и знает, но его это не беспокоит? Как же так может быть?» Как и в степи, в чаще встречались разрушенные каменные изваяния, спрятанные за деревьями и покрытые мхом. Было похоже, что камни эти — очень, очень старые, а возраст для камней измерялся совсем другими временными категориями, нежели возраст людей. Это навело Сильвенио на мысль: — Вы верите здесь… во что-нибудь? Духи, боги… демоны? Аргза фыркнул. Он был занят тем, что при помощи найденного ещё в поселении длинного ножа прорубал им обоим путь сквозь не желавшие пропускать его заросли: имеющиеся малочисленные тропинки, протоптанные жителями общины, его не устраивали. Вообще лес вокруг них выглядел таким первозданным и не тронутым цивилизацией, что с каждым шагом вглубь чащи всё труднее становилось поверить, что где-то рядом живут люди: даже обычный фоновый шум человеческой деятельности, неизменно сопровождавший ежедневную жизнь в поселении, досюда уже не доходил. Слышно было что угодно, кроме этого — пение птиц, жужжание насекомых, шорохи мелких и не очень зверей, шелест листвы. Всё здесь дышало жизнью, а присутствие людей казалось совершенно лишним. — Раньше верили во всю эту чушь. Потом поумнели и перестали. Тут Сильвенио заметил вдруг, что, на самом деле, следы пребывания поблизости людей в лесу всё-таки имелись — его взгляд зацепился за белую ленточку, завязанную узелком на одной из веток. Он протянул к ней руку, и в пальцы отдало теплом ощущение едва уловимой остаточной магической ауры, окутывавшей ленточку ровным слоем. Должно быть, висела лента тут уже довольно давно, а магия защищала полоску ткани от разрушения временем, птицами и погодой. Ещё через дюжину шагов другая точно такая же ленточка попалась ему на глаза; третью он искал уже осознанно — и, найдя, обратил на неё внимание Аргзы. — А, это, — бывший пират отмахнулся. — Ничего особенного. Мать мне рассказывала, что раньше эту хрень развешивали по окрестным лесам в качестве указателей. Чтобы заблудившиеся могли найти дорогу. Только к домам мы такие дорожки не проводим, сам понимаешь, а то тут в округе полно желающих напасть на нас, пользуясь всякими тайными тропками. «Маяки, указывающие путь, — Сильвенио понравилась эта мысль. Казалось отчего-то очень важным это запомнить. — Но указывающие только тем, кто умеет смотреть». — Как думаешь, куда они ведут? Аргза пожал плечами. — Не имею ни малейшего понятия, пташка. Ты, возможно, думаешь, что я облазил тут все леса в своё время и могу ходить тут с закрытыми глазами, но я не был здесь слишком давно, а лес постоянно меняется. Я не помню этих хреновин на ветках, — затем он подумал и добавил: — Хотя, возможно, они ведут к старому козлу. Но пояснять подробнее он почему-то отказался, сказав только «есть тут один чудик». Впрочем, опасным он его, видимо, не считал, потому что на нерешительное предложение Сильвенио пройти по указателям к конечному пункту возражать не стал. Ленты заводили их всё глубже и глубже, в самую глухую часть леса, куда доходила и не всякая звериная тропа, не говоря о тропах человеческих. Деревья здесь росли гуще, переплетаясь кронами, и идти стало почти прохладно. Они вышли к небольшому зеленоватому озеру. На противоположном берегу, в зарослях терновника, приютился шалаш из грубо отёсанных жердей и кое-как наброшенных поверх листьев, весь поросший травой и лишайником. От шалаша вверх поднимался тёмно-серый дымок. Чуть поодаль, по обе стороны от жилища, стояли два каменных идола, прекрасно сохранившиеся, несмотря на видимую древность — и Сильвенио понял наконец, что за «булыжники» встречал он здесь и в степи по дороге. — Точно, — Аргза кивнул своим мыслям. — Старый козёл. Он и есть. Непривычно умиротворённый вид имело это озеро, затерянное в глуши: и шалаш, и идолы казались неотъемлемой частью окружающего пейзажа. Словно бы место это находилось под защитой двух молчаливых стражей. Сильвенио залюбовался, чувствуя, как волей-неволей вливается в него спокойствие, которым озеро дышало, хотя и подозревал, что спокойствие это — всего лишь отзвук скопившейся здесь за века магии. Залюбовался — и вдруг заметил необычайно красивое дерево чуть дальше по берегу: оно не походило ни на одно из виденных им когда-либо деревьев, с полупрозрачным стволом, переливающимся на свету, как драгоценный камень, и с белоснежными ажурными листьями, контрастирующие с выбивающимися из листвы чёрными цветами. Аргза тоже обратил на дерево внимание. — Сейчас будет тебе подарок получше, пташка, раз клыки и перья тебе не по вкусу. Он протянул руку, используя Тёмную технику, и сорвал цветок с дерева. — Нет! Аргза, не… Прежде, чем он успел осознать, что делает, Сильвенио бросился на руку пирата и перехватил у него цветок. Который тут же не преминул беззвучно взорваться в его ладони и обдать его целым снопом чёрных парашютиков-семян, как будто он изо всех сил дунул на одуванчик. Сильвенио чихнул и замотал головой, чтобы разогнать облако пушинок. — Ты героически спас меня от потенциальной аллергии, я полагаю, — Аргза, издав смешок, шагнул к нему. — Маленький храбрец. Сильвенио тёр левый глаз, и варвар повернул к свету его лицо, чтобы посмотреть повнимательнее. Секунд пять радужка глаза Сильвенио, в который попал один из «парашютиков», была полностью чёрной, а затем природный голубой цвет взял своё, и глаз снова выглядел нормально. Только маленькое чёрное пятнышко осталось у самого края радужки, как напоминание о случившемся. — Это lignum tenebris, — Сильвенио отвернулся и направился к шалашу. — «Древо тьмы». Я не узнал его сначала, но эти цветы… — …опыляют человека без его разрешения? — Аргза, похоже, забавлялся. Сильвенио его веселья, как и всегда, не разделял. — Согласно легенде, семена этих деревьев, разлетающиеся вокруг того, кто сорвал цветок, могут попасть в кровь, а оттуда — к сердцу. Говорят, они обладают собственной магией и могут пробудить в человеке всё самое тёмное и ужасное, что в нём есть. Аргза улыбаться не перестал. Он редко верил в легенды, даже после всех этих лет. И даже после полёта через чёрную дыру, совершённого благодаря магической книге и артефакту. — Получается, ты благородно пожертвовал собой? Эрландеранец серьёзно на него взглянул. — В тебе, — отозвался он тихо, — и так слишком много тьмы. А я с этим как-нибудь справлюсь. Они дошли до хижины — к дому через колючий кустарник вела единственная узкая тропка. Поскольку стучать в завешанный шкурой вход было бы как-то странновато, Сильвенио постучал по «стене» из жердей, несколько опасаясь при этом, как бы вся эта древняя конструкция не развалилась от неловкого движения. Шалаш разваливаться не спешил. Более того, ответил им ворчливым старческим голосом: — Мальчишка-чужак пусть заходит. А одному из Грэнов тут делать нечего. Аргза предсказуемо завёлся с пол-оборота и подался вперёд, явно желая показать неведомому отшельнику, что ходить он может, где ему только вздумается, и открыл рот для соответствующего ответа — но Сильвенио мягко остановил его порыв. — Я просто хочу узнать о твоём мире больше, Аргза. Мы втроём там всё равно не уместимся, верно? Просто подожди меня здесь. Пожалуйста. Аргза уступил. Здесь, на Архагле, он вообще пребывал в крайне благодушном настроении, особенно в сравнении с его постоянным напряжением в Городе Железа. Пират как будто бы тоже решил немного сбавить обороты после очередной своей почти-смерти, к которой в этот раз был ужасающе близок. Сильвенио вошёл в шалаш. Внутри было сухо, тепло и тесно, со стен свисали пучки трав. Ему вспомнилась старушка Крига, поставлявшая Пауку особый ингредиент для топлива — и стало на мгновение смешно при мысли о том, как он её тогда боялся. Теперь-то он знал, что в жизни есть много чего пострашнее детских сказок и суеверий. Возле примитивного очага, сейчас разожжённого, сидел на корточках, спиной к нему, поджарый седой старик, с кожей ещё чернее, чем у прочих его соотечественников. Из одежды на нём была только всё та же набедренная повязка, старая и грязная, и на коже его, казалось, не было почти не единого чистого места: там, где не было нарисовано охровой краской витиеватых линий, кругов и таинственных символов, пролегали шрамы, как естественного происхождения — от звериных когтей — так и искусственного, явно сделанные руками человека. Возможно, того самого человека, что сидел сейчас перед очагом. На голове у него красовался чей-то рогатый череп без нижней челюсти. — Здравствуйте, — Сильвенио улыбнулся спине. — Вы… вроде ясновидящего? Старик развернулся к нему, и Сильвенио пробуравили строгим взглядом неожиданно светлых, почти бесцветных глаз. Особую грозность этому взгляду придавали длинные чёрные брови, нависающие над глазами, как какие-нибудь мохнатые насекомые. — Я вроде здравомыслящего, — отозвался он сердито. — И имею привычку меньше ворожить, а больше по сторонам смотреть. Вот и увидел вас двоих, белого из нездешних краёв и чёрного из здешних. Садись, не маячь, в огонь ещё наступишь и суп мне испортишь. Сильвенио послушно сел. Старик вернулся к прерванному занятию: над очагом грелся небольшой котелок с чем-то ароматно пахнущим. — Подай-ка мне дикой мяты, — сказал старик через некоторое время, не глядя протянув руку к гостю. Сильвенио оглядел сушившиеся в связках травы и, найдя нужную, вложил её в мозолистую узловатую ладонь. Старик поглядел на траву, прищурившись, а потом на него. — Разбираешься, значит, в травах-то. И говоришь по-нашенски чисто, будто рос тутошним. Откуда ты будешь, белый мальчишка? — С Эрланы. Меня зовут Сильвенио Антэ Лиам. Старик фыркнул и отвернулся к своему вареву снова. — Не спрашивал я твоё имя. Оно мне ни к чему. Далековато ты залетел от родных мест, эрландеранец. — Да… так сложилось. Это было правдой. Сильвенио вспомнил, какое немыслимое расстояние отделяло его всё ещё от дома, и сердце его сжало тоской. — Так что ты забыл на Архагле, белый? И зачем пришёл ко мне? — Аргза, мой спутник, привёз меня, чтобы показать мне свой дом — но я думаю, ему самому это нужно было больше, чем мне. Он запутался и устал, и чуть не умер… опять. И поэтому нуждался в визите сюда. Теперь ему лучше. Мне… мне тоже, наверное. Немного. А к вашему жилищу меня вывели ленты на деревьях. Мне было любопытно, что я здесь найду. Старик усмехнулся и ничего не ответил. Какое-то время, пока варился суп, они молчали. Затем шаман (Сильвенио решил про себя называть его именно так) разлил суп по двум мискам, и одну протянул гостю. Его морщинистое лицо посерьёзнело, и мохнатые брови сошлись на переносице. — Духам леса ты нравишься, парень, — сообщил он, отхлёбывая горячий суп прямо из миски и ничуть не боясь обжечься. — Плохо то, что и духам ночи тоже. Я видел, как семена Древа Тьмы окружили тебя. Твоя судьба отмечена. Беда ведёт тебя за руку и не отпускает ни на минуту, ибо ты — её любимец. Сильвенио опустил глаза и зябко повёл плечами. — Я не хочу никому плохого… — О да, — усмешка шамана стала зловещей и какой-то горькой. — В том-то и опасность. Людей, которые желают плохого другим, духи ночи любят как своих питомцев, и заводят их за собой в бездонную тёмную яму. Но людей, которые желают другим хорошего, духи ночи любят по-особому, как боги любят своих главных жрецов. Потому как губит такой человек не только себя, но и всех, кто подвернётся ему под руку. Он вспомнил предсказание Юнбы о том, что он, так или иначе, принесёт миру разрушительные перемены глобальных масштабов. Теперь, когда он видел так много, когда он наблюдал растущие день за днём изменения в своей душе, пророчество принцессы скайрах-кьяр не казалось ему больше забавным. У него пробежал холодок по спине. Чтобы не отвечать, он осторожно, мелкими глотками принялся за суп. Сказанное шаманом подтвердило его собственные мысли, которые иногда посещали его глубокой тёмной ночью, в тяжёлый час перед рассветом. — Я думал, на Архагле не верят больше ни в духов, ни в богов, — сказал он только для того, чтобы пауза не становилась совсем уж гнетущей. — Не верят. Почему, ты думаешь, я живу здесь, а не в каком-нибудь из местных племён, в почёте и роскоши? Почему вожди не приносят мне дары и жертвы, чтобы просить через меня духов о милости, почему дорога к моему дому заросла лесом? Люди склонны забывать истинное. Слепцы склонны подменять забытое ложным. Старик вздохнул. Его глаза затуманились воспоминаниями о чём-то далёком, и в морщинах его залегли тени усталости. — Духи везде. В каждом дереве леса, в каждой дождевой капле. Мой народ знал это когда-то давным-давно, а потом забыл, и внезапно правда стала «суеверием». Мы знали, что всё вокруг — живое. У нас были свои боги, не слишком справедливые, но с ними можно было иметь дело. Что знают теперь юнцы, живущие на этих землях? Они не поклоняются больше никому, ибо считают себя умнее и выше старых преданий, и не верят больше ни в кого, кроме как в свою силу. Они глухи и слепы. Они свергли старых идолов и не воздвигли новых. Они день за днём делают всё то же самое, что делали их предки много столетий назад, только теперь — не ищут своим деяниям никакого смысла и назначения. Посмотри на огонь, белый парень. Шаман протянул руку к очагу, и дымок, поднимающийся от огня, сформировал в воздухе сферу, внутри которой, точно в центре, пылало ядро. Рыжие искры притянулись к сфере и несколько хаотически на ней расположились. Сфера медленно вращалась. — Что ты видишь здесь? Сильвенио пригляделся. — Это… Архагл? — Да. Что ещё? — И на нём отмечены обитаемые людьми места, если не ошибаюсь, — вдруг до Сильвенио дошло. — Погодите, это точно? Их… слишком мало. Старик мрачно кивнул. Искры мерцали и подмигивали: несколько искр погасло, две или три — зажглись. Итоговое количество не совпадало с изначальным. Они рассредоточились по сфере небольшими группками, некоторые из которых были расположены чересчур далеко от других. Едва ли одну тридцатую долю от общей поверхности сферы занимали в сумме отмеченные искрами места. — Мой народ вымирает, — сказал старик. — С каждым десятилетием всё быстрее и быстрее. Пройдёт ещё совсем немного времени, прежде чем от нас не останется вовсе ничего — а самоуверенные юнцы своей гибели даже не заметят. Им не хочется ни двигаться вперёд, ни оглядываться назад: они — мы — застряли ровно посередине. Нас убьют не болезни, не звери и не пробуждающиеся вулканы. Нас погубят глупость и время. Сильвенио поразмыслил об этом. У населения Архагла не имелось практически никакой связи с внешним миром, осмелившиеся прилететь сюда гости рисковали потерять корабль и жизнь в первый же день, и развития культуры таким образом не происходило. Да и между местными общинами коммуникация была весьма слабая, насколько он понял. «Он прав, — подумал он. — Они скоро так исчезнут. Но даже если сказать им — это их не озаботит. Они будут продолжать жить так, как жили всегда, и будут безумно этим гордиться… даже если это означает, что через какое-то время гордиться будет уже некому. По крайней мере, если большая часть их народа похожа в этом на Аргзу». Когда он, наговорившись с шаманом, вышел из шалаша, оба солнца уже приближались к зениту, хотя большее из солнц взошло позже. Снова было невероятно жарко: от земли вверх поднимались какие-то раскалённые пары, которые где-то на полпути к верхушкам деревьев встречались с пробирающимся вниз солнечными лучами. Аргза беззаботно кидал камни и мелкий древесный мусор в озеро, распугивая плававших там выдр и рыб. «Как ребёнок, — Сильвенио покачал головой. — Но, может, однажды он повзрослеет?..» — Натрепались с этим маразматиком? — Ты зря так думаешь о нём, Аргза… — Ага. Как скажешь, — пират фыркнул. Они вернулись под укрытие древесных крон. Лес, в отличие от степи, жизнью был полон даже в самый пик дневного зноя. Они шли молча среди окружавшей их какофонии звуков. Сильвенио думал о том, что сказал ему старый шаман. Думал об умирающем народе Архагла и о народе Эрланы. Работал ли без него Новый Суд так, как надо? Люди Эрланы готовы были идти за Хранителем Знаний, и все его начинания они с готовностью поддержали; однако, как он сейчас понимал, это вовсе не означало, что они полностью отдавали себе отчёт в причинах, побудивших его начать всю эту кампанию. Они просто — верили ему. Но они должны быть внутренне готовы меняться. Нельзя больше быть затворниками, нельзя больше сидеть и ждать, пока слишком быстро меняющийся мир придёт и победит их. Нужно стать сильнее. Нужно непременно идти вперёд. Не останавливаясь на достигнутом. Иначе… иначе их постигнет участь варваров и участь скайрах-кьяр, и они просто не успеют сделать этот мир лучше, растратив свои возможности впустую. Внезапно где-то неподалёку раздался жуткий треск и грохот, через долю мгновения сопровождённый громким вскриком. В небо взметнулась стая перепуганных разноцветных птиц, пара маленьких чёрных мартышек пробежали по веткам деревьев в противоположную от источника звука сторону. Сильвенио взглянул на Аргзу, замерев на месте. — Думаешь, что-то случилось? — Думаю, производственная травма, — Аргза невозмутимо пошёл дальше. — Кто-то налажал в процессе охоты, вот и всё. Пошли, поглядим, что там. Они наткнулись на место происшествия почти сразу. Оказалось, свалился один из высоченных местных аналогов эвкалипта, старый ствол которого, похоже, был повреждён грозой. При падении он повредил ещё сколько-то деревьев пониже. Под одним из таких «побочных» участников древесной аварии лежал юноша. Совсем ещё подросток, пожалуй. Он почти сумел избежать основного удара — только левая нога осталась в плену тяжести дерева. Осталась, правда, намертво, судя по побледневшему лицу мальчика и по крови, которая уже натекала из-под ствола. — Кость раздроблена, — произнёс мальчик, когда они подошли ближе, и по дрожи в его голосе видно, что он очень старается не потерять сознание или не заорать снова. — Я прошу. Аргза присел перед ним и оглядел его застрявшую ногу. — У тебя была хренова куча времени, чтобы отскочить в сторону, — заметил он с презрением. — Или ты только вчера родился, соплежуй, и не можешь нормально реагировать? Эти штуки падают не так уж и быстро, чтобы вот так попасться. Пострадавший побледнел ещё больше. — Я знаю. Мне стыдно. Я не достоин. И я прошу. Аргза встал, будто бы не обращая на его слова никакого внимания. Сильвенио попробовал вытащить подростка из плена, но тот глухо застонал — кажется, это причиняло ему ещё большие страдания. Да и сил эрландеранца всё равно не хватало. — Аргза? Может, поможешь? Аргза, поднапрягшись, приподнял ствол одной рукой, а второй резко выдернул из ловушки парня. Потом уронил ствол обратно. Парень приподнялся на локтях, чтобы взглянуть на масштаб повреждений. Ниже колена нога походила на сплющенный кожаный мешок с осколками костей, истекающий кровью: деревья на Архагле, как и почти всё здесь, отличались особой массивностью. — Я прошу, — в третий раз повторил юноша, глядя Аргзе в глаза. Сильвенио огляделся, пытаясь отыскать кровоостанавливающие травы. — Я попробую сделать перевязку и наложить шину, — сказал он, начиная суетиться. — Аргза, тебе придётся его нести до поселения. — Он просит меня не помочь, мелочь. Сильвенио остановился. — Тогда что? Аргза активировал когти. Он не отрывал взгляда от лица парнишки. — Он просит меня его убить. Такой просьбе тут отказывать не принято. Вроде как правило вежливости. Сильвенио, разумеется, тут же стрелой бросился между ним и парнишкой, который спокойно ждал, сидя на земле. — Что?! Но почему? Это нелепо! Травма серьёзная, да, но не смертельная, что за ерунда и что за странное правило такое? — Не вмешивайся, чужак, — парнишка неожиданно зарычал, как маленький волчонок. — Отойди и дай мне принять мою участь с честью, которая подобает воину! Сильвенио в ужасе и немом изумлении переводил взгляд с одного на другого. Аргза демонстративно поигрывал когтями, ожидая его решения. Потом выражение его лица чуть смягчилось, когда он понял, что Лиам не может вымолвить ни слова, и он сказал: — Послушай, всё очень просто. Сопляк всё равно подохнет. Только он может уйти быстро, а может — в мучениях. Кто, ты думаешь, будет его лечить? Наложи ему повязку из здешних трав — и его ногу сожрут какие-нибудь хищные насекомые, ты видел, у нас таких тварей много. А потом подхватит заражение крови в поселении, потому что никто, поверь мне, не будет его лечить и за ним ухаживать. Больные хилые малолетки, не способные охотиться и добывать себе пищу, племени не нужны. Что он будет делать, если потеряет ногу? Не думаешь же ты, что у нас есть хирурги? Инфекциологи? Изготовители протезов? Сильвенио молчал. Аргза шагнул к нему. — Без ноги он — корм для червей. Будет гнить и страдать, очень милосердно, по-твоему, да? Или думаешь, мы возьмём его с собой на корабль и насильно увезём? Он закусил губу, понимая, что Аргза прав, как бы ему ни хотелось утверждать обратное. Парнишка был обречён здесь, на этой отсталой планете, где он не нашёл бы ни нормальной медицины, ни хотя бы сочувствия среди своих соотечественников. Варвары и в самом деле не жаловали слабость: если Аргза воплощал все закостенелые убеждения своего народа, то жизнь на Архагле была, пожалуй, штукой довольно безрадостной. И по самой своей сути заранее обречённой. — Тебе нет дела до милосердия, до его участи или до его доброй воли, не так ли? — он скривил рот. — Ты просто хочешь, чтобы я выдал тебе разрешение на убийство. Тебя развлекает это, правда? Вынуждать меня принимать подобные решения? Аргза улыбнулся ему. В его глазах жила холодная, непроницаемая темнота — но его улыбка была открытой и искренней. И жестокой. — Да, — признал он. — Есть немного. Что не отменяет того, что решение это всё-таки на тебе. Я, как прилежный сопровождающий, всего лишь уважаю наш с тобой уговор. Сильвенио обернулся к человеку, чью судьбу они сейчас обсуждали. — Я могу взять тебя с нами, — обратился он к нему. — У нас на корабле есть аптечка. Этого мало, но хоть что-то. А потом мы можем отвезти тебя туда, куда ты захочешь. Мы можем найти тебе квалифицированных врачей, и даже если не удастся спасти твою ногу, мы спасём тебя самого. Мир не ограничен этой планетой. Ты можешь быть кем угодно за её пределами. Ты можешь выбирать из бесконечного числа дорог! Но по пустому, упрямому ответному взгляду он понял, что ничего этим не добился. Маленький варвар не видел перед собой ничего, кроме своего желания умереть с честью. — Не мешайся, чужак, — проговорил он глухо, выдвинув вперёд челюсть. — Ты ничего не понимаешь. Аргза! Я прошу! Или ты уже не один из нас?! Сильвенио отвернулся как раз вовремя, чтобы не видеть, как лески вонзаются в чужое тело напротив сердца. Он почти не вздрогнул от характерного звука, когда это тело с некоторой задержкой упало спиной на траву. «Пришла пора меняться, — решил он. — Мы уже не можем быть теми, кем были прежде. Чтобы изменить мир к лучшему, нам нужно найти в себе силы ему противостоять. Не словами, не уговорами, не надеждами на честность и понятливость всех тех, чью жизнь мы хотим улучшить… но чем-то иным. Чем-то более эффективным». И чёрное пятно в его левом глазу на мгновение ощутимо разрослось.