Дурная тенденция

«Эх, Джозеф, ну что ты делаешь?» — с подлинной тоской вопросил у самого себя юный Джозеф Джостар, притаившись за мусорным баком. А ведь ему говорили, взывая к его здравому смыслу, предупреждали: «Джозеф, следи за словами!», «Джозеф, помни о манерах!», «Джозеф, думай, прежде чем сделать!», «Джозеф, не заставляй нас за тебя краснеть!», «Джозеф, подумай о том, как бы мог расстроиться твой дед!» И ещё с десяток столь же обличающих высказываний на повышенных тонах на все случаи жизни, адресованные ему одному. И чем только заслужил? На каком-то этапе Джозеф спорить и отстаивать свою точку зрения (априори неверную) перестал. Вместо этого он, молча, потупив взгляд, смотрел в пол, изображая наиболее приближённый к варианту полного раскаяния вид. С каждым разом получалось всё лучше и лучше. Бабушка Эрина же созерцала эту композицию с видом безнадёжно смиренным, да и махала, в конце концов, рукой: что, мол, с него взять. Она не обманывалась, не позволяя себе ассоциировать покаянное молчание с искренним пониманием. И она перестала отправлять Джозефа в угол, коленями стоять на горохе. Эта вынужденная мера уже привела к тому, что мальчик поумнел, пусть явно и не так, как того хотелось бы. Вряд ли бабушку Эрину утешило бы то, что каждый раз, нарушая какую-либо из заведённых ею заповедей, Джозеф испытывал ни с чем несравнимый стыд и мысленно просил у неё прощения. Но именно так оно и было. Сидя в своём укрытии, Джозеф успел о многом подумать и передумать сотню мыслей. О том, что правильно, о том, что имеет ценность и о том, как многим он обязан любящей семье. А ещё о том, что светловолосый мальчишка, с затравленным злым взглядом и устрашающего вида разводным ключом в руке — уже окрашенным кровью, — может, и выстоит против десятка соперников, сильно покалечит или даже убьёт кого-нибудь из них, но и сам при этом пострадает ни за что. И всё же заветы бабушки Эрины были важнее всего. Поэтому, прежде чем поднести ладони рупором ко рту и закричать что есть мочи, Джозеф мысленно воззвал о прощении. — А-а-а! Копы! Валим быстрее! Толпе озверевших мальчишек, занимающихся воодушевлённым избиванием одного, кто упрямо не хотел падать и прикинуться уже, наконец, мёртвым, и в голову не пришло задаться вопросом о том, кто кричал. Паника, разом выветрив из возбуждённых голов адреналин, вызвала неровный ропот, прошедший по толпе. И вот уже свора мальчишек, пнув напоследок притихшего противника, ломанулась, пихая друг друга, по узкому проулку. Притаившегося между двумя мусорными ящиками Джозефа они не заметили. Вот бы и бабушка Эрина не заметила, как безнадёжно испачкалась его одежда и что разит от него, как от последнего бродяги. Напоследок ещё раз воровато оглянувшись, чтобы удостовериться в том, что шпана не вернётся, Джозеф, тихонько чертыхаясь, выбрался из своего укрытия, едва не опрокинув с жутким грохотом полупустой бак прямо на себя. Если привлечённый шумом парень и обратил на него внимание, виду не подал. Джозеф крадучись подошёл ближе. Внешний вид пострадавшего мальчишки оставлял желать лучшего. Одежда была порвана, заляпана грязью и кровью, сквозь прорехи виднелись свежие ушибы и синяки. Джозеф невольно поморщился: ему и смотреть-то на такое больно было, а уж парень-то явно и не рад сейчас, что живым остался. Грязные светлые растрёпанные волосы свисали на лицо и укрывали его тенью, так что Джозеф не сумел рассмотреть выражения глаз избитого мальчишки. На его щеке расплылся сизый синяк, нос, удивительным образом, не пострадал — кровавый подтёк под ним быстро засыхал. Единственное живое, что было в облике незнакомца — текущая по подбородку кровь из разбитой губы, от вида которой Джозефа передёрнуло. — Эй, ты как, живой? — с нарочитым безразличием спросил Джозеф. Парень громко втянул носом воздух и сплюнул красную слюну. Не посмотрев в сторону Джозефа, он вытер рот тыльной стороной ладони, тихо зашипев от боли. Его грудь высоко вздымалась, всё тело сотрясала мелкая дрожь, и всё равно он держался на ногах, прислонившись к кирпичной стене. — Эй, может, позвать кого? Джозеф приблизился ещё на шаг, стараясь заглянуть в лицо незнакомца. Встретивший его взгляд заставил его мысленно содрогнуться. Джозеф вдруг с ослепляющей ясностью осознал, что до сих пор ничего не знал о ненависти. До того как незнакомец приоткрыл рот, и с его губ сорвалось нарушенное дыхание, его колкий взгляд пригвоздил Джозефа к земле. Прежде чем он это осознал, Джозеф уже разозлился. Он таких взглядов терпеть не мог. — Шёл бы ты отсюда, — выплюнул ему в лицо незнакомец. — Ха? — выдохнул Джозеф, высокомерно вздёрнув нос и сложив на груди руки. — И это твоя благодарность? «А-а, — отчаянно запричитал его внутренний голос, — чёрт, не успел подумать». Незнакомый мальчишка бросил на него такой взгляд, что впредь Джозеф пообещал себе не недооценивать человеческую отмороженность. — Дурак, что ли? — слова давались парню с явным трудом, но всё же он упрямо выговаривал каждое из них, глядя Джозефу прямо в глаза. — Вали, я сказал. Богатеньким соплежуям тут не место. У Джозефа чесались кулаки, врезать мальчишке по уже и без того достаточно разукрашенной физиономии, и только то, что его обидчик едва держался на ногах, его останавливало. А ещё то, что хоть и устрашающие, глаза его оппонента были красивыми. А бабушка Эрина учила Джозефа терпению и вежливости по отношению к тем, кто слаб или нуждается в помощи. Правда, не учила она его тому, как определить с первого же взгляда, слаб человек или нет. И нуждается ли он в помощи, человек этот, не всегда очевидно. Может, у него понятие о помощи вовсе отличается от понятия Джозефа. Помочь — значит оставить в покое. Неприемлемо. Только не теперь, когда чужой взгляд уже въелся прямо в кожу. — Гадкий ты мальчишка, — притворно осклабился Джозеф. — Радуйся, что я достаточно великодушен для того, чтобы простить тебя. На мгновение на лице незнакомца отразилось недоумение, но в ту же секунду сменилось тенью осознания и возникшая в голове мысль явственно читалась во взгляде: «А, он просто дурак». Джозеф фыркнул и с нарочито небрежным видом неторопливо пошёл прочь. Всё-таки насмешка не в достаточной мере выражала обиду Джозефа, так что, обернувшись, он крикнул: — Меня зовут Джозеф Джостар! Имя твоего спасителя! Запомни! Не дождавшись ответной реакции, опасаясь, что ею станет прилетевший в голову разводной ключ, Джозеф побежал по проулку. Выбежав на оживлённую улицу, Джозеф напоследок ещё раз обернулся. Пнув первый попавшийся под ногу камешек, он не спеша пошёл в сторону дома, ловко лавируя между прохожими. Негодованию его не было предела. Вот и делай после этого добрые дела. Весь в мыслях о своей бессмысленной праведности, Джозеф не заметил, как вышел навстречу давешней компании чумазых мальчишек. — Смотри, куда прёшь! — бросил ему в лицо один из них и толкнул в плечо. Джозеф остановился, пропуская их. Краем уха он услышал обрывок ведущегося на повышенных тонах разговора. — Брехня это была! Кто-то из его друганов крикнул. — Обоих проучить! — Они вряд ли далеко ушли, можем найти. Да и вставим по первое число. Чтоб неповадно было. — А, к чёрту, в другой раз. Маркусу досталось. — Этот отморозок его чуть не убил. — Ничего, мы ему ещё отомстим. — Парень, не стой посреди дороги! Толчок взрослого, грубоватого на вид мужчины вернул Джозефа к реальности. Пробормотав извинения, он едва сдержался, чтобы не припустить бегом прочь. Только он не решил, в какую сторону бежать: к дому или назад. В подворотню. Судя по подслушанному разговору, мальчишки решили на сегодня оставить давешнего неблагодарного блондина в покое. Но Джозефу всё же хотелось удостовериться в том, что с ним всё нормально. Судьба незнакомца сейчас, после размышлений, казалась куда более важной. Ведь была вероятность того, что драчуны могли вернуться и, если бы незнакомец Джозефа вовремя не прогнал, они бы застали их вместе, и тогда обоим досталось бы ещё сильнее. «Да ну, бред! Не думал он обо мне ни секунды. Говнюк неблагодарный». Да было ли за что благодарить? Не собирались же его, в самом деле, убивать, так ведь? Наскучило бы им, в конце концов, разрешился бы спор сам собой. А Джозеф своим вмешательством лишь всё усложнил. И нисколько ему не помогло то, что он честно думал, прежде чем сделать. Недостаточно думал, скажет ему бабушка Эрина, когда он попытается ей всё объяснить. И это будет правдой. Бабуля-то всегда была права. — А, к чёрту! — прорычал Джозеф, сорвавшись на бег. В противоположную от дома сторону. Дело было незакончено. А если уж получать от бабушки Эрины по первое число, то только за то, что было доведено до конца. «Ага!» — Джозефу ни на секунду не пришло в голову, что восторг его неуместен. Но всё-таки, увидев, что давешний пострадавший был там, где они и расстались, он обрадовался. Оставшись в одиночестве, парень позволил себе, наконец, осесть на землю — наверняка ведь не хотел проявить слабину перед незнакомцем. Джозеф одобрительно хмыкнул. Гордость, как известно, по карману не каждому. Но вопреки бедному внешнему виду и расхожему мнению, незнакомец явно относился к числу тех, для кого гордость не имела цены. Неслышно приблизившись и присмотревшись получше, Джозеф пришёл к выводу, что тот был без сознания. — Валил бы ты отсюда, эй, — тихо проговорил Джозеф, раздумывая о том, стоит ли растормошить парня или дождаться, когда тот сам очнётся. Незнакомец вдруг вздрогнул, резко вскинул голову и едва не подскочил, но, глухо зашипел от боли, вынужден был остаться на месте. Но затравленным взглядом, пусть заплывшим и измученным, он успел полоснуть Джозефа, прежде чем потерять к нему всякий интерес. Узнал. «Такие как он не забывают», — осознал вдруг Джозеф с пугающей ясностью. — Эй, — вновь позвал он, присев на корточки перед незнакомцем. — Что бы там себе ни думал, но тебе нужна помощь. Эй! Незнакомец сдавленно зашипел от боли. В прозвучавшем голосе, казалось, не было ничего живого. — Заткнись. И… вали уже. Джозеф вздохнул и выдохнул, твёрдо решив не уступать. И предотвратить возможную встречу с бабулей в полицейском участке, из которого ей придётся его вызволять за убийство одного неблагодарного отморозка. — Спасибо, — выдавил он из себя с неким подобием смешка. — Я и с первого раза понял. Но, эй, нужно уходить. Джозеф рискнул протянуть руку, чтобы положить её на плечо незнакомца, но тот встрепенулся и резко оттолкнул её. Они, наконец, встретились взглядами больше чем на секунду. Джозефу не показалось. Глаза и вправду были красивые. Ярко-зелёные, точно трава по весне, и абсолютно точно не подходящие всем остальным составляющим его облика. Глаза были живыми. Джозеф едва успел прикусить себе язык, чтобы с него не сорвалось ничего из того, что он успел подумать. — Эй. Я не отстану. Я видел тех парней, они ещё могут вернуться. Некоторые из них явно захотят продолжить. Что ты им сделал, а? Славные такие ребята, явно же и мухи не обидят. Существовала некая зависимость между напряжённостью ситуации и желанием Джозефа болтать без передыху. Какую угодно чушь нести, лишь бы не молчать. Оппонентов сбивает с толку, а ему даёт возможность подумать. Джозеф уже не смотрел в глаза незнакомца, но чувствовал его взгляд на себе. И совершенно точно, он перестал быть обжигающим. — Идиот, — выдохнул тот. — Эй! — Хватит уже «эйкать», — выдавил из себя незнакомец, приподнимаясь. Держась ладонями за стену, он некоторое время стоял на полусогнутых дрожащих ногах, крепко стиснув зубы. Джозефу очень хотелось подставить парню плечо, подхватить, но он вдруг усомнился в своих силах: незнакомец, очевидно, был выше его и крепче. Старше на пару лет, наверняка. Джозеф вдруг почувствовал себя уязвлённым, точно от него отмахивались как от надоедливой мелочи. Но он осознавал, что в данный момент будет неуместно говорить что-то типа «Я Джозеф Джостар, мне двенадцать лет, и спорим, что уже к концу лета я буду выше тебя, ты, эй, дылда с разводным ключом!» Кстати, разводной ключ. Валялся у стены и окровавленный вид его внушал некоторые опасения. — Эй, — вновь позвал Джозеф, намереваясь сказать что-то важное снова, но незнакомец вдруг издал странный звук, то ли фыркнул, то ли рыкнул, то ли клацнул зубами. Джозеф замер, наблюдая, как тот наклонился, чтобы поднять с земли затоптанную кепи. — Сказал же… — произнёс он почти что человеческим голосом. Не так уж много он сказал, что там было последнее — «не эйкать»? Джозеф высокомерно вздёрнул нос. — Имени твоего я не знаю, хватит с тебя и «эй». Или… — Джозеф зацепился взглядом за всклоченную блондинистую шевелюру и не сдержал усмешки: — «Птенчик» тоже подойдёт. Парень посмотрел на него так, что на мгновение Джозеф почувствовал себя убитым одним лишь только взглядом. — Аргх, — прорычал Джозеф, сдаваясь. Разлохматив волосы на голове, он сказал: — Мы так с места не сдвинемся! Давай разрешим все наши очевидные разногласия, когда выберемся отсюда. Мысленно взмолившись о милости всем богам и бабушке, Джозеф приблизился к парню вплотную и, прежде чем тот успел отреагировать, подхватил его за талию и перекинул правую руку на своё плечо. Готовясь выстоять против шквала или ударов, или злых слов, Джозеф тем более опешил, услышав смешок. — Эпическая дурость. — Ха? — Сюда, — вяло махнув рукой в сторону, парень указал в другую от выхода сторону. Только пристально вглядевшись, Джозеф заметил заложенный досками проход. — Идиоты они, что ли, о другом пути не знали? — пробормотал Джозеф, вспоминая давешнюю шпану. — Ты тоже. Вяло оттолкнув Джозефа, всё ещё безымянный парень на нетвердых ногах подошёл к проходу и, ухватившись за пару сколоченных вместе досок, отодвинул их, пролезая в открывшийся проход. Джозеф резво бросился следом. Вновь подхватывая под руку, прежде чем незнакомец не запутался в собственных ногах. — Ну скажи ты, как тебя зовут, — вновь заговорил Джозеф преувеличенно бодрым тоном. — С тебя убудет что ли? — Цезарь. Откровенно говоря, Джозеф не особенно рассчитывал на ответ. Поэтому услышанные звуки не сразу сложил в имя. — Чего? Бредишь, что ли? — Придурок! — фыркнул-выдохнул всё ещё незнакомец. — Так меня зовут! — А, ну я и догадаться мог, что тебя так зовут. Придурок. Тогда уж лучше «эй», я считаю. Специально или же нет, парень наступил Джозефу на ногу. От боли тот взвыл. — Я же пошутил, чёрт! Цезарь, я понял. — Да что ж ты всё время нарываешься? Джозеф опешил. Укоряющая интонация почему-то показалась ему знакомой, так словно Цезаря он знал уже сто лет. Но он быстро прогнал наваждение, осознав, кого Цезарь ему напомнил. — Ты как моя бабуля говоришь, — фыркнул он. — То же относится и к тебе, между прочим говоря. — Я не искал с ними драки, — ответил Цезарь, недовольно сморщившись. — А по тебе и не скажешь, — откровенно выдал Джозеф и добавил, не особо стараясь быть не услышанным: — Пацан с разводным ключом. То ли парень не услышал, то ли предпочёл проигнорировать, наконец сделав верный вывод о том, кого ему послала нелёгкая, и до Джозефа донёсся лишь его тяжёлый вздох. Хотя, почему «парень»? Джозеф теперь знал, его имя. — Цезарь-чан, — проговорил он, пробуя новое имя на слух. Ничего он не мог поделать с тем, что воображение рисовало ему высокого гордеца с твёрдым взглядом и терновым венком на голове в залысинах. Образ же реального Цезаря сопровождался неизменной кепи и тем самым разводным ключом, который всё не шёл из головы Джозефа. Он фыркнул, маскируя рвущийся наружу смех. — Это ещё что? — неприязненно отозвался Цезарь, остановившись, чтобы передохнуть. Он двигался вдоль сплошной стены, держась за неё одной рукой, предпочтя обойтись без посторонней помощи. Но Джозеф всё ещё следовал за ним, отстав на полшага. — Цезарь-чан? На японский манер. Джозеф готов был побиться об заклад, что все мысли Цезаря отразились на его лице. Но тот, ничего не сказав, на заплетающихся ногах двинулся дальше. И впервые за день Джозеф подумал о том, что быть может, ему действительно не следовало быть здесь, не стоило лезть не в своё дело и теперь, оказавшись в нестандартной ситуации, нести околесицу, лишь бы сгладить напряжённое молчание. Ему не единожды ясно дали понять, что он здесь не нужен. «Глупый ты-я, что ли?» — подумал он, вдруг ощутив усталость. Вперемешку с обидой. Раз его не просили о помощи, не должен ли он был пройти мимо? Ему какая печаль? Никакой? Нет, теперь это было делом принципа. Когда он видит, что что-то неправильно, он старается это изменить. Только и всего. Оставить Цезаря в подворотне одного было неправильно. Остаток пути по петляющей узкой улочке, зажатой между плотными рядами домов, они прошли, не обмолвившись ни словом. Один раз Цезарь на пару секунд застыл на месте, тяжело привалившись к стене, но, словно бы почувствовав готовность Джозефа, броситься с непрошенной помощью, поторопился возобновить путь. «Это успех», — с неуместной радостью подумал Джозеф. По крайней мере, Цезарь оставил попытки его прогнать. Может, смирился с его навязчивым присутствием, а может просто не чувствовал в себе сил вступать в словесные перепалки. Джозеф принял такое положение вещей как данность. Окажись он на месте Цезаря, тоже бы смирился или хотя бы сделал вид, что смирился, дожидаясь момента обхитрить, бросить. Джозеф был к этому готов. Но не готов он был к тому, что, слишком погружённый в собственные мысли, не заметил, как Цезарь в очередной раз остановился, и врезался в его спину. — Оу, прости, — пробормотал Джозеф, потирая ушибленный нос. Цезарь досадливо цыкнул, не обернувшись. Но плечом повёл так, будто указывая на что-то, и Джозеф выглянул из-за его спины, уставившись на заложенный досками проход. Он сразу заметил те из них, что болтались на неплотно забитых гвоздях. Попытавшись оттеснить Цезаря в сторону, он подался вперёд. Но вдруг тот вздрогнул, резко отшатнувшись и едва не потеряв равновесие. Его рука метнулась вперёд в слепом выпаде, но, избежав удара, Джозеф перехватил её, удержав Цезаря от падения. Он сам тяжело дышал и растерянно смотрел на ошеломлённого не меньше него Цезаря. В зелёных глазах мешались разные чувства, ни одно из которых Джозеф не мог опознать. Губы Цезаря неслышно приоткрылись, точно он хотел что-то сказать, но затравленное выражение на его лице в ту же секунду сменилось раздражением, и он выдернул из ладони Джозефа свою руку. Отвернулся и резким движением отодвинул доски, выбравшись наружу через открывшийся проход. Джозеф несколько мгновений стоял, тупо глядя на свою ладонь, на которой остались следы крови и земли, и пыли, и которая быстро остывала. Ладонь Цезаря была горячей, почти что обжигающей. Джозеф сложил пальцы в кулак, запоминая это ощущение. И отвлёкся, лишь уловив влажный ветер, принесший запах воды. Выбравшись из проёма, он предусмотрительно его закрыл и оглянулся в поисках Цезаря. Петляющий тайный проход вывел их в восточную часть города — здесь заканчивался задымленный промышленный район, а мощённая дорога сменялась просёлочной, утоптанной копытами лошадей и следами колёс. Она уходила в поля, прочь от города через мост к удалённым фермам, разбросанным по долине. Цезарь уже пересёк её и не спеша брёл по пожелтевшей осенней траве, спускаясь по холму. «Там река!» — понял Джозеф и поспешно двинулся следом. Цезарь лишь чуть скосил взгляд в сторону, когда Джозеф поравнялся с ним. В этот раз он позволил себе не таясь устало вздохнуть, выражая тем самым если не все свои чувства и мысли, то, по крайне мере, те немногие из них, скрывать которые от Джозефа не посчитал нужным. Джозеф же, в свою очередь, решил, что они провели вместе уже достаточно времени, чтобы можно было позволить себе откровенность. — Наверное, я бы многое мог от тебя услышать лестного, если бы ты всё же заговорил. Ты из принципиальных, да? — рискнул Джозеф задать вопрос. — Из тех, которые упрямо следуют своим убеждениям, даже когда выглядят глупо? Цезарь явственно заскрипел зубами. Обернувшись к Джозефу, он вскинул на него раздражённый взгляд из-под насупленных бровей — светлых, словно выжженных солнцем. — А ты из клинических идиотов? — фыркнул он. Джозеф отметил, что его тон прозвучал устало. Ничего в Цезаре кроме усталости не осталось. — Уверен, что тебе это уже не раз говорили. — Действительно, — согласился Джозеф. — Бабуля говорила. — У тебя, что ли, друзей нет? — А у тебя они все такие? — не остался в долгу Джозеф, кивая в сторону города, где по запыленным улицам слонялись озверевшие мальчишки, жаждущие расправы. Цезарь не удостоил его ответом, только с гордым видом отвернулся. Джозеф испытал невольное восхищение перед этим его качеством. Не был бы он сам столь же упрям, признался бы себе в том, что Цезарь кажется ему крутым. Джозеф был готов услышать в ответ что угодно. «Не твоё дело!», «Они мне не друзья», «Заткнись» — любую реплику Цезаря он бы расценил, как готовность продолжить разговор. Но тот промолчал. Может, дело было в воздухе или близости воды, но всё это благотворно влияло на его состояние духа. Спуск к воде был ровным, и Цезарь опустился на колени, ополоснув руки и лицо. По его телу прошла дрожь — Джозеф представил, какой ледяной должна быть вода в это время года и сам вздрогнул от охвативших его фантомных ощущений. Солнце, выкатившееся из-за нависших над горизонтом облаков, жарким теплом коснулось кожи — Джозеф потянулся от удовольствия и развалился на траве, раскинув руки. Со стороны переставшего плескаться в воде Цезаря не доносилось ни звука. Ветер шелестел в траве, откуда-то издалека доносились птичьи крики и размеренный стук водяной мельницы — это место, лишённое городской суеты, казалось бесконечно далёким от всей его привычной жизни. И привёл Джозефа сюда незнакомец, так не похожий на него самого. Возможно, они расстанутся сегодня и больше никогда не встретятся. Джозеф резко приподнялся, отыскав глазами Цезаря. Ослепляющий яркий свет заставил его сощуриться, из-за чего сидящий у воды Цезарь буквально сиял и искрился, охваченный солнцем. «Тьфу, смотреть противно», — подумал Джозеф, вновь откинувшись на землю. Бывают же люди, а? Ведь самый обыкновенный франт, красавчик — насмотрелся Джозеф на таких в салонах, куда приводила его бабушка Эрина, и с которыми он никак не мог поладить, сколько ни старался (а он не старался). Но никого из тех напомаженных, щеголеватых юнцов нельзя было даже представить в грязных потёртых обносках, в пыли, крови, с разъярёнными лицами, пылающими глазами. И вот — обрядить Цезаря в приличную одежду, и в толпе высокородных гостей Джозеф его и не заметил бы. Хотя… Такую натуру разве можно во фрак затянуть? — И откуда ты такой только взялся? — тихо пробурчал Джозеф, до крайности недовольный собой. — Я планирую накопить денег и вернуться в Италию, — неожиданно подал голос Цезарь. — У тебя там кто-то есть? — спросил Джозеф, приподнявшись на локтях. Опасение, что впервые проявивший инициативу в разговоре Цезарь вдруг замолчит, заставляло его с осторожностью подбирать слова. — Там моя родина, — ответил Цезарь. С видом до чёртиков одухотворённым. По крайне мере по сравнению с тем, каким Джозеф его впервые увидел. Разница была поразительной. — Э-э… — протянул Джозеф. — А я англичанин, на самом деле. — Лишний повод врезать, — произнёс Цезарь без намёка на усмешку. Ну вот, стоило только расслабиться! — Чего?! Это почему же? — А почему бы и нет? Напыщенные педанты. — М-м, — протянул Джозеф. — Уверен, что ты сам не англичанин? Цезарь вздохнул. В очередной раз. Но определённо как-то иначе. — Инстинкт самосохранения совсем не работает? — осведомился он, чуть повернув в сторону Джозефа лицо. Солнечный свет осветил его профиль. С такого ракурса он определённо не выглядел хуже. Джозеф отвернулся, мысленно костеря весь свет. — Язык мой — враг мой, — ответил он. — Мне так бабуля говорит. — Дело говорит. — Страшно подумать, каким бы я был умным, если бы следовал всем её напутствиям. Думать вообще страшно — пугающие перспективы раскрываются, — глубокомысленно заключил Джозеф. — Ты же совсем пацан ещё, о чём ты можешь думать? — Можно подумать, что ты так уж намного старше, — хотя разница в возрасте была не тем фактором, с которым можно было что-то поделать, она задевала. И Джозеф отдавал себе отчёт в том, что ворчливое бурчание не делало его старше, но ничего поделать с собой не мог. — Ума избежать драки не хватило. — Тебе тоже, — отозвался Цезарь уже без следа прежнего раздражения. — У меня склонность, — не стал задумываться над ответом Джозеф. — И у меня, — ответил Цезарь так, будто вовсе не вникал в смысл произносимых слов. — У нас много общего. Ответа не последовало. Джозеф отсчитывал время — далёкие удары лопастей мельницы по воде. Ответа не было. Цезарь лежал на траве, подложив под голову руки и закрыв глаза. Он выглядел расслабленным. Лишь тонкая морщинка на его лбу напоминала о том, какой, должно быть, физический дискомфорт он ощущает. Поколотили его знатно, неужели ничего не сломали? — Эй, ты как? — нарушил молчание Джозеф. Может быть, Цезарю не понравился вопрос или интонация, с какой он был задан, или и то, и другое вместе. А может он остался недоволен тем, что надоедливая малявка в лице Джозефа нарушила такую славную тишину. Он скривил губы, не раскрывая глаз, произнёс, не повышая тона: — Если ты всё ещё благодарности ждёшь, то это зря. — Не жду, — ответил Джозеф. «На самом деле, не жду». — Просто... предпочитаю доводить дело до конца. Сказав эти слова, Джозеф сам не знал наверняка, что под ними подразумевал. Но Цезарь даже последующим вопросом не выдал ни капли любопытства. — Ещё не довёл? — Нет, — рывком поднявшись, усевшись на траве, Джозеф потянулся. Широко улыбнувшись, он сказал: — Я должен удостовериться в том, что помог не какому-то неблагодарному макароннику, а нормальному парню. — И не удостоверишься, если благодарить я не намерен. — Дело твоё, — сказав это вслух, Джозеф принял решение. — Но ты бы подумал, прежде чем упрямиться. Одно слово — и я, надоедливая малолетка, отстану. А иначе буду преследовать тебя. Найду же, труда не составит, уж слишком ты приметный. И не видать тебе спокойной жизни. Цезарь обернулся и долго-долго смотрел на Джозефа. Пристальный взгляд ярких зелёных глаз не лучшим образом сказывался на уверенности Джозефа, но питал его упрямство. — Тебе так хочется с кем-нибудь подружиться? Вопрос, прозвучавший без насмешки, но почти что с ещё более обидным удивлением, вновь активировал бредогенератор Джозефа. — Ха? О чём ты говоришь? Кому нужен друг, не знающий слова «спасибо». Скажешь тоже! — высокомерно вздёрнув нос, Джозеф произнёс по слогам: — «Гра-сис» — так-то понятно тебе, итальяшка? Ничего сложного. — Это по-испански, — невозмутимо ответил Цезарь. — Ага. А по-итальянски тогда как? Дешёвую его уловку Цезарь раскусил слёту, не оставив ни шанса на успех. — Иди ты, мальчик, лесом, пока не отхватил, — сказал он, вновь откинувшись на траву. — Хватит уже испытывать моё терпение. «Да кто ты без своего разводного ключа?» — едва не ляпнул Джозеф, но успел прикусить язык, выбрав в ответ менее вызывающие слова. — Вот как? Ну ладно. Я уйду, — сказав это, Джозеф поднялся на ноги. В груди неприятно защемило, но, тем не менее, голос его не дрогнул, когда он добавил: — Но, знаешь, Цезарь-чан, ты пожалеешь. Разумеется, тот не ответил. Даже головы не повернул в его сторону. Так и лежал на траве перед водой, укрытый, словно одеялом, целительным солнечным светом. Того и гляди корни пустит, как тот подсолнух. «Лопух он, лопух самый настоящий, а не подсолнух!» Протиснувшись между досок, Джозеф не стал задвигать проход. Не хотел оборачиваться. Он не сможет не отыскать глазами светлую макушку. По дороге домой, он всё думал о бессмысленности всякой помощи, насмехаясь над Цезарем, представляя его на коленях, молящим о прощении, с макаронами на голове. Впервые за день Джозеф ощутил голод. Но ужина ему сегодня не видать, как своих ушей, к гадалке не ходи. Как только он придёт домой, то получит наказание, соизмеримое с совершённым, всецело заслуженное. После этого он поймёт, что в чужие дела лучше не вмешиваться. Но он был упрям. И Цезарь был упрям тоже. Пока он отказывается говорить «спасибо», у них всё ещё есть шанс стать друзьями. И они встретятся снова. Ведь они оба склонны попадать в переделки.