***
Она не в состоянии. Она, черт возьми, катастрофически не в состоянии разогнать свинец в натянутых мышцах и сделать это. – Не поскользнись, – проносится над ухом, и Вероника мечет взгляд назад, едва не врезаясь в характерно вновь запамятовавшую о существовании пространственных границ рыжеволосую. Шерил выглядит слишком удовлетворенной собой – собой и нахмуренным, до жалости потерянным взглядом Лодж. – С тебя сиропа натекло столько, что карамель можно варить, – безразлично вздыхает спустя несколько молчаливых мгновений Шерил, закатывая глаза. Вероника раздражается. – Бедняжка Бетти даже не подозревает, верно, – звучит как утверждение, и Лодж хочется впечатать это язвящее безобразие в стальную дверцу шкафчика, ведь рыжая чертовски непозволительно мечет в самую точку. – Конечно, не подозревает. Соберись, Ронни, не веди себя так, словно впервые увидела перспективу на перепихон. Лодж клянется, девчонка стремительно достигает предела собственной невыносимости, и когда она уже пребывает в готовности отклеить язык от неба, Шерил кидает что-то типа «удачи с этим», обводя средним пальцем контур помады в торжествующем оскале, и удаляется из раздевалки. Решимость скатывается к пяткам, и Вероника лишь удрученно наблюдает, как Бетти, натягивая розовый свитер, хватает сумку и спешит на дневные классы за остальными участницами команды. «Роди уже уверенность, Лодж», думается Веронике, раздраженно стаскивающей с бедер юбку «Речных лисиц», «просто подойди к ней». Но она не подходит. Недели – недели, Лодж – тянутся вереницей вкупе со сдавливаемыми в груди вздохами, копящемся меж ребер сожалением и чешущейся под кожей раздражительностью за собственное отсутствие смелости подойти к Бетти – Бетти – и, наконец, вытащить наружу пару фраз. «Заговори с ней», как выбитую на запястье мантру произносит в голове Вероника, стискивая ладони на ручке сумки и вздрагивая, словно по наитию выпрямляя спину, когда Бетти входит в класс химии и направляется к ее – Вероника задумывается о проверке зрения – столу с реактивами. – Не против? Фактически, это первая, пронесшаяся между ними, высказанная вслух фраза, исключая учтивые кивки головой – они все же, так или иначе, знакомы – и пару робких посланных Бетти улыбок, каждая из которых – острая сердечная аритмия для слабеющего в присутствии девчонки организма Лодж. И Вероника решает, что подходящая стратегия в силу ее неустойчивого состояния – выражаемая в решительности – какая ирония – защита. – Только если ты разбираешься во всех этих препаратах, – чеканит она, и выражение напротив – вопреки всяческим ожиданиям Лодж – заметно мрачнеет. Черт. – Ох, я не очень-то готова к сегодняшней лабораторной, – сконфуженно топчась на месте, тянет Бетти, перемещая взгляд поверх головы Вероники в поисках человека без напарника. «Это твой, черт возьми, Вероника, шанс, не глупи». – Это шутка, – поспешно заверяет она, для большей убедительности неловко убирая с соседнего стула свой кардиган. – Просто неудачная шутка, извини. Конечно, я не против. Они – не в мелодраматичных полнометражных лентах, и совместная лабораторная работа – не повод съезжаться, брать из приюта щенка и печь кексы по воскресеньям. Потому Вероника – Вероника, черт возьми, Лодж – постепенно затухает и варится в собственных сомнительно обоснованных утверждениях, что это, наверное, элементарная воля судьбы – не сталкивать ее скверный характер с нетронутым отрицательностью естеством Бетти Купер. Однако «судьба» милостива, сбрасывая в диапазон слышимости Лодж случайное извещение о гаражной барахолке семейства Купер. – Рок-баллады – это бессмертное, – внезапно выдает она после четверти часа кропотливого изучения угла с вытащенным с чердака раритетом и громоздко возвышающимся над остальным распродаваемым хламом в гараже. Бетти – единственная, кому есть дело до этого разномастного уцененного развала. А Лодж – единственный заинтересованный потенциальный покупатель. – «Uriah Heep» – Бетти одобрительно кивает, подходя ближе и глядя на винил в руках Вероники. – Это классика. – Слушаешь пластинки? – Бывает. Не из-за песен даже иногда. Из-за звучания. Вероника ловит себя на удивлении, как относительно легко даются слова – без этого сбивающего, бешеного трепета в грудной клетке и щекочущей дрожи в гортани. – Почему не оставишь тогда себе? – Это второй экземпляр, – улыбается Бетти, едва склоняя голову, и Вероника тормозит на этой вопиющей очаровательности. «Вот он, тот самый момент». Вероника мнется и, превозмогая жгучее стремление – хоть что-нибудь, черт возьми – сказать, прокашливается, вновь обращаясь к совершенно ее не интересующему хламу. – В «Pop’s» сейчас сносное осеннее меню, – доносится до нее спустя какое-то время, и она оборачивается к сидящей на шине Бетти, с невольно замершим дыханием в ожидании окончания. – Гаражная продажа – отстойная идея. Так вот я подумала, может, ты хочешь… «Вот он, тот самый момент». – Я с радостью, Бетти, – выдыхает она и, кажется, впервые за прошедшие в дробящих сознание оправданиях недели чувствует успокоение.***
Как-то Вероника по классу английской литературы взяла для эссе тему «Где влюбленность берет начало» и в неустанных, тщетных попытках собрать воедино скудный массив мыслей по этому поводу сочла свое решение абсолютно дурацким. Но если бы ей спустя пару лет всучили в качестве единовозможного решения в отборе тем для итогового сочинения именно это, она бы пробила себе дорогу к «отлично» за эту работу. У влюбленности – как у самого неконтролируемого, противоречивого и необъяснимого, разрушающего и созидающего чувства – нет начала. Начало не во внезапно пересеченных и не отведенных на тренировке взглядах. Не в разделенном на двоих в отсутствии пары долларов на сэндвич у одного обеде. Не в застегнутой медленным, трепетным движением молнии со спертым дыханием и прочими вытекающими. Не в абсолютно случайно оставленном алом бесформенном отпечатке на плече белой блузки и последовавшем неловком – и до боли очаровательном – оправдании. Не во всех этих разбитых по поверхности – и в самой сути – хрупких, осторожных отношений мелочах. Ты просто свидетельствуешь вполне обоснованное утверждение, что вляпался по самые уши, и – что самое плачевное – тебе доставляет неподдельное удовлетворение этим безвыходным, патовым положением. Вероника скоропостижно спустила обе упертые в тормоз ноги с этой катастрофически все портящей педали, давая действительности строиться – или разрушаться – под началом спонтанности и деланной, глушащей стеснение решительности. Вероника ведет себя как безнадежно втюрившаяся шестиклассница – но ей так плевать. Ведь глядя, как Бетти заботливо отодвигает собственный поднос к краю, способствуя размещению ее подноса на крохотном столе в столовой; как срывается за салфеткой, когда Вероника случайно проливает на себя остатки апельсинового сока; как делится своим напитком, так к нему и не притронувшись – глядя на все происходящее, «безнадежно» – последняя характеристика щемящим, кажется, сами кости чувствам. Неловкость стремительно уступает место повсеместному исключительному комфорту и спокойствию – не замещая должный, щекочущий трепет от близости нахождения Бетти, но под корень стирая неприятное тянущее чувство тревожности. Единственное, чего искренне страшится Вероника – дать Бетти повод почувствовать отсутствие безопасности. Их взаимодействие в школе – сдержанное, и наедине – едва отличающееся, ведь Вероника слишком печется о комфорте Купер, и последнее, чего она хочет – напугать ту излишним рвением и неосторожными, поспешными действиями. И когда утром очередного скучного вторника Бетти робко оповещает на клочке бумажке посреди занятия по алгебре, что ее родители «смылись на очередную дегустацию итальянского вина», Вероника давит концом заточенного грифеля в место под наспех написанным сообщением, пока тот не ломается в напирающем волнении. Она кидает на Бетти мягкий взгляд и поспешно приписывает короткое «я приду». Ничего экстраординарного – заваренное какао с рассыпанным по столешнице какао-порошком, Netflix и их расслабленные, разваленные по кипе подушек и одеял тела. Показывает без четверти полночь, когда Бетти плетет фактически тут же рассыпающиеся на отдельные темные пряди короткие косички, и Вероника нервно скребет ногтем тыльную сторону ладони, опасаясь сорвать в воздух свое выходящее из равновесного состояния дыхание. И когда их взгляды – совершенно случайно – пересекаются в зеркале, Вероника смотрит на замершую Бетти в готовности стыдливо опустить глаза, сконфуженно встав с кровати, но Бетти – милая Бетти Купер – не оставляет ей подобной блажи. Бетти в одно движение – в чертовых пару мгновений – приподнимается из-за спины Лодж, перекидывая бедро через спущенные с края кровати ноги Вероники, отчего та – волею случая или снедающего, вырвавшегося желания – вдавливает пальцы в бока Бетти, большими пальцами упираясь в живот. Взгляд Бетти – смесь вопросительности и чего-то катастрофически незнакомого – вписывается в дробящие озадаченностью глаза Вероники, и в следующее мгновение губы Бетти Купер оказываются точно на губах Лодж – заведомо приоткрытых. Вероника едва успевает захватывать воздух под проклюнувшейся напористостью Купер, и когда та выгибается в спине, заставляя ладони Вероники сползти к оголенным позвонкам под краем майки, Лодж не удерживает равновесие, падая на бесчисленные подушки. Она не знает, сколько времени проходит с этого момента. Зато знает точное количество оставленных недвусмысленных следов на собственной шее и шее стоящей рядом, привычно робко улыбающейся, когда они умываются, игриво подталкивая друг друга в плечи, перед отправлением в школу. Высокий ворот водолазки – это всегда однозначно. И она почти не удивляется, завидев хищный, довольствующийся картиной взгляд Шерил, впоследствии шепчущей ей, проходя мимо на обеденном перерыве, «так держать, девочка». Былой злости за очередную язвительность не возникает. Она лишь усмехается обернувшейся Блоссом, и обнаженные в привычном оскале зубы – не такое уж раздражающее зрелище. Они по-прежнему сдержанны на территории школы. Но едва ли этим же определением можно охарактеризовать их совместное времяпрепровождения вне стен учебного заведения. Бетти Купер – это осенние ярмарки и развешенные над торговыми палатками пестрые гирлянды. Это – этого было не избежать – частые походы в библиотеку за материалом к занятиям. Это завидно периодичные обеды в «Pop’s» с поджаренными тостами и яичницей. Это дважды найденная альтернатива пятничным занятиям в пустующем доме семейства Купер. Это «спокойно» и «надежно». Бетти Купер – это очаровательно.***
– Это жестоко, Вероника, – произносит Бетти сквозь спавшие на лицо взъерошенные волосы, и рука в стремлении ухватиться за край майки падает на кровать. Вероника лишь беззлобно усмехается и принимается что-то искать на одной из полок. – Сейчас в «Pop’s» сносное зимнее меню, – Лодж слышит в интонации едва прослеживаемую улыбку и оборачивается, не сдерживая собственной. – И я подумала, может, ты хочешь… Губы Вероники неконтролируемо растягиваются. Она чуть трясет головой, коротко вздыхая, и устанавливает иглу на вытащенном с полки виниле. – С радостью, Бетти, – произносит она, возвращаясь на место рядом с предусмотрительно чуть отодвинувшейся к краю Купер. Тихий смех и шуршание покрывала глушат разливающиеся по комнате звуки «Uriah Heep».