Вода и камень

Он врывается в комнату, как лавина. Как камнепад в горах. Он рядом, а кажется, что сразу повсюду. Оглушительный грохот сапог, громкий голос, раскатистый смех. Р-раз! – тяжеленная куртка падает на спинку стула, стул не выдерживает и опрокидывается. Не беда. Два! – меч, кинжал, сумка швыряются на стол, - на столе не остается места. Три! – сапоги с грохотом летят в угол, скрипнула под могучим телом кровать. А там уже ждет она. Тихие воды глубоки. Она ждала его, молча лежа на кровати. Но вот он опускается рядом с ней, и она, подобно горному ручью, охватывает его, лаская и сглаживая своей мягкостью рельеф его тела. Он уже готов сжать ее в объятиях, перекрыть поток ее ласки и направить его по своей воле. Но она уклоняется, ускользает сквозь его пальцы. - Подожди, - жаркий шепот ему на ухо. – Пообещай мне кое-что. Он с готовностью кивает. Конечно, он пообещает. Все что угодно. В ее глазах, как ночью в море, мерцают шаловливые искорки. - Я хочу, чтобы на ближайшие полчаса ты замер. И не двигался. - Что, совсем? – в его голосе слышится тревога. - Как камень. Только полчаса. Ну, пожалуйста… Он колеблется. Он привык командовать, вести. Брата, друзей, - в любой компании он сразу становится лидером. Женщинам это нравится. Альфа-самец. А тут… - Чего ты боишься? – музыкой капели журчит ее вкрадчивый голос. – Я же не веревками тебя вязать собралась… Эта фраза заставляет его содрогнуться. Как многие воины, имевшие опыт настоящих сражений, он не выносит физического ограничения, и она относится к этому с уважением. Но полежать неподвижно полчаса – это другое дело. Это не так страшно, хотя и это – существенный шаг за пределы его зоны комфорта. И он решается. Она извлекает откуда-то песочные часы. Он в изумлении приподнимает бровь, улыбается и качает головой: так это еще и тщательно спланировано? Она невозмутимо разводит его руки в стороны и переворачивает склянку: - Время пошло… Она начинает с пальцев его ног, касаясь их нежно, ритмично, как морской прибой. Губами. В начале их отношений сама мысль о таком приводила его в ужас, - не то чтобы он совершенно был равнодушен к чистоте, но будь ты хоть трижды потомок Дурина и королевской крови, - портянки от этого фиалками не запахнут. Она быстро отучила его и от этого, и от многого другого, что, как оказалось, мешало ему дать волю собственному телу. Он и не знал, на что оно способно. А она тем временем поднялась чуть выше и уже шутливо покусывает его за колено. Он чуть было не дергается, почти неосознанно, но вовремя сдерживается: мало того, что обещал, так еще и ей повредит – да он скорее сам примет тысячу ран. Прилив продолжается, поцелуи поднимаются выше, выше, легкими брызгами ложась на бедра, на живот. Он слегка ворочается, но слово держит и инициативу не перехватывает. Но как же мучительно медленно идет время. А она, негодная, покрывая поцелуями его широкую грудь, еще и как будто невзначай позволяет ласковому дождю ее волос коснуться того, что уже давно настойчиво требует внимания. Он не выдерживает и дергает бедрами вверх. Она улыбается и мягко возвращает его на место. Круги поцелуев сужаются, но вместо того, чтобы, наконец, сомкнуться в центре, снова убегают вверх, к его шее. Он протестует: - Так нечестно! Она шаловливо роняет один-единственный поцелуй туда, где расположен источник его терзаний. Он издает низкий утробный рык, - но она уже умчалась, как облачко на ветру. Он выворачивает шею. Верхняя склянка часов пуста разве что на треть. Она замечает его взгляд. - Устал? Отдохнем? Вопрос звучит особенно иронично, принимая во внимание его полную неподвижность. Он с трудом отвечает: - Н-нет… про…продолжай… - Точно? – с наигранной невинностью спрашивает она. В ответ он только зажмуривается и сжимает кулаками простыню, как бы пытаясь физически держаться за ускользающий рассудок. А держаться все труднее. Покончив с поцелуями, она пускает в ход язык. Влажные дорожки, как ручейки, бороздят кожу, светлые волоски слипаются. Ее язык обжигает. Немыслимо хочется схватить ее, подчинить себе, овладеть ею. Но странная истома не дает это сделать. Несмотря на дикое возбуждение, его веки смыкаются, но не для сна, а направляя взгляд внутрь. Или наружу. Он никогда не был силен в философии. Но сейчас он как бы видит со стороны свое тело, распростертое и поверженное волнами ее ласки. Он сдается на ее милость и позволяет себе плыть по течению. Она видит в нем эту перемену, мягко улыбается и перемещается, наконец, к главному. Он начинает постанывать, когда ее мягкие волны поглощают его гранитную твердость. Скоро его хриплые стоны становятся громче, перемежаясь судорожными вдохами. Его тело летит ей навстречу, как обломок скалы, брошенный руками каменного великана. Навстречу ему разверзается пропасть. Она умело ведет его над ней по узкому хрупкому мостику, помогая себе руками, губами, языком, всем телом, она накрывает его, и он тонет в ее водовороте. А захлестнувший его поток становится все быстрее, все яростнее, он несется с бешеной скоростью, сметая все на своем пути. Проникая в самую сердцевину самого твердого камня. Глубже, глубже, глубже. Чтобы потом с ревом низвергнуться в пропасть. Ослепительным сиянием пульсирует Сердце Горы. Или это всего лишь хрустальные брызги водопада? Уже неважно. Верхняя склянка пуста. Давно? Он осторожно разжимает кулаки, кладет ладони ей на спину. Она переползает по его груди выше, утыкается носом ему в шею. Потом приподнимается и смотрит на него. В его глазах какой-то новый, неизведанный ранее восторг. Ведь он впервые ощутил в себе новую силу. Силу быть слабым.