365 сказок

Я опять вдыхал холод, впускал его глубоко в себя, вдыхал саму ночь, её колкость, её бесконечность. Небо снова скрылось за плотной пеленой облаков, пряча то, как ему больно, как оно стонет, выпуская из самой своей сути тысячи снежинок, как застывшие слова и нерассказанные сказки. Я стоял посреди площади, и город вокруг меня кутался, как когда-то давно, в саван обратившихся льдом фраз, задрёмывал, отчего огни становились тусклее. Тысячи путей пронизывали его насквозь, и он звенел на них, дрожал в них, как поймавшаяся в сети паука муха. В кармане куртки нашлась пачка с единственной сигаретой, и я закурил, разбавляя заполнившую лёгкие ночь горьковатым дымом, пахнувшим августом и вишней. Когда-то пачка была пуста, оставалась на подоконнике, теперь она снова опустела, но зато с ней вместе не опустел совершенно я сам. Я не двигался, во мне жила только кисть, подносившая сигарету к губам, а вокруг распускалась цветком зима, танцевал ветер, холодные потоки обнимали и прижимались к телу всё плотнее, желая выстудить меня насквозь. Зима молчала, присматривалась ко мне, уставшая, скучающая, слишком внимательная. В волосах её влажно блестел свежий снег, босые ступни едва касались припорошенных плиток. Она чего-то ждала от меня, ждала и внимательно вслушивалась, будто могла расслышать биение моего сердца, повороты стрелки компаса. Я стоял в центре города, заблудившись, застыв, забывшись, и во мне, глубоко внутри, творились нерассказанные сказки, растекались невысказанные слова, холодом толкались из-под кожи фразы, которым я никак не мог найти применения. Я почти засыпал, и зима знала, зима ждала, готовая раскрыть мне объятия, мерцая гирляндами огней, что проступали в её теле россыпью звёзд, веснушками, сотканными из света. В тишине, в молчании, город погружался на самое её дно, и я падал с ним вместе, тонул с ним вместе, почти сдавшись. Почти. Нужно разбить тишину. Неловкими пальцами я сунулся в карман, где, совсем заледеневший, лежал плеер. Я вставил только один наушник, второй оставив болтаться, точно сквозь него музыку мог услышать и город. Первая же мелодия распрямилась пружиной, вырвалась, помчалась по кругу, по спирали, восходя всё выше, к черноте небес. Зима вздрогнула, её прозрачные глаза широко раскрылись. Нехотя она сделала шаг назад, отчего с ней вместе качнулась реальность, а потом подала руку ветру и тот — идеальный партнёр, лучший танцор из всех — поймал её и повёл в танце прочь. Город вспыхнул тысячами огней, пробудившимися, яркими, подмигивающими. Расслабленно улыбнувшись, я переступил с ноги на ногу, внутри меня не осталось ни единой мысли, слова обратились ощущениями, и я закрыл глаза, чтобы дать им уложиться, устояться, превратиться во что-то ещё. Музыка же разлетелась по площади, зазвучала, перетекая от дома к дому, заполняя улицы, она творила миры, она открывала двери, и в эту ночь каждый мог бы стать странником, если бы осмелился шагнуть за ней следом. Когда я открыл глаза, запрокидывая голову, мне из разрыва туч улыбнулась луна, серебряный серп, хищный и яркий. В воздухе повис манящий аромат, смесь корицы и кофе. Я повернулся, чтобы обнаружить источник запаха, и заметил приглашающе распахнутые двери кофейни. *** За столиками никого не было. Я подошёл к стойке и увидел рыжую девушку с яркими прядками в волосах. Мы виделись где-то на осколках миров, на гранях дорог, где-то между точками остановок. Возможно — в поезде. Она улыбнулась. — Последняя ночь, да? — Откуда ты знаешь? — Каждая последняя ночь для кого-то становится первой, я давно научилась это понимать. — Как думаешь, мне удалась последняя сказка? — спросил я, хотя она совершенно точно не читала ни строчки. — А она последняя? — странница засмеялась, поставила передо мной чашку с крепким и терпким кофе. — Нет, совершенно точно она лишь последняя из трёхсот шестидесяти пяти, — я сделал глоток и продолжил: — Но всё-таки… — Что думаешь ты сам? — Не знаю. — В прошлый раз в тебе тоже жили сомнения, — присмотревшись ко мне, она хмыкнула: — Откуда их так много? — Наверное, ответ на этот вопрос я и ищу среди миров. — Нет, вовсе нет. Ответ на этот вопрос ты никак не найдёшь в самом себе, — она перегнулась через стойку и коснулась моего плеча. — И знаешь что? Это потому, что он тебе вообще не нужен. Мы засмеялись. Всё было просто. *** …Среди ночной темноты из света звёзд рождался новый мир. Он лежал в самом центре сплетения тысяч путей, и едва проявились первые очертания гор, задышали первые леса, защебетали первые ручьи, как тысячи дверей открылись, впуская в него странников, и мечты странников, и надежды странников. Мир расцветал, мир распускался, колеблясь на ветру вероятностей. Каждый странник находил там что-то по душе и оставлял в нём частицу себя — мелодию, сыгранную на флейте, звон колокольчика, свет фонарика, тепло разведённого костра, яркую ленту, браслет, сплетённый из бисера, ловец снов, ракушку с берега дальнего моря. Мир наполнялся, оживал, становился всё притягательнее. Странников становилось больше. Они приходили и уходили, а кое-кто даже оставался. Мир постепенно населялся животными и людьми, снами и улыбками. И однажды — мир был ещё молод — в нём родился сказочник. Не пришёл, как другие, не остался, выбрав именно эту реальность, а впервые открыл глаза именно под этим небом. Он вышел на улицы городка, стоявшего у подножия гор, он выхватил первые слова сказки из воздуха и начал плести историю, почти не задумываясь, на чистом вдохновении. Не сразу история зазвучала как музыка, но сказочник старался, отбросив всякие сомнения. И следующее плетение вышло ровнее, а вскоре весь город собирался на площади в час заката, когда сказочник начинал рассказывать. Обычно он говорил почти до полуночи, и рядом с ним становилось всё больше людей, а странники приносили ему осколки сказок, собранные в иных мирах, чтобы он, точно бисер, вплетал их в собственное кружево. Рос мир, становился опытнее и мудрее сказочник, и среди его слушателей как-то раз оказались Жизнь и Смерть. Она была в белом, он — в чёрном, и оба слушали внимательно, а едва сказка закончилась, Жизнь сказала: — Ты так чудесно рассказываешь, я хочу, чтобы ты вечно служил мне. — Твои сказки так совершенны, что я заберу тебя с собой, — оспорил Смерть. Сказочник перевёл взгляд с одной на другого и пожал плечами. — Я была первой, и потому имею право выбрать, — обернулась к Смерти Жизнь. — Я всегда последний, но без меня не бывает никакого начала, — напомнил Смерть. — В его словах — гимн мне, — нахмурилась Жизнь. — В каждой сказке находится место для меня, — возразил Смерть. Сказочник молчал. По его лицу невозможно было прочесть мыслей. — Я дарую ему вечность, — нашлась Жизнь. — Как и я, — усмехнулся Смерть. — У меня есть своя, — вдруг заговорил сказочник. — И мне не нужна никакая другая. Приходите на площадь, я буду здесь. Жизнь засмеялась. Смерть кивнул. На площади остались только слушатели и сказочник, а мир всё расцветал, становился прекраснее и ярче. А сказок в нём становилось всё больше, каждая из них обретала собственные крылья и сквозь одну из тысяч дверей убегала прочь, чтобы посмотреть иные миры, узнать другие реальности — как того хотела Жизнь. Каждая из них несла крупицу вечности, как пообещал Смерть. А сказочник продолжал творить историю за историей, и вдохновение его было неисчерпаемо. Потому что его невозможно исчерпать — ни в одном из миров, ни в одной из реальностей. Никогда.