///
Джунхэ бесится отчего-то, как последний придурок, насыпая в тарелку несквик дуо и небрежно заливая белые и коричневые шарики сухого завтрака молоком. Он хмурится и скалится одновременно, бесясь ещё больше от того, что не понимает, почему бесится уже с утра. И тут два варианта: въебать кому-нибудь или въебать кому-нибудь конкретному. Сейчас в зоне досягаемости только Донхёк, сонно ковыряющийся в тарелке, которому явно всё пофиг, и Чану. Джунхэ исподлобья косится в их сторону. Самый младший сразу же тушуется под грузным взглядом тёмных глаз и тут же по-хорошему ретируется от Ку подальше, дабы доесть свой завтрак где-нибудь в более безопасном месте. Донхёк же как копошился в своей тарелке, так и копошится, откровенно игнорируя присутствие вообще хоть кого-то на кухне в данный момент. Джунхэ забивает на Кима, разворачивается к холодильнику и тут же бьётся подбородком о встрёпанную твёрдую макушку, а в шею ему утыкается чужой тёплый нос. − Да ну блять.... − начинает он, раздражённый, в запале, но осекается. Джинхван, отступив от него на шаг, хватается одновременно за нос и макушку, потирая пострадавшие при столкновении места. − Я за несквиком, а ты тут, как скала, − поясняет он своим тихим спокойным голосом и мягко, чуть виновато улыбается. Джунхэ охреневает окончательно и тупо сверлит хёна глазами с чёрной дымкой густых ресниц вокруг, обрушив свой многотонный взгляд сверху вниз: сначала на лохматую макушку, потом перетекает на узкие, прикрытые лишь тонкими лямками домашней растянутой майки, светлые плечи; и недобро щурится. Очень хочется ругаться матом. Вот если до невозможности идиотскую пижаму-корову ещё можно стерпеть и, стиснув зубы, молча пережить, и даже родинку в форме «сердечка» на щеке тоже можно, если очень-очень постараться, но, сука, эту блядоняшную мягкую улыбку – никак нет. Он, только уже находясь в комнате, поймёт, что сделал: схватил несчастную картонную коробку со счастливо улыбающимся кроликом на жёлтом фоне и с высоты своего роста без зазрения совести закинул её на самый верх кухонного настенного шкафчика. Да пофиг как-то. Просто бесит. Что конкретно – неважно. Потому что бесит всё: начиная с тёмной макушки, постоянно маячившей перед глазами, до маленьких стоп 38 размера и заканчивая ханбиновскими руками, находящимися везде и сразу, так, что очень хочется их сломать, но лидера по определению трогать нельзя, значит и лидерские руки тоже. А жаль, даже обидно.///
Что-то Джунхэ совсем рассопливился и поник. Даже раздражаться нет сил. Он просто молчит и тихо ненавидит всю эту ситуацию. Ненавидит YG за то, что так поступает с ними, и, кажется, Чану, который, по сути, ни в чём не виноват и оказался так же, как они все, втянутым в эту жестокую игру. Мысль о том, что они могли потерять Юнхёна, не давала покоя. Юнхёна или кого-то ещё... близкого. Проще смириться с появлением ещё одного участника, чем с потерей человека, который стал для тебя семьёй, частью тебя самого, поселившись прямо в сердце и пустив там корни, так глубоко, что оторви их друг от друга, станет нестерпимо больно. Они вшестером клялись быть вместе до конца, клялись стоять бок о бок вместе на сцене и дебютировать. Вместе. Даже свой собственный возможный вылет из команды задевал не так сильно. Джунхэ был подавлен, как не был подавлен даже после проигрыша в WIN старшим хёнам, и умудрился заболеть. Слабость – то, что Ку терпеть не может ни в себе, ни в других. Слабость разлагает человека, не позволяя стать полноценной личностью. Но это не значит, что Джунхэ решил сдаться. Просто, когда тебе семнадцать, иногда бывает очень трудно, когда на плечи вот так вот наваливается всё и сразу, хочется плакать, лежать под одеялом и болеть, как болеют обычные подростки, и чтобы мама, придя домой с работы, сварила суп из водорослей, и так всё было бы куда проще... но не лучше. Не лучше для Джунхэ, который уже и жизни не мыслит без ежедневных тренировок и подготовок к ежемесячным проверкам, лелея в сердце их общую мечту – стать настоящей звездой. Голова болит, горло першит, а конечности отказываются слушаться, но Джунхэ продолжает упорствовать, изводя себя тренировками, категорически игнорируя поднявшуюся температуру и требования БиАя, чтобы он валил уже домой, пока он сам его туда не доставил в связанном виде. Ку упёрто поджимает губы. Он совсем не пытается выставить себя самоотверженным героем, как может показаться со стороны, просто валяться дома одному ещё тяжелее, чем тренироваться со всеми в зале. Джунхэ на ватных ногах доходит до стены и тут же стекает по ней на пол, утыкаясь лицом в подтянутые к животу колени, когда Ханбин объявляет перерыв. Всё тело буквально пылает, пожираемое изнутри дикой агонией. Кажется, он сейчас развалится по частям ко всем херам, так и не дожив до дебюта. Он вздрагивает от прикосновения к своему плечу и поднимает глаза. Джинхван смотрит обеспокоенно и совсем уж как-то печально, склонившись над ним. − Что, так хуёво? – интересуется Джунхэ и вяло ухмыляется, имея в виду себя. Джинхван шумно выдыхает, берёт его ладонь в свою и тянет вверх. − Всё. Поехали домой. Джунхэ совсем не возражает и позволяет поднять себя. Он опирается на хёна, смотрит из-под полуопущенных ресниц на его серьёзный сосредоточенный профиль и чувствует себя неожиданно очень комфортно, но главное другое - маленький хён на удивление оказывается очень сильным и надёжным. Он всю дорогу до дома сжимает пальцы Джунхэ своими, нежно поглаживая большим тыльную стороны ладони, периодически виновато и обеспокоенно подглядывая на младшего. В том-то и дело, что виновато... Джинхван всегда чувствует за собой вину, что бы ни случилось, взвалив на свои плечи ответственность за всех. И дело не только в том, что Ким самый старший. Просто этот парень не умеет иначе. Как с некоторыми представителями мира сего рождается лень, так с ним появилось на свет его чувство ответственности и заботы об окружающих вне зависимости от возраста. Он одинаково мил и добр со всеми, и Джунхэ иногда это выводит из себя не на шутку. Ку просто не понимает, как вообще можно быть настолько хорошим?! Неожиданно даже для самого себя Джунхэ начинает злиться и резко хватает уложившего его в кровать хёна, собравшегося уходить, за запястье и с силой тянет на себя, так что Джинхван ахает, округлив глаза, и валится на Ку сверху. − Прекрати винить себя, − зло выговаривает младший сквозь зубы и крепко прижимает его к себе, стискивая в объятьях. – Слышишь меня? Ты тут вообще ни в чём не виноват. Ясно? Я спрашиваю, ясно? – Джунхэ говорит хрипло, он злится, и в голосе чётко слышится власть приказного тона. Джинхван обрывисто выдыхает ему в шею и расслабляется, обмякая в сильных руках. − Я просто беспокоюсь за тебя, − тихо говорит он. От этого мягкого спокойного тембра голоса и тёплого дыхания на шее вся неожиданная злость улетучивается куда-то так же неожиданно, как и возникла, оставив на языке лишь горькое послевкусие. − Прости, − выдыхает Джунхэ, опуская широкую ладонь на тёмную макушку старшего, плотнее прижимая его к себе. – Останься, ладно? – просит он тихо. ... − Ну, двинься, что ли, − отвечает Джинхван не сразу и возится, устраиваясь поудобнее рядом с младшим, укладывая голову на его плечо, уже подтянув повыше одеяло, накрыв их обоих. Джунхэ расслабляется, довольно улыбаясь, и блаженно прикрывает глаза, быстро засыпая, измотанный температурой и усталостью.///
Япония шибает по голове, и не ясно, всё дело в ином воздухе или в самом Джунхэ? Хотя Ку воздух и правда кажется здесь слаще и теплее. И дело ведь совсем не в том, что слабый ветерок доносит до него ненавязчивый аромат парфюма идущего так близко Джинхвана? В Японии всё кажется другим и от этого ещё более удивительным. Другие люди, другие улицы, другая еда и другой непонятный язык. И небо здесь другое – глубокое и чистое. Этому небу нет конца, у него нет пределов, есть только бескрайняя синь и мелкая россыпь кружевных облаков. Здесь всё вокруг, от земли до небесного полотна за долгие века пропиталось тонким, душистым, едва уловимым ароматом цветущей вишни. Восторг вызывают даже самые обычные вещи: начиная замысловатой схемой метро, в которой, Джунхэ кажется, сам чёрт не разберётся, заканчивая небезызвестной Токийской башней. Джунхэ с самого начала по приезду в Токио был сам не свой от какого-то радостно щемящего в груди предвкушения. Они вышли на финишную прямую. Осталось совсем немного, и надо прожить это время так, чтобы оно навсегда осталось в их памяти приятными душевными воспоминаниями, где они все вместе, они семья, какой бы конец не уготовила им судьба. Поэтому он сбавляет шаг и ровняется со старшим, незаметно ловя в пространстве его ладонь, аккуратно сжимая. По телу прокатывается неожиданная лёгкая волна мурашек, когда пальцы Джинхвана ответно сжимаются. Джунхэ не может сдержать улыбки, и, кажется, в этот самый момент приходит осознание, что для них это точно не конец. Только они выбирают поход в океанариум и едва заметно улыбаются друг другу, когда остальные, кроме Ханбина, которому захотелось посетить Токийский зоопарк, выбрали поход в парк аттракционов. Они болтают всю дорогу на ломаном японском с ужасным акцентом, и от этого так неподдельно комфортно и хорошо внутри...пока Джинхвану не взбрело в голову прокатиться на колесе обозрения... − Давай прокатимся раз уж мы тут? – улыбается он, смотря на Джунхэ снизу вверх. Ку же весь напрягается и отводит взгляд в сторону. Вот же хрень. − Вообще-то, − начинает он, всё также глядя куда угодно, только не на старшего, но потом не выдерживает и выпаливает: − Бляяя, я высоты боюсь! Вот. – Потом зло и как-то вымученно выдыхает, становясь похожим на раздосадованного своей беспомощностью и жалкостью мальчишку. Он вскидывает раздражённый обескураженный взгляд, сводя брови на переносице, когда слышит тихий смех и видит Джинхвана, аккуратно прикрывающего улыбающийся рот тыльной стороной ладони. Ким немного тушуется под убийственным обиженным взглядом младшего и говорит по-доброму, без издёвки, так просто и искренне, что внутри у Джунхэ трескается и теплеет: − Ну я же с тобой, – и протягивает вперёд руку. Джунхэ смотрит на маленькую ладошку, ещё немного обиженно сопит для вида, и всё же переплетает их пальцы вместе, больше не думая ни о чём. В груди приятно сжимается и разжимается, пропуская заветное и оглушительное «ту-дум».