А потом всё равно сжечь

— У манчкинов, говорят, в голодные времена съедают сперва старух, а потом кошек. Лаборант с довольной рожей укусил бутерброд, жирная крошка упала на журнал записей, оставляя отвратительный след. — Почему? — округлила глаза практикантка. — Кошки ловят дичь, а старухи — нет, — пояснил лаборант с высоты своих двадцати двух наивной пигалице. Заметил Рейнза, некрасиво испугался и заметался, стряхивая крошки, пытаясь спрятать бутерброд, а девица стояла, приоткрыв рот и хлопая глазами. — Старух… первыми… — приглашая посмеяться, заискивающе заглянул в глаза начальству лаборант и кивнул в сторону объекта. Тот попытался сесть непринуждённо и церемонно одновременно, словно явился на завтрак к Её Величеству для приватной беседы, и Рейнз вообразил, как золотые галуны ползут, подобно побегам плюща, оплетая белую больничную робу. Помотал головой, стряхивая наваждение. Никогда Амброз не мог усидеть больше минуты, а теперь он был ещё и взвинчен. Всем было известно, что бывший советник Королевы — безотцовщина, полукровка, отвергнутый родным племенем Красноголовых. Газеты не однажды перемывали ему кости, карикатуристы изображали его в боевой раскраске и перьях, и данный факт его биографии по популярности мог соперничать лишь с его выдающимся носом. Господина советника и раньше-то не норовил пнуть только ленивый, а уж его несвобода окончательно развязала руки разным типам с мелкими садистскими наклонностями. Рейнз ухмыльнулся: у него тоже были планы. Лаборант принял это на свой счёт и заискивающе захихикал. — Птичка, птичка, маленькая птичка, — напевал Рейнз, перебирая бумаги, высматривая что-то в журнале записей и старательно игнорируя Амброза. Однако свежая кровь творила чудеса, щедро одаривая плоды редких межрасовых, не сказать межвидовых связей, и у маленьких птичек рождались такие вот красавцы, с растущими откуда надо руками и слишком шустрыми мозгами, вроде них с Амброзом. Только вот Рейнз свою биографию вовремя подчистил. Он собирался достичь самых высот, подобраться к самому средоточию Магии, и не хотел бы, чтобы его блестящее имя связывали с какими-то грязными дикарями. Хотя свиньёй в его семейной истории был отец, обыкновенный человек, Рейнз терпеть не мог именно дикарей. И грязи. Работать с Видящими, покрытыми мехом, источающими звериный запах, было для него сущим наказанием. Но и Амброз, посидевший для острастки в камере, казался Рейнзу недостаточно обработанным. Алхимик потянул носом воздух и пренебрежительно поморщился. Бывший советник косился на Рейнза, лицо его было как открытая книга. И как этот человек столько продержался у власти? Почему его выбрала Королева? Впрочем, кто сейчас сидел, ожидая своей участи, а кто распоряжался ею? Грядёт час его славы. Рейнз прикрыл глаза, представляя себя в сердце Солнечной Сеялки. В дочиста вылизанном помещении. В костюме из белого латекса, с жезлом-шокером в руках, подгоняющим нерадивых работников. Ни дать ни взять бог-громовержец. И рядом Она. Каким мелким казалось теперь желание затмить своего вечного соперника, втоптать его в грязь и под конец бросить в лицо правду: это я, я тогда… «Это я написал ту анонимку, Амброз. Моя комната была сплошь заклеена фотографиями Королевы. Ты посмеялся — а я написал, и свидетели нашлись. И тебя могли надолго запереть, жаль, Мистик отстоял. Но ещё пару лет наше юное дарование не могло представить свой проект на королевский смотр — в силу неблагонадёжности, мало ли что ты мог выкинуть при личной встрече…» «И не только эту…» «И скормил „правду из первых рук” автору той грязной статейки — с какой стати Мистик тебя поддерживает». «Леона, помнится, поверила, и ты её не простил». «А Королева так носилась с тобой — Амброз то, Амброз сё… Малютка Аз хвостом за тобой ходила, в рот заглядывала. Дорого бы я дал! Когда Её фотография появилась на моём „алтаре”? Не думаю, что жестянки бы это одобрили. А отдуваться-то пришлось тогда тебе…» «Да, весёленькое было времечко, когда трон уже зашатался, из людей полезло дерьмо, цензуру сдали в утиль, и такое полилось из газет… Тебе и Мистика припомнили, и Королеву, и дочек её — в одной газетёнке писали, что ты их и заделал - по крайней мере младшую, а в другой — что ты с ними спал, а в третьей…» «…и про растрату казны. Но ты ведь никогда не думал, во что нам обходились твои проекты, сколько нам — мне — приходилось трудиться, чтобы твоя „гениальная” идея воплотилась в жизнь? Порхающий от одного озарения к другому, ты смеялся над моей крепкой задницей — вот что для тебя было трудолюбие и упорство! Посмотрим, кто посмеётся последним». «Помнишь, как у тебя то одно, то другое срывалось? Как взорвался почти готовый к запуску первый блок Сеялки? Год трудов насмарку. А всё потому, что ты нелестно обо мне отозвался. Как ты сам тогда жив остался? А потом из тебя душу чуть не вытрясли, из больницы бы да в тюрьму, шутка ли, два десятка человек угробили. Её Величество еле отстояла, слаба она уже была к тому времени. Ты бы вычислил и нашёл меня, если бы не был ранен, если бы не война Королевы-матери с Ней, если бы я не последовал за моей дорогой Чародейкой…» «Когда быть ближе к Ней стало означать быть ближе к тебе? Беда идеалистов вроде тебя и Её Величества в вашем благодушии, вы живы до первого хищника, до первой Аз, до первого Рейнза. Ты был выше моей ненависти, ты помогал мне подниматься по этой лестнице, но сам занимал последнюю ступеньку, и места для двоих на ней не было. Теперь я на последней ступеньке, выше меня — только Она со своей магией. Ты видел когда-нибудь Поцелуй Смерти, вынимающий душу? Она прекрасна. Я там, где давно хотел быть, и я не буду так великодушен с подрастающими хищниками». «Я на последней ступеньке. Я могу сделать с тобой что угодно: скормить живьём летучим обезьянам по маленькому кусочку всё, кроме твоего гениального мозга, который один только и нужен Ей; оставить при себе на побегушках, на самой грязной, тяжёлой и бессмысленной работе. Почему я не испытываю при этой мысли прежнего удовольствия? Неужто от тебя что-то подхватил?» Рейнз наконец поднял глаза на Амброза. Насколько можно было судить по опыту, тот устал переживать и пристально разглядывал сооружение в углу, параллельно размышляя над его усовершенствованием. — Имя, фамилия! — рявкнул Рейнз. Амброза просто подбросило. Рейнз прямо-таки увидел, как мысли брызнули в разные стороны, запрыгали по полу, как цветные бусины. — Вы… вы это серьёзно? — Имя, фамилия! — Амброз Редхэд. — Возраст! — Двадцать восемь. — Место рождения! Вместо ответа Амброз просвистел что-то птичье, заставив Рейнза потянуться к жезлу, а его подчинённых дружно фыркнуть. — А теперь по-человечески! Рейнз знать не хотел этого проклятого языка, но звуки нагло лезли в уши, проникали в мозг, вызывающе понятные. Амброз прочёл это понимание в глазах, по-детски улыбнулся и защебетал как целая стая. Рейнз налился краской. Лаборант и практикантка хохотали в голос. — Мы все тут старые друзья, — чирикал Амброз. — Зачем расспрашивать меня? Раскрой окно темницы, я улечу как птица! — Ты прекрасно знаешь, что за твою попытку побега будет наказана бывшая королева, — скривился Рейнз. Улыбка Амброза мгновенно угасла. Лаборант с практиканткой пооткрывали рты. — Восточная область, Большое Гнездо Красноголовых, — быстро проговорил советник. — Раздевайся. Амброз недоверчиво и удивлённо поглядел на Рейнза, покосился на его топчущихся балбесов. Длиннополые ждали за дверью — жалко было хрупкого оборудования. Рейнз выразительно похлопал жезлом по ладони. Амброз пожал плечами и в два приёма стянул штаны и рубашку. Кажется, до него стало доходить, что бывший коллега переметнулся на сторону врага всерьёз и сегодняшняя встреча — не передышка в аду и не возможность спасти Королеву, а унизительная процедура осмотра действительно служит цели унизить. Он оглянулся через плечо и — со всей очевидностью для Рейнза — новым взглядом пробежался по оборудованию. Рейнз осматривал его тщательно, измерял и взвешивал, пересчитал зубы и даже в задницу залез, изучая то, что не успел разглядеть в университетской душевой и позже, там, где совместный быт был первобытно прост — на мавританиевых шахтах, на стройке Сеялки в первые месяцы… Завидовать тут было особо нечему, разве что шевелюре: собственные волосы, тонкие, сероватые, Рейнз находил похожими на плесень и сбривал напрочь. Он мог поклясться чем угодно, что тот проклятый вопрос совершенно случайно пришёлся на момент, когда Амброз стоял на столе, на четвереньках, с широко разведёнными ногами, с пальцами Рейнза глубоко в заднице. Раньше господин советник занимал его мысли как опасный соперник. Теперь — в силу природной бережливости. Это сам Амброз мог метаться от проекта к проекту, оперируя космическими величинами, а шедшим за ним приходилось просчитывать каждую мелочь. Вот и сейчас от мозга оставалось слишком много тела, нерационально много отходов. Рейнз изучал объект и задавал стандартные вопросы. А объект пытался отнестись к происходящему философски. — Есть ли жалобы на дурное обращение? — Что? — Амброз резко вскинул голову. В комнате повисла тяжёлая пауза, во время которой все, залившись краской, то переглядывались, то отводили глаза. — У вас принято подобное обращение? — спросил Амброз тихим голосом, в своей обычной мягкой манере, и Рейнз снова подивился, как этот человек управлялся с целой страной. — Значит, нет жалоб, — буркнул он. И прикрикнул на лаборанта: — Записывайте, не отвлекайтесь! «А ведь хороший получился тогда скандал, следствие, подсудное же дело. Каких только слухов не ходило. Про дуэль и про это вот», — он ухватился за запястье и развернул предплечье внутренней стороной. Без регалий, без одежды, без ореола власти, все шрамы и маленькие жалкие тайны как на ладони. «Вместо мавританиевых шахт чуть не уехал в каменоломни. С Мистиком, по одной статье за мужеложство на двоих». «Но как он тогда бесился…» Только жар, окативший Рейнза, когда он ткнул пальцем в небо… или отнюдь не в небо… осел тяжёлым комом под рёбрами, не желая уходить. «И как он взбесился сейчас…» Тихим голосом Рейнза было не обмануть: Амброза он знал как облупленного. А себя? Секс был за скобками жизни Рейнза. Грязь, мерзость. Только чистый экстаз в присутствии девы-воительницы. Когда она выпивает жизнь, когда выпускает на волю летучих обезьян. «С какой стати я вообще?!» Объектов через его руки прошло… «А я ведь мог бы…» Мысль прельщала своей новизной, незатёртостью в отличие от тех планов мести, которым были годы и годы. «Подсудное же дело…» «Ни суда, ни следствия». «На той стороне целая куча государств, а у нас что хочешь делай, никто не вмешается — ни тебе манчкины, ни папайи». Чтобы прогнать лишние мысли, он сделал то же, что всегда: занялся работой. До операции оставалось всего ничего. Впервые в жизни Рейнз не мог взять себя в руки. За ночь он совершенно измучился. Во рту пекло и чувствовался металлический привкус нестерпимого желания. Всё было готово, но он выгнал всех и отключил приборы, якобы мешавшие ему сосредоточиться. Запер дверь. Амброз лежал на столе, пристёгнутый ремнями, один из которых заставлял его повернуть лицо к потолку. Чёрные глаза испуганно косили, стараясь разглядеть, что происходит вокруг. Советник был бледен и тяжело дышал, кусал тонкие губы — он боялся. Затянувшееся ожидание только мучило его. «Сейчас или никогда». Рейнзу представился завтрашний Амброз — не Амброз уже, а так, закреплённое на малоуправляемом теле подобие пустого дома со множеством распахнутых окон, глупых, разнокалиберных, впускающих сквозняки в общее пространство черепа. Ноги несли неведомо куда, створки болтались и хлопали… Рейнз положил руку на грудь Амброзу, хозяйским жестом, хотя рука и дрожала. — Что? — спросил тот шёпотом. И потом, когда руки начали движение: — Вы не посмеете! Рейнз только хмыкнул. Он знал, что, поддаваясь соблазну, ставит под угрозу исполнение воли Чародейки, но это был один из тех редки случаев, когда не получить желаемое казалось смертельным. — Прекратите! — Амброз сорвался на крик. Грозный, не жалобный. — Я позову… — Мамочку? — … — У нас многие кричат, — хрипло дыша, объяснил ему Рейнз. — Рано или поздно сюда войдут люди. Я ославлю вас перед всеми! — нос и подбородок Амброза были задраны к потолку, создавая впечатление презрения. — И себя заодно. Рейнз, несмотря на знание медицины, довольно смутно представлял, что хочет сделать и с чем столкнётся. Было тесно, неудобно, больно обоим. Отвратительно. Но он пробивался внутрь на одном упрямстве. Амброз шипел сквозь зубы, вцеплялся руками в покрывавшую стол клеёнку, чёрные глаза стали совершенно дикими, а вечно бледное лицо побагровело. Проклятие тяготело над Рейнзом: даже то, чего он страстно желал, давалось тяжело и не приносило удовольствия. С трудом пробившись в неподатливое тело, он слишком скоро кончил. Вытер пот — грязь! — и кое-как привёл в порядок себя и Амброза, чей вынужденный взгляд в потолок теперь казался почти оскорбительным. Самому Рейнзу полегчало, а объект был в полуобморочном состоянии, пульс зашкаливал. Старший алхимик торопливо воткнул ему в руку шприц и глянул на часы — прошла едва ли четверть часа, а не целая вечность. Он выпил воды, выровнял дыхание и счёл возможным начать. Он запретил себе интересоваться дальнейшей судьбой тела, окружив заботой мозг. «Это было временное помешательство». Многие слуги Чародейки беседовали сами с собой, подражая ей. «Готовился, наверно, терпеть под пытками. А такого даже представить не мог». «Я и сам не мог». «Больше десяти лет знакомы. Почти пятнадцать». «Но как он волновался за свой мозг. Будто тот ему ещё пригодится». «Мозг при достаточном уходе и меня переживёт». Представил, как через много лет мозг заносят в протекающий, заросший паутиной череп. «Или он придумает какую-нибудь штуку, чтобы можно было общаться по-человечески». Представил себя гоняющим чаи под задушевную беседу, подливающим в физраствор стаканчик-другой сладкой настойки, Амброз был лакомкой… Помотал головой, стряхивая наваждение. Под окнами было шумно (грязь!), длиннополые (свиньи!) с шутками гоняли какого-то Глюка по двору. «Ничего, построим новое здание Сеялки, потребую себе целый этаж под самым небом. Или парочку». Рейнз почти по пояс высунулся на улицу, в туманное утро. Не-Амброз топтался посреди двора в потерявшем вид вицмундире, оглядывался растерянно, улыбался неуверенно — подражая окружающим, но не до конца понимая, над чем смеются, как глухой или недоумок. Отвратительно. Это был совершенно другой человек, и видеть его было непереносимо. — Эй, капитан, — окликнул Рейнз одного из длиннополых. — Что он тут ещё делает? — Приказа не было, — с ленцой отозвался тот. — Выкиньте его к Гингеминой матери, а с бумагами потом разберёмся. — Ребята устали, — доверительно сообщил капитан. — Дайте им расслабиться, господин старший алхимик. — Ладно, только недолго. И потом всё равно вон.