по-юниверсовски

Стивонни вдыхает пересоленный пляжный воздух, и частицы шершавого песка чешут тонкие стенки легких. На оголенных икрах тянется красноватый бороздящий след, который то исчезает, то появляется вновь, в зависимости от положения ног. Стивонни чувствует запах выловленной рыбы и чего-то печеного, когда Бич-Сити начинают покрывать первые дымчатые тени. Дерущие глотки чайки бороздят хамелеонное небо, и крылья их, как маяк, заставляют смотреть и как-то безвольно протягивать холодные пальцы. У Стивонни дрожат губы. Стивонни говорит: пожалуйста дайте нам еще немного Стивонни говорит: сотня лет для самоцвета это ничто Стивонни говорит: прошу И едва слышно, на грани: пожалуйста Стивонни непривычно ощущать поверхность постеленного пледа, непривычно замерзать и непривычно смотреть, как охотятся чайки. Стивонни хочется все и сразу — хочется зарыдать, пройтись колесом, сыграть короткую мелодию на укулеле, убежать далеко-далеко, променять ракушки на сырую траву. Что-то, что находится внутри, непривычно разрывается от без очереди лезущих связок мыслей. Стивонни хочется произнести: не могу, — и никогда не появляться здесь. Стивонни хочется произнести: пожалуйста, — и не появляться вообще. Стивонни смотрит на то, как горизонт пережевывает солнце, и как-то совсем по-юниверсовски верит, что не в последний раз видит его своими глазами, и это «по-юниверсовски» отражается в каждой клеточке уже не слушающегося тела, чуть подрагивающего и изливающегося отсветами. Стивонни моргает, обнимает себя за покатые, загорелые плечи, и как-то совсем по-махишварански твердо не позволяет себе проявления лишних эмоций. Это уместно, но только добавляет терзаний в конечностях и разжигает покалывающее чувство в животе, где-то от уровня ремня шорт под ребра. Стивонни улыбается, и, когда волны захлестывают шипящее солнце окончательно, Стивен открывает глаза.