Горькая луна на дне чашки

Сотни тысяч окон. Выжженные стены, покрытые пеплом тонут в свете Луны. Шел второй месяц бесконечной ночи. Потолок расходится по швам, как и натянутые словно нить нервы. Голова трещит и мир вокруг дрожит, как стёкла во время грозы. Он сильнее впивается пальцами в расколотую чашку с остывшим кофе. Дождь словно шорох страниц. Много, слишком много места и слишком катастрофически мало воздуха. Бесконечность, сотни тысяч выбитых окон. Капли, едкий запах красок. На редких стенах потертые красные ленты и выгоревшие обои. Огромные дыры в стенах, сквозь которые видно ночное, серое небо. Пустые тонкие стены встречают его вечным одиночеством. Старые половицы скрипят и гнутся под ничтожным весом и в воздух поднимается пыль. Она кружит в жидком морозном воздухе и все вокруг кажется хрупким и ничтожным. Хочется бить об стены кулаками, что бы ограда сковывающая его исчезла и распалась в прах. Бить, разносить все в щепки, но сердце болезненно сжимается от каждой мысли об этом. Что-то ломается с новым ударом в воздух. Скрипы окон. Они всегда открывались без причины и со старого книжного шкафа слетают сотни листов. Комната кажется захламленной. Ночь — хорошее время. Не считаете? *** Он чувствует это тепло. Родное, исходящее как будто из кончиков длинных холодных пальцев. Самое настоящее, греющее. А потом все обрывается. Единственное, что он видит — это чернильное море над головой и слёзы неба из воздушных замков. Он хотел построить свой мир, выстраивая каждый угол так, как хочет. Каждую трещину на кирпичных зданиях и дороги из асфальта он создавал из своей сути, отдавая своему миру всё, что есть у него. Каждый час, каждую минуту страшный мир, что был за стенами замков из облаков, утопал в чернильных пятнах. Он остается там, где должен — в своём мирке, без смерти и зла, где даже дожди напоминают праздник и небо над головой улыбается ему, ему и только ему. А потом он просто начал понимать, что это всё ложь. Нет никаких замков, прекрасных аллей из белого шёлка и дождей из хрустальных капель. Я опять-таки в сером мире, где места волшебству нет и никогда не будет. Это обезнадёживает. Грядет гроза и скоро ветром сметёт горы. *** Едкий запах красок разъедает последние остатки разума и голова пустует. Что-то тяжелое тянуло к холодной земле камнем. Обвивая шею, усталость играла злую шутку и виски пульсировали как проклятые. Хотелось рухнуть на покрытый каплями акрила пол. Сгущались тени. Это 27 по счету день. 27 по счету кружка кофе. Здание опустело навечно. Белые стены в прахе времен, оконные стекла разбитые как надежды. Полный комплект — нечему завидовать. Разбросанные вещи, сожженные книги. Выгоревшие ложки, столовая утварь. Стены хрупки как иней и кажется легкий ветер может снести их. Мягкий лунный свет проникает в окна полуразрушенной гостиной, лоскутьями покрывая пыльный линолеум. Со второго этажа слышатся скрипы. Не нужно открывать двери — они уже открыты. Уже как 27 дней 11 часов. — Кенма, я дома... Стул отодвигается и раздается звук прикосновения чайного сервиза и выгоревшего стола. Сырой воздух смешивается с ароматом свежесваренного кофе. Куроо издает нервный смешок, поднимаясь и отодвигая аккуратный, обшитый тканью стул и улыбается в пустоту. — Как прошел день? — голос Тетсуро дрожит — Уверен, что ты опять пытаешься пройти ту игру. Хах, к-как в-всегда. Слова застревают в горле, но Куроо сбивчиво продолжает: — Я так спешил сюда — он смотрит на противоположную сторону стола, где уже стояла чашка кофе — Бокуто-сан говорит, что я зря сюда прихожу... утверждает что это бесполезно, что я должен забыть. Он никогда так не ошибался. Кстати, эх, Акааши передаёт тебе привет, Кенма. — Куроо, прекрати — голос Козуме дрожит — ты должен отпустить меня, прошу... Куроо Но Тетсуро просто не слышит его. Он не видит как холодные, длинные пальцы Кенмы едва касаются треснувшего края сервиза. Он не видит предательских слез на глазах парня. Он просто не видит Козуме Кенму. — Кенма, когда же это закончится? Когда я прекращу слышать твой голос по ночам? Когда я перестану врать себе? — нервный смех Куроо разрезает тишину в ошметки и заглушается в самом конце — когда ты вернешься ко мне, Кенма? Козуме, теряя терпение подбирает под себя, ноги впивается ногтями в обивку стула, утирая красные глаза. — Никогда, Куроо... — Прошло ровно 2 недели и 6 дней — прожигая остатки крыши пустым взглядом выдает Куроо — сколько ты не спал, Кенма? Хорошо ли ты питаешься, часто ли мерзнешь? Сколько игр прошел, сколько осталось? — Мне не нужно спать, Куроо-сан — на выдохе произносит парень — как там нэкома? — Нэкома скучает по тебе — как будто читая мысли отвечает собеседник — коротышка из Карасуно тоже приходил сегодня. Он принес цветы от всей команды. Он очень долго плакал. — Сё... — Кенма встает и каждый шаг дается с трудом. Он садится на край стола около Куроо. — Я отнес цветы в твою комнату — с больной усмешкой произносит капитан — там такой беспорядок. Почему ты не сказал, что у тебя есть наше общее фото? — Я стеснялся — спокойно отвечает Кенма, поглаживая краями пальцев бледные костяшки на руке Куроо, но тот вряд ли что-то чувствует. — Знаешь, я как будто чувствую тебя — с некой грустной нотой произносит черноволосый — у тебя холодные руки и нежная кожа. Ничего не меняется. — Почему ты не слышишь меня, Куроо? — по щекам Кенмы текут слезы — почему, почему, почему?! — Я давно хотел сказать, но слишком долго тянул. Но, я уверен что ты слышишь меня. Я потерял часть себя, потому что нет тебя. Как же так? Почему я просто не могу прокричать это? Кенма, как же ты потрепал мою жизнь... насколько ты сделал её лучше... я бы даже поцеловал тебя, дурак. Если бы мог, конечно... Кенма не выдерживает, не выдерживает его рассудок. На секунду, лишь на миг Куроо ощущает горький привкус слез и кофе на губах и видит красные глаза Кенмы, почти прозрачную кожу и растрепанные волосы. Родную, нежную улыбку, лишь краями искусанных губ. И улыбается в ответ. Тянет руки, но уже поздно. Все растворяется в холодном воздухе. Отражение в чашке дрогнуло из-за лёгкого ветерка. Часы показывают 12 часов. 0:01 Это 28 по счету кружка кофе. «Кенма Козуме. Дата рождения стёрта — 23 марта 2017 год»