Дом, который устал быть ничьим

Тарантул ненавидел булыжные мостовые. Жесткие горбатые панцири вмурованных в грунт камней он ощущал даже сквозь толстые подошвы, и его больные ноги ныли еще сильней. Трость с удручающим постоянством проваливалась в бездонные межкаменные глубины, и Тарантул грязно ругался каждый раз, когда приходилось ее вытаскивать. Прохожие, вместо того, чтобы помочь, старались обойти его подальше, Тарантул провожал их злобным взглядом. Впрочем, незамощенные улицы были еще хуже. Грязь, которой они обыкновенно бывали покрыты, за его жизнь засосала больше полудюжины ботинок. По правде говоря, относительно неплохо Тарантул чувствовал себя только дома, за каменными стенами и плотно задвинутыми шторами, со своей коллекцией музыкальных инструментов, с которой почти не расставался. Но сегодня был очень неудачный день. День его рождения. По этому поводу все его многочисленные родственники, которых каждый прожитый им год приближал к получению долгожданного наследства, решили осчастливить Тарантула своим присутствием. Он осыпал их бранью и ударами трости, но их было слишком много на него одного: пять братьев, три сестры, их супруги, дети и даже два внука, орущие в люльках. И Тарантул сбежал. Теперь он брел, спотыкаясь о булыжники, а со всех сторон сгущался туман. Он прятал людей, лошадей и экипажи, оставляя лишь неясные серые силуэты. Он скрадывал звук шагов и цокот копыт, и даже рев недавно появившихся на улицах самоходных повозок не так резал уши. Когда, наконец, вокруг не осталось ничего, кроме молочно-белой пелены, Тарантул вздохнул с облегчением. Если бы не мучившие его ноющей болью колени, он был бы почти счастлив. И тут туман вдруг разошелся в стороны, как ветхая простыня, и появился Дом. Он шокировал прохожих непристойными надписями и рисунками на той части стен, где еще сохранилась штукатурка, а в промежутках скалился неровными рядами выщербленной кладки. Он отказывался смотреть на окружающий мир: его глаза-окна были затянуты серой пылью и паутиной, а кое-где забиты досками. Тарантул сразу почуял в Доме родственную душу. Крыльцо просело, ступеньки покосились, чем-то напоминая скрюченные ревматизмом ноги, которые так тяжко было отрывать от земли. Но Тарантул все равно, цепляясь за шатающиеся перила, взобрался к входной двери. Внутри его встретили те же грязь и запустение. В длинном темном коридоре пахло плесенью и отсыревшей известкой. Тарантул ковылял, обходя обломки мебели, и заглядывал в зияющие по обеим сторонам проемы. В первой комнате за старенькими партами сидели дети. Мальчики и девочки, худенькие и бледные, одетые в застиранную и заштопанную одежду, нараспев произносили слова, которые писал на доске учитель — средних лет мужчина, напомнивший Тарантулу двоюродного племянника брезгливым выражением лица. — А теперь читайте учебник: параграф пятый, страница тридцать четыре, — сказал он, положив мел, и стал оттирать пальцы тряпкой. Девочка с первой парты подняла руку. — Но у меня нет учебника, господин учитель. У меня нет на него денег… — Кто тебе разрешил говорить? Руки! — и девочка протянула руки, зажмурившись и закусив губы, ожидая, когда на пальцы обрушится учительская линейка. Так же зажмурился и дрожал сегодня щенок, которого Тарантул подкармливал (собакам он, в отличие от людей, симпатизировал чаще), когда двоюродный племянничек, неся свое немалое тело к входу в его, Тарантулов, дом, оттолкнул звереныша с дороги носком сапога. У Тарантула потемнело в глазах: «Ах, ты, сволочь такая!» Он шагнул через порог, сжимая трость, которой он сегодня огрел племянника и рад был бы поколотить снова — но тут все исчезло: и учитель, и парты, и дети. Тарантул в растерянности помотал головой и вернулся в коридор. За следующим проемом оказалась столовая. Такая же ветхая мебель, такие же бедно одетые дети. Дебелая тетка в переднике шлепала каждому в миску половник каши. Дети начинали есть, кривились и отставляли свои порции. — Госпожа, каша пригорела, — пискнул один мальчик. — Ее невозможно есть… — Не будете есть — останетесь голодными! — отрезала тетка, выхватывая миску. Один-в-один Тарантулова младшая сестрица, заявившая, что приготовит ему лучшее на свете угощение. С утра она заняла кухню, и когда Тарантул явился потребовать свой завтрак, поднесла ему на огромной тарелке миниатюрную порцию желе бурого цвета, украшенную разводами несъедобно пахнущего соуса и подвядшим салатом. Тарелка полетела в лицо поварихе, а самому Тарантулу пришлось уйти, не позавтракав. Эта обида живо всплыла в памяти, когда Тарантул с криком «Стерва!» вломился в столовую — но картина снова исчезла. Ни тетки, ни детей — только в воздухе еще висела вонь пригоревшей каши. Тарантул сплюнул со злости. Он уже было решил вернуться, не заглядывая больше ни в одну комнату, но за последней, шестой дверью в коридоре услышал тихий стон и не смог пройти мимо. Это была, видимо, больничная палата. Обшарпанная обстановка была под стать классной комнате и столовой. На ближайшей к выходу кровати лежала девочка, чье лицо и тоненькие ручки были белее, чем укрывавшая ее несвежая простыня с пятнами крови. Доктор, в очках и с острой бородкой, считал у нее пульс. — Ты совершенно здорова, милая. Тебе просто надо лучше питаться. Мясом и фруктами. Девочка посмотрела на него с таким изумлением, будто он посоветовал ей растворять жемчуг в вине. — Может, вы дадите мне каких-нибудь пилюль, господин доктор? — Средства, выделенные на лазарет, в этом году уже закончились, так что придется потерпеть, милая… Он достал ланцет и миску для крови, а в голове Тарантула закрутился ответ мужа второй его племянницы на замечание о том, что они заняли в доме слишком много места: «Но мы же вам не чужие, дядюшка. Придется потерпеть…» Девочка устало вздохнула и закрыла глаза. Тарантул шагнул вперед, уже зная, что мираж развеется прежде, чем он успеет вмешаться. Но злость, кипевшая в нем, требовала выхода. Досаждавшие ему родичи слились в его воображении с мучившими детей незнакомцами, и внезапно в голову Тарантула пришла мысль, как можно насолить им всем. На все свои средства он откроет сиротский приют — да хоть в этом самом доме. И вся эта седьмая вода на киселе, все родственнички, зарящиеся на наследство, лопнут от зависти, глядя, как на денежки, которые они уже поделили между собой, нищие дети вкусно едят и пьют, лечатся и учатся. Тарантул бодро застучал тростью, торопясь к выходу. Сегодня же он купит этот дом и наймет строителей для ремонта. Он не услышал, как за его спиной раздалось глубокое «Уфф!», будто сам дом облегченно вздохнул. Хотя, может, это просто гулял по коридору ветер.

***

Дому было скучно. Дому было тесно в своей старой оболочке. И теперь Дом ждет, обернув себя клочьями тумана. Человек с тростью вернется. Человек с тростью сделает то, что решил. Соберет под этой крышей детей, бедных, брошенных и больных, в маленьких головках и больших сердцах которых скрываются целые невероятные миры. Дом поможет им, соединит воедино кусочки, осколки и обрывки их фантазий и страхов, чтобы создать внутри себя новую, никем не виданную еще вселенную. Она прорастет травой в его коридорах, вплетет древесные ветви в плоскости стен, породит в спальных комнатах чудеса и чудовищ. А потом в Дом придет Хозяин. Не этот, старый, хромой и озлобленный, — другой, но Дом уже предвидит его появление и радуется ему. Дом устал быть ничьим.