Урок

— Я так сожалею об уходе! — глаза принцессы потуплены: ну прямо иллюстрация чувства вины. Было бы даже, пожалуй, смешно, будь он уверен, что сам выглядит иначе. — Я тоже, — голос звучит непривычно тихо, хотя и без уместного раскаяния. — Мы думали, что поступаем правильно. Ага, правильно. Хотел увести врага — а сам чуть ни бросил товарищей погибать. Благими намерениями и все такое… Они говорят еще долго. О черном льве, о планах на будущее. Я стою чуть в стороне, изображая живейшее участие, но на самом деле даже не слушая. Хочется спать, ужасно. Поесть и забраться под одеяло. И перестать, наконец, ловить на себе тяжелый взгляд лидера. Широ недоволен, это даже слепому видно. Оно и понятно — он ведь вбил себе в голову, что из меня когда-то может выйти достойная ему замена. Из меня-то! Наконец, импровизированный военный совет заканчивается и я могу убраться ото всех. Горячий душ немного снимает напряжение, а мало аппетитная стряпня с голодухи уже не кажется такой мерзкой. Теперь осталось только добраться до постели и уронить голову на подушку. Мечтам, впрочем, сбыться не суждено. Открыв дверь, я обнаруживаю в своей комнате Широ. Скрещенные на груди руки и сдвинутые брови лучше всяких слов говорят: сейчас кому-то светит лекция о ценности единства в коллективе. Демонстративно проигнорировав лидера, я скидываю обувь, бросаю принесенную с собой костюм на спинку стула и буквально падаю на кровать, радуясь, что после душа сразу натянул пригодную для сна одежду. Переодеваться при Широ было бы неудобно, а значит аргумент «я заснул и тебя не слушаю» пустить в ход было бы куда сложнее. Впрочем, уходить хозяин Черного явно не планировал. Отлипнув от стены, на которую опирался, он навис над моей кроватью и, подождав с полминуты, тихо спросил:  — Не хочешь ничего сказать? — Я уже все сказал, — удостоил я ответом подушку, в которую утыкался. — Я сожалею, что так вышло. Был неправ, больше не повторится. А теперь дай мне, пожалуйста, поспать.  — Спать, Кит, надо было одновременно с нами, — и когда это Широ научился говорить голосом злого инструктора? — Спать, а не сбегать без ведома кого-либо, да еще прихватив с собой принцессу! Ты хоть понимаешь, какой это было глупостью?  — Если бы я этого не понял, то не вернулся бы, — сам толком не могу определить, что вызывает такую досаду, но не сорваться и не заорать на незваного гостя стоит больших трудов. — А теперь прекрати сотрясать воздух и иди к себе. — Нет, Кит, ты ничерта ничего не понял, — в голосе звенит сталь и я невольно приподнимаю голову, чтобы взглянуть в его лицо. Удивительно, раньше я его таким не видел. — Проблема не в том, что ты в данный конкретный раз улетел. Проблема в том, что ты в принципе считаешь это нормальным. Ослушаться приказа, действовать на свое усмотрение, рисковать своей башкой, безопасностью принцессы, целостностью команды и жизнями тысяч мирных жителей — и все это просто потому, что что-то кажется уместным в данную секунду. — Ты был осведомлен, за что меня на земле выкинули, прежде чем я доучился, — в порыве чувств он схватил меня за плечо, пришлось резко дернуться, чтобы освободиться. Я не хотел ссоры, но губы сами собой складываются в нехорошую усмешку. — И если я разочаровал тебя — это твои проблемы! Я не просил ожидать от меня того, на что я от природы не способен. Лицо Широ каменеет, будто ему прописали ногой в солнечное сплетение. Значит, я попал в точку, он так бесится потому, что все еще чего-то от меня ожидает. Но с чего тогда я-то бешусь? Не потому ли, что хочу, оправдать эти ожидания? Хочу. Признаваться в этом стыдно даже себе, но — хочу. Хочу, чтобы лидер, вызывающий восхищение, снова смотрел на меня с гордостью. Так, как не смотрел никто до него. Но куда же деть тогда паршивый характер, не позволяющий просто исполнять приказы?  — Мои проблемы? — ох, я со своими внезапными озарениями почти забыл, что нахожусь в эпицентре бури. А Широ сейчас напоминает именно бурю — только что комнату в щепки не разносит.  — Именно! — ну и как тут промолчать, когда внутренняя паскуда кусается и царапается на такой тон? — Я не просился в эту команду, между прочим. И уж тем более не заставлял тебя возлагать на меня какие-то надежды! Широ открывает было рот, чтобы ответить что-то гневное… и вдруг разом успокаивается, будто пожар затухает в одно мгновение.  — Знаешь, а ты прав кое в чем, — медленно протягивает он. И отчего мне не нравится его тон? Вроде бы хорошо, что перестал кричать, верно? Вот только что-то подсказывает, что лучше бы поорал. — Прав? — ну вот, стараюсь говорить безразлично, а голос-то притих. — Да, — Широ делает шаг вперед и я инстинктивно прижимаюсь к стене. — Это моя проблема. Ты со своим норовом, мои планы на тебя… Знаешь, то, что ты натворил, едва ли изменило мое мнение касательно твоих способностей. Но убедило в полнейшем отсутствии такого качества, как дисциплина. А раз ты сам признал, что это моя проблема, то и решать ее мне. Я не сразу понимаю, о чем он говорит. А когда он вылавливает из вороха одежды на стуле ремень, сматывать удочки становится уже поздно.  — Широ… — ну вот и вся хваленая выдержка, голос мгновенно скатывается в агрессивное шипение перепуганного кота. Кубарем скатываюсь с кровати и отскакиваю подальше — Если тебя раньше не воспитывали, придется мне этим заняться, — теперь голос лидера звучит почти ласково, но с очевидной угрозой. — Сам штаны снимешь или помочь? Черт. Черт-черт-черт. Мозг мгновенно отказался функционировать, ни одного пути к благополучному разрешению конфликта придумать не удается.  — Широ, это же просто глупо… — теперь слова и вовсе звучат задавлено и жалобно. — Нет, Кит, это справедливо. Брови сдвинуты, ремень и не думает исчезать из руки. Нет, он точно не передумает. Можно, конечно, сбежать. Лидер зол, но едва ли настолько, чтобы гоняться с ремнем на глазах у всего честного народа. Вот только… Черт. Действительно ведь справедливо. Глупо, неожиданно — но едва ли незаслуженно. Убежать не мешает ничего, это правда. Ничего, кроме того самого раздражения, которое преследует с самого начала разговора. Злости не на Широ — на себя. За то, разочаровал единственного, на чье мнение не начихать, что в очередной раз решил продемонстрировать свой дурной норов, вместо того, чтобы просто извиниться. Кажется, он понимает, что сопротивлений не последует. Потому неспешно садится на край кровати и похлопывает себя по колену, показывая, где мне следует оказаться.  — Я жду, Кит. Мне же не придется раздевать и укладывать тебя силой? Скулы заливает краска, приходится склонить голову, чтобы волосы хоть немного скрыли пылающие щеки. На негнущихся ногах подхожу к нему, и, чувствуя себя донельзя по-идиотски, наклоняюсь, ложась к нему на колени. Спасибо хоть глубже на кровать сел, можно упереться в нее коленями и руками, а не болтать ими в воздухе. Но это, пожалуй, единственный плюс положения. — Про штаны, я так понимаю, ты случайно забыл? — отчего-то мне кажется, что в голосе лидера звучит тень насмешки. — Или полагаешь, что даже теперь можно продолжать игнорировать мои приказы? Рука Широ безжалостно стягивает с меня обозначенный элемент одежды, а я вдруг вспоминаю, что, заходя, не запер дверь. Если раньше горели только щеки, теперь запылало все лицо и даже уши. Инстинктивно пытаюсь вырваться, но мои руки тут же оказываются прижаты к спине его ладонью.  — Я еще не начал, а ты уже пытаешься сбежать? — немного удивленно спрашивает он. — Могу лишь предположить, что я на правильном пути. Первый удар приходит неожиданно, заставив вздрогнуть. Боль оказывается на удивление легкой, а за ней приходит осознание, что Широ, отложив пока что ремень, шлепнул рукой. Дьявол. Да он издевается! Мало того, что поперек колен уложил, так еще и шлепает, как дитё малое?! От обиды хочется выть и ругаться, но я молчу. За первым ударом следуют другие и вскоре детское наказание перестает казаться таким уж невинным. Я и не задумывался, насколько у лидера тяжелая рука! Шлепки сыплются быстро, покрывая всю поверхность ягодиц и бедер, не давая коже остыть. Вскоре я уже начинаю невольно ерзать после каждого соприкосновения, но Широ лишь крепче прижимает меня к коленям. Где-то после полусотни ударов он останавливается. Осознав, что задерживаю дыхание, я заставляю себя немного расслабиться. Очень хочется приложить руку к пылающему и саднящему месту, но освободить запястья из жесткой хватки не удается. Какое-то время ничего не происходит. Постепенно жжение начинает отступать, но легче не становится — освободившийся мозг тут же занимают мысли о столь идиотском положении. — Широ, — боги, до чего же жалко звучит голос, аж самому мерзко. — Может отпустишь уже? Я все понял.  — Это хорошо, что понял, — лица лидера я не вижу, но готов поклясться, что он слегка усмехается. — Но хорошенько закрепить урок тебе не помешает. Тем более, это была даже не половина. Что он имеет ввиду спросить я не успеваю, потому что в тот же миг ягодицы обжигает резкая боль. Ага, а вот и ремень… Не теряя времени, хозяин Черного льва возобновляет темп ударов, а я, к своему стыду, уже после первого десятка начинаю шипеть и ойкать после каждого из них. Я и не предполагал, что это так больно! Жалеть сил Широ даже не думает, тяжелая кожа ремня только добавляет ускорения. Вскоре я уже беззастенчиво вскрикиваю и верчусь под жалящими хлесткими ударами в попытках освободиться. Счет ударам вести не получается, но в конце концов он останавливается, позволяя мне передохнуть. Отпускать, впрочем, не спешит, потому на то, что все закончилось, уже даже не надеюсь.  — Итак, — Широ говорит спокойно, будто они просто беседуют. — Ты, помнится, говорил, что все понял. Что же ты понял? «Понял, что ты та еще сволочь,» — мысленно огрызаюсь я. Неужели не достаточно просто меня выпороть — надо еще заставить извиняться, лежа с голой задницей? Садист чертов.  — Кит, если ты еще не уяснил, объясню: пока ты ни начнешь выполнять мои требования, я тебя не отпущу. Так что ты понял? Молчу, стиснув зубы. И чувствую, как в уголках глаз начинается неприятный зуд от подступающих слез. Дело не в боли, хотя место приложения его педагогических способностей ощущается так, будто туда раскаленную сковороду прислонили. Слишком обидно, слишком неловко. Легко огрызаться на начальство, которое орет на тебя, легко смеяться в лицо врагу, готовому тебя убить. Но попробуй-ка подерзить самому значимому для тебя человеку, когда лежишь у него на коленях кверху выпоротой задницей… — Понятно, — вздыхает Широ. — Говорить мы не будем. Ладно, это ждет. Снова звякнула пряжка взятого в руки ремня, заставив невольно вздрогнуть. Уж не знаю, что заставило его отказаться от дальнейшего допроса, но так благодарен ему я еще не был. Какая, однако, ирония…  — Считай, — тихо приказывает он. — С двадцати и до одного. Ошибешься — начнешь заново, но с тридцати. Киваю, давай понять, что все понял. И тут же обрушивается первый удар и я захлебываюсь безуспешно подавляемым вскриком.  — Двадцать, — сдавленно выдыхаю, до побеления костяшек сжимая кулаки. Теперь он бьет по самому низу ягодиц, где они переходят в бедра. Я и представить не мог, насколько это больнее! — Девятнадцать! Второй удар туда же, значит — не случайность, а осознанное желание превратить эту часть воспитательной беседы в настоящую пытку. Первые четыре цифры выдавливаю сквозь сжатые зубы, остальные — просто выкрикиваю, отчаянно надеясь, что Широ не замечает, что между ударами я не перестаю уже всхлипывать и тихо скулить. На этот раз он не спешит, давая в полной мере прочувствовать боль от каждого удара. А может, наоборот, дает время прийти в себя и не сбиться на счете? Один раз все же сбиваюсь. Лидер недовольно цокает языком и награждает несколькими особо болезненными ударами подряд, заставив взвыть, однако начать счет сначала все же не вынуждает. Кажется, что это не закончится никогда, однако наконец с моих искусанных губ срывается вожделенное: «Один». Удары прекращаются, но тело продолжает дрожать и всхлипывать, как я ни стараюсь успокоиться. Предпринимаю несмелую попытку освободить руку, чтобы стереть с щек дорожки слез, но тут же получаю шлепок по только что обработанному ремнем месту и оставляю эту затею. С минуту Широ молчит, а затем, вздохнув, сам отпускает меня. Соскользнув на пол, быстро возвращаю штаны на законное место, отчего это самое место отзывается новой болью. Запоздало пытаюсь вытереть щеки, но мой недавний мучитель меня опережает. Немного шершавая рука скользит по моей скуле, убирая влагу, но почему-то от этого плакать хочется только сильнее. Уже даже не от боли или обиды, а от облегчения, что все наконец закончилось. — Кит, — Широ говорит на удивление несмело, командный тон куда-то мгновенно испарился. Пальцы аккуратно поддевают подбородок, заставляя поднять лицо. — Я знаю, что ты вправе быть обратного мнения, но я не хотел тебя унизить. Я уважал тебя и буду уважать. Но… — он умолк на миг, подбирая слова. — Знаешь, тебе полезно иногда оказаться в чужой власти и понять, что значит подчиняться. — Я знаю, — голос все еще дрожит, я снова опускаю глаза. На самом деле едва ли я могу понять, но и злиться на него права за собой не чувствую. — И я… Я действительно понял. Понял, что надо прислушиваться к чужому мнению, прежде чем принять решение.  — Молодец, — Широ не может удержаться от улыбки и словно бы машинально гладит меня по голове, как ученика, хорошо ответившего урок. Несмотря на ситуацию и даже не думающую затихать боль, я тоже позволяю себе кривую полуулыбку. — Но кое-чего ты, кажется, все же не понял. — Чего же? — почти уже спокойно интересуюсь я, и, поддавшись нахлынувшей усталости, опускаю голову ему на колени, прикрывая глаза. — Знаешь, что было худшим в твоем поступке? — Не отгадаю — снова за ремень возьмешься? — сонно ухмыляюсь я. — Возможно, — тихо смеется Широ, легонько дергая меня за ухо. И, уже серьезно, говорит. — Худшим было не то, что ты допустил ошибку, а то, что ты мог оказаться прав. Когда ты ушел, я не мог избавиться от мысли, что Заркон действительно следит за тобой. Я все время думал о том, что он найдет тебя и убьет, а мы будем далеко и не сможем тебе помочь… — рука вновь скользнула по волосам, зарываясь в слегка влажные еще после душа пряди, даря покой и веру в то, что все будет хорошо. — Кит, пожалуйста, не пугай меня так больше. Я не хочу тебя потерять.