Слабак

Он всегда был падок на красивые лица. Он знал, что они фактически используют друг друга. Он точно знал, что она не влюблена в него; он даже знал, в кого она влюблена, и был уверен, что знает, кого она представляет себе по ночам, когда их горячие тела соприкасаются друг с другом. Он старался не думать об этом, глядя на неё, не закрывая глаз и любуясь её красотой и тем, насколько иной она выглядела без этой уродливой военной формы. Но каждый день, когда они возвращались к прежней рутине, он напоминал себе: она тебя не любит. Он знал это очень хорошо. Чего он не знал – или с чем он предпочитал не определяться – любит ли он её или нет. Он знал, что любит её тело, аромат её кожи и ощущения, когда она закусывает губу и царапает его потную спину в разгар ночи. Он знал, что любит это чувство. Любит её волосы, её глаза, её походку и неулыбчивость, и то, как другие люди смотрят на неё – потому что только он один знает, какая она на самом деле. Но были слова, которые он до смерти хотел ей сказать, но не говорил, потому что не был в них уверен. Может, это было «не засыпай пока». Может, «поцелуй меня ещё раз». А может, и «давай в следующий раз попробуем наручники», хотя подобное всегда предлагала она, а не он. Его удивляло, сколь многое ей хотелось попробовать. Насколько идеально подходили друг другу их тела. Насколько правильным казалось быть с ней. Она нуждалась в нём больше всего тогда, когда ею овладевали эмоции. Об этом нельзя было говорить на работе; весь день она ходила без единой улыбки – но она и так никогда не улыбалась. Но в тот момент, когда они оказывались наедине в её маленькой квартире (маленькой, но больше, чем его, именно поэтому она всегда настаивала на том, чтобы пойти к ней – по крайней мере, она так говорила), она либо обнимала его, сдерживая свои слёзы, либо срывала с него одежду, будто её снедала ярость, либо безмолвно занималась с ним любовью, и в каждом изгибе, в каждом контуре её тела чувствовалось сожаление. Он пытался поцелуями избавить её от сожалений, стряхнуть их с неё, заставить их исчезнуть своими нежными прикосновениями. Он знал, что если она откроет глаза и посмотрит на него, то вспомнит, что и он был там, что и он всегда был солдатом, как она, что ей не придётся нести это бремя в одиночку. Он знал, что если бы он был для неё большим, чем просто партнёр по сексу, она бы сказала ему что-нибудь, вместо того чтобы поцеловать или заплакать. Жана Хавока полностью устраивала роль игрушки Ризы Хоукай. Отношения между ними уже были серьёзнее, но как бы он это ни рассматривал, он всегда приходил к одним и тем же выводам. Это был секс, без всяких условий и полностью лишённый сентиментальности. Просто плотское и вполне человеческое желание. Ничего более. За исключением только – чёрт бы его побрал – того, что он сам всё усложнял. Ему всегда это удавалось. Не может он просто наслаждаться тем, что получает? Что с ним не так? Почему он не может получать удовольствие от того, что имеет? Он стоял в её спальне. Она, казалось, ещё спала. Он поднял жалюзи, впуская в комнату солнечный свет, высветивший дымок от его сигареты. Он сделал глубокую затяжку, и приятное тепло заструилось по горлу и груди. Он обернулся к ней. Именно в эти моменты фантазии захватывали его воображение, и он представлял себе, что так будет каждый день. Он представлял себе жизнь, в которой у него была только она – она, и ничего больше. Он вернулся к реальности, когда её глаза приоткрылись и она произнесла: - Ты меня убьёшь, если будешь и дальше столько курить. - Убью тебя? – усмехнулся он. – А что насчёт меня? Я же курю, в конце концов. - Ну, - тихо начала она, едва улыбаясь, - если ты именно такой, каким я тебя представляю, то ты даже вполовину не заботишься о себе так, как о других. Ему хотелось сказать: «Я забочусь только о тебе и больше ни о ком», - но он промолчал. Он мягко рассмеялся и сделал ещё затяжку. Она продолжила: - Тебе стоит бросить. Он ответил: - А чего бросать? - Это вредная привычка. - Это вообще не привычка. - Нет, привычка, - настойчиво сказала она, - и тебе стоит от неё избавиться. Он глубоко вздохнул и отвернулся к окну. Какое упрямство. Лучше было не отвечать ей. Лучше было одеться и уйти. Вместо этого он сказал, не глядя на неё: - Почему я должен бросить курить? Тебя это беспокоит? - Да, - ледяным тоном ответила она, - меня беспокоит то, что ты, по сути, убиваешь себя. Он чуть не рассмеялся. - Детка, мы оба знаем, что есть способ попроще. Молчание. Он не знал, насколько это ранило её, насколько глубоко затронуло её каменное сердце. Однако он был в курсе, что она терпеть не могла обращение «детка». Он сказал так нарочно, надеясь, что она рассердится и отымеет его, впиваясь ногтями в его кожу и прижимаясь своими губами к его. Он это любил. Она никогда не сдерживалась в минуты злости, и это ему нравилось больше всего. Вместо того, чтобы рассердиться, она встала и подошла к нему. Она отобрала у него сигарету, с какой-то печалью глядя на него своими янтарными глазами. Он молча смотрел на неё некоторое время, а после сказал: - Ладно. Я брошу курить, - и прежде чем она смогла уйти, добавил: - Ради тебя. Она задержала взгляд на секунду дольше положенного и вышла, чтобы выбросить сигарету. А потом каким-то образом пролетел почти целый год, она сидела на кухне с чашкой дымящегося кофе в руках, и он опять смотрел в окно, только в этот раз ему не хотелось, чтобы этот момент длился вечно, потому что ему только что разбили сердце. Она сделала глоток кофе и сказала: - Все ведь знают. - И что в этом плохого? – спросил он, поворачиваясь к ней с полным страдания лицом. – Почему они не должны знать? - Есть устав, - тихо ответила она. - И что? Мустанг всё время его нарушает, и ему это почему-то сходит с рук. Молчание. Она посмотрела на него, ожидая, что до него дойдёт. - Мустанг. Она сделала ещё глоток и сказала: - Он тоже знает. В тишине чувствовалось напряжение. У Жана Хавока было необоснованное желание приехать к Рою Мустангу и набить ему морду. И пристрелить заодно. Жан вздохнул. - Я всегда знал, что всё закончится из-за него. - Это ещё не конец света, Жан. Он громко рассмеялся. - Шутишь, Риза? Для такого, как я, ничто не важно без девушки вроде тебя. Конечно это конец света. Молчание. Выглядела ли она виноватой? Конечно, нет. У неё не было нормальных проявлений человеческих эмоций. Никогда не было. Что за грязная маленькая шлюха. Боже, как он вообще мог подумать, что она красива? Она оттолкнула его, сказав: - Это был просто секс, Жан. И он, несмотря на всё, снова влюблялся в неё. - Полтора года проводить с тобой каждую ночь, вести дурацкие полупьяные разговоры, просыпаться утром в объятиях друг друга – ты думаешь, это был просто секс, Риза? Ну, зато я с удовольствием узнал бы, каково это – строить отношения с тобой. Хотя нет, пожалуй. Думается, ты слишком хороша для этого. Слишком хороша для любого, кроме него. Он сделал уродливую гримасу, вложив в последнее слово столько яда, сколько смог собрать в себе. Он покачал головой. Она по-прежнему смотрела на него. - Прости. - Прощаю, - ответила она. Он ненавидел тон, которым она это сказала. Он ненавидел в ней всё, а в особенности своё непреодолимое желание поцеловать её. - Я должен бросить, - сказал он. У неё приподнялась бровь. - Бросить что? – почти осторожно спросила она. Чёрт, как же он ненавидел эти её «почти». - Эту проклятую работу, что же ещё? – ответил Хавок. – Тогда мне не придётся видеть тебя весь день. - Ты это серьёзно? – спросила она. - Да, - Жан угрожающе тихо вздохнул, – я серьёзно. Но чёрт, я должен перестать. - Что перестать? - Любить тебя, что ещё? Я всегда знал, что ты сведёшь меня в могилу. Долгое-долгое молчание. Ему следует смириться с этим. Не сегодня - и, быть может, не завтра, не на этой неделе, не в этом месяце или этом году. Но придётся, ведь однажды приняв решение, она не меняет его. Какое упрямство. Что бы она ни говорила сегодня, ему будет непросто отпустить её. И она тихо, почти ласково произнесла: - Бывает и хуже, - Хоукай сделала паузу и посмотрела на него, - чем любить кого-то до смерти, – ещё немного помолчав, она добавила с каким-то блеском в глазах: - Детка. Он чуть не рассмеялся, но решил, что это может кончиться слезами, и промолчал. Он полез в карман и трясущимися руками вытащил сигарету и зажигалку. Как давно это было? Кажется, многие месяцы назад. Но он всегда держал при себе одну сигарету – на всякий случай. Хавок зажёг её, со злостью сунув себе в рот, сделал глубокую затяжку и сказал: - Нет. Я перестану. Он последний раз с безудержной честностью взглянул в её глаза, добавив: - Ради тебя. А затем он ушёл. После того, как он отдал себя ей, после всех его обещаний. После того, как он любил её, спал с ней, наблюдал и напряжённо ждал, в случае, если проклятый подполковник Мустанг решит сделать свой ход. Это было неизбежно и в то же время невыносимо. Но он вынес. Ради неё. Он всегда был падок на красивые лица.