***
– «Речные лисички» должны обедать вместе. Нечто свойственно приторное и беззлобно язвительное слышится в этом уверяющей собственные стремления фразе, и Бетти, застывая с недонесенным до тарелки Вероники тостом – одним из старательно поджариваемых утром для их совместного обеда – мечет растерянный взгляд на материализовавшийся источник звука аккурат у их столика. Вероника безразлично пожимает плечами, фактически небрежно махая рукой на свободную часть лавки, и снимает ножом с все еще висящей над ее тарелкой вилки тост. Тарелка Шерил – стручковая фасоль и свежевыжатый сок. Поднос Бетти и Вероники – поджаренные тосты и ломтики бекона. Бетти сконфужена внезапной заинтересованностью Шерил в их обособившейся от остальной группы компании, и когда Кевин подсаживается по обыкновению рядом, неоднозначно косясь на комфортно расположившуюся у края стола рыжеволосую – Вероника лишь раздраженно встряхивает головой, явно давая понять, что размещение Шерил за их столом для нее такая же необъяснимость, как и для остальных. Быть может, Бетти невнимательна в отношении определенных вещей, но она – не наивно хлопающая ресницами и уж точно не слепая. Отрицать деланное – фактически, черт возьми, прозрачное – гипертрофированное раздражение и иронично невозмутимое напускное недовольство Вероники на всякое проявление рыжеволосой в ее повседневности – катастрофически глупо, ведь стоило Шерил возникнуть даже в непосредственной отдаленности от Лодж, последняя делала все, чтобы высказать свое неясное негодование самим нахождением Блоссом в поле зрения, но Бетти не слепая. И сквозь жгучее вымученное неудовлетворение отчетливо просматривалась заинтересованность, о чем Купер всякий раз предпочитала умолчать, а Вероника – поскорее скрыть за очередной – едва ли убедительной для прознающего сознания Бетти – желчной иронией. Потому сидя за столом и поглощая обед, Вероника не оставляет рассыпающейся в случайных фразах и саркастических замечаниях Шерил блажи избежать недоверчивых взглядов, а Бетти – лишь поджимает губы, бросая извиняющийся взгляд на девушку. За едкими искрами и звенящей в тембре самонадеянностью стоит нечто куда более сокровенное, и украдкой – укладывающееся буквально в долю мгновения – ищущее отклика в лицах напротив выражение выхватывается случайным взором Бетти быстрее, чем она успевает осознать, на что натолкнулась взглядом. Бетти могла недолюбливать Шерил по ряду причин, но что-то в рыжеволосой – едва выхватываемое – заставляло всякий раз украдкой оборачиваться на нее, провожая взглядом, следить за ее движениями на тренировке «Речных лисиц» и нервно прокашливаться, когда та прикасалась к ее пояснице в просьбе держать спину прямее. Стесненно повисшее молчание и жалко вбрасываемые фразы – граница между абсолютным отсутствием Шерил в их действительности и ее повсеместным присутствием. Бетти словно мечется меж двух кипящих жерл, однажды стесненно оповещая Шерил о вечернем кинопоказе на воздухе и получая бодрое «я приду». «Это одиночество, Вероника. А это – наша поддержка». И несколькими часами позже, восседая под общим пледом и нервно дыша от нахождения этих двоих рядом, она глухо проклинает саму идею о совместном времяпрепровождении. Она осознает, что Вероника фактически замирает от напряжения – ей определенно некомфортно – и неосознанно хватает ее запястье под колючим пледом, неловко сжимая и намереваясь на мгновение обернуться к той узнать, все ли в порядке, но теплые пальцы – неожиданно смело и вполне намеренно – скользят по ее ладони, крепко сплетаясь с ее собственными. Она старается подавить расползающуюся по лицу улыбку, но мышцы лица буквально не слушаются, и она видит краем глаза – даже, черт возьми, будучи повернутой точно к Шерил, она бы чувствовала это затылком – играющую на лице Вероники удовлетворенную ухмылку. Это нечто определенно иное и волнительное в ретроспективе их взаимодействия. И Бетти будоражит сама мысль о том, что по левую руку сидит Шерил – ничего не подозревающая и относительно увлеченная мелькающими на экране кадрами ленты, в то время как она – не представляет, о чем были последние минут двадцать прокручиваемого фильма, и большой палец руки, поглаживающий тыльную сторону ее ладони, уж точно не способствует обретению этого знания. И все становится только хуже. Все падает в повальную катастрофу, когда Шерил несвоевременно ерзает, едва меняя позицию, и ее рука невзначай оказывается у бедра Бетти. И Купер со всей дозволенной решительностью мгновенно списала бы это на обыкновенную случайность, если бы не едва ощутимые, непериодичные и настолько невесомые прикосновения, что их запросто можно было бы принять за игру вконец взбудораженного, ведомого неоднозначными ощущениями, сознания. Бетти не смеет пошевелиться – из опасения неосторожным движением элементарно столкнуть руки Лодж и Шерил – и она не представляет, что от нее останется, если это произойдет – и из собственных скованных конечностей, пребывающих в исключительной неспособности ко всякого рода нагрузке. Палец Шерил с некоторым давлением проходит по шву джинсов, вдавливая грубую ткань в бедро Купер, и это предельно ненавязчиво и невинно, но вкупе с большим пальцем Вероники, смелее скользящим от ладони по запястью и заходящим под край рукава свитера – все это какая-то чертовщина. Это – неразрешимые обстоятельства, пишущие Купер единственный выход – продолжать пялиться в экран, словно ничего не происходит, но оно происходит. И она окончательно теряется в собственных ощущениях; теряется в пространстве, времени и прочих, доступных человеческому знанию измерениях, когда нос Вероники упирается в волосы над ухом, и короткий, обдающий теплом судорожный вздох – Бетти просто надеется, что не свидетельствует отдачу собственного тела в сознании сидящих по обеим сторонам от нее причин ее заходящегося пульса и горящих щек. Едва ли имеет смысл усмирять собственное дыхание, заметно вздымающее грудную клетку, ведь в этом раунде Бетти разгромлена – постыдно быстро и безапелляционно. Это происходит, словно сценарий, тщательно срежиссированный ироничной судьбой, заставившей Бетти отпустить Шерил приглашение, ту – согласиться, а плед – оказаться единственным на троих. Вероника ведет носом от виска к горящему кончику уха, а Шерил, оставляя едва выхватываемые в пелене обрушивающихся на Купер чувств прикосновения, спокойно кладет руку на ее бедро, чуть сжимая, и Бетти сползает чуть вниз – краснея и закусывая губу от собирающегося внизу живота давления. – Ты даже не представляешь, Купер, как сложно было подвести тебя к тому, чтобы ты меня позвала, – обрушивается на зажмурившуюся Бетти по левую сторону, и она в крайнем смятении оборачивается, растерянно врезаясь взглядом в ухмыляющуюся Шерил. – Ронни так переживала, но ты никогда бы не пошла на это сама, даже если бы хотела – шепчет Шерил. – А ты хотела. Бетти не успевает ничего возразить – да и возразить ли, – когда ладонь Шерил обхватывает внутреннюю часть ее бедра, и Вероника, следуя примеру рыжеволосой, помещает свою руку на другое бедро, отчего их руки сталкиваются. И ни одна не выглядит удивленной, разъяренной или сконфуженной. – Вероника, я… – «не очень понимаю», хочет закончить Бетти, оборачиваясь окончательно сбитая с толку происходящим, и ей вновь не представляется возможным завершить сказанное, ведь губы Вероники прижимаются к ее. Бетти теряется. Все это видится совершенно диким и неестественным, но, превозмогая бьющие в голове противоречия, поддается и нерешительно приоткрывает губы, готовая рассыпаться на месте от прикосновений беззастенчиво помещенных на внутреннюю часть ее бедер рук и языка Вероники, проникающего нетерпеливо, но осторожно. Она фактически не доверяет собственному рассудку, который сносит от осознания, что все это происходит вообще-то в людном месте, и единственное, что уберегает их бесстыдное действие от неугодной заинтересованности – их дальнее расположение от мерцающего экрана.***
*** Их существование – отныне совместное и извращенным образом обоюдно комфортное – строится из привносимых в общение колких фраз, вольных – вязнущих в словесной игривой дозволенности – замечаний и ненавязчивых, словно с математической точностью выверенных касаний. Это словно непрекращающаяся, изощренная и добровольно подогреваемая каждой мука – находиться рядом и держать себя в границах элементарного приличия. Теперь Бетти находит подтверждение собственным предположениям – во взгляде Лодж плещется отчаянная заинтересованность в рыжеволосой, и сейчас это настолько очевидно. Как очевидно и то, что это неравнодушие обоюдно, ведь когда они после занятий плетутся вдоль трибун к выходу с территории, Шерил, изменяя собственному принципу игривого «до завтра», внезапно фактически льнет всем телом к Веронике. Ладонь Блоссом вымученно медлительно следует от талии к пояснице, усиливая давление, отчего Лодж вынужденно прижимается еще ближе, и пальцы Вероники, по-прежнему переплетенные с пальцами Бетти, цепляются за них лишь крепче. Жгучая ревность выбивает из груди воздух, ведь Бетти видит – она, черт возьми, не слепая, – как податливо расслабляется Вероника в бесстыдных откровенных касаниях, как ее ресницы едва заметно дрожат, и как неохотно она высвобождается из катастрофически однозначной хватки Блоссом, медленно отстраняясь. Бетти окончательно путается. Она убеждена – и фразы Шерил вкупе с исключительным спокойствием Вероники в ночь показа тому подтверждение – что эти двое мало того, что были изначально осведомлены о намерениях каждой. Они определенно это выверили. Она путается, когда напористость Шерил распространяет собственные границы влияния не только на Лодж, но и на нее, ведь бросать короткие нервные взгляды на Шерил, не имеющие ясно определенной подоплеки, когда та показывает очередной элемент программы – одно. Совершенно иное – сидеть с ней в непосредственной близости, корпя над совместным рефератом, и ловить мягкие – мягкие и Шерил Блоссом – взгляды, от которых буквально сдавливало грудную клетку. После тренировки «Речных лисиц» Вероника, заведя руки за спину, неловко возится с застрявшими нитками в молнии кофты, Шерил следует в душевую последней из всех, а Бетти – вовсе, кажется, едва не валится с ног от недосыпа, заторможенно стягивая кроссовки. И когда Лодж выплевывает крепкое ругательство, раздражительно встряхивая плечами, Шерил возникает аккурат в проеме – с вздернутыми бровями и едва заметной ухмылкой на лице. Единственное, что скрывает ее наготу – повязанное махровое полотенце, и теперь – в пустующей раздевалке – это отчего-то выглядит слишком интимным. – У этой формы всегда были проблемы с замками, – небрежно шелестит Шерил, подходя к Веронике и удерживая ту за плечи от разворота в ее сторону. – Скольким же девушкам мне пришлось помогать их расстегнуть. Бетти смятенно поднимает голову, и она не уверена – было ли в сказанном Шерил нечто намеренно многозначительное, или же это ее сознание окончательно ведет от непрекращающихся диких мыслей. – Тяжелый случай, – вздыхает Шерил, прекращая дергать молнию и оборачиваясь. – Бетти, не хочешь попробовать? Если это какая-то извращенная, ведомая рыжеволосой партия – Шерил определенно в ней преуспевает. И Бетти, едва не запинаясь о валяющиеся у лавки снятые кроссовки – она не была бы собой без своей хронической нерасторопности, – подходит к Веронике, оторопело косясь на пристальный и отчего-то выжидающий серьезный взгляд Шерил, и берется за замок. Звенья на тесьме сбиты, и едва ли это можно решить без ущерба замку, который проще вспороть и вшить заново, нежели нелепо дергать за застежку. Бетти знает все это, но не прекращает извращаться над замком, уперто дергая его вниз, и внезапно – это, черт возьми слишком несвоевременно – подмечает едва выхватываемое обрывистое дыхание Вероники. – Попробуй резче, – пальцы Шерил мгновенно опускаются на немеющие пальцы Купер, обхватывая их вместе с застежкой и дергая вниз достаточно резко, чтобы Вероника рефлекторно схватилась за выступ на стене, а Бетти – в растерянности развернулась к Шерил. Нахлынувшая раздражительность от сквозящей во взгляде, ухмылке – во всей Шерил – язвительности, пусть даже игривой и беззлобной, выбивает потребность Бетти стереть с ее едва заметного ухмыляющегося выражения это вопиющее самодовольство. И она – несвойственно бесстыдно – захватывает запястье рыжеволосой, настойчиво ведя его вдоль позвонков Лодж ниже, к участку поясницы – мизерному просвету меж едва задравшейся кофтой и юбкой. Какая-то часть сознания Бетти надрывается в мольбе прекратить происходящее, но Вероника слишком смиренно подается назад. А Шерил слишком неконтролируемо впивается резцами в нижнюю губу, стоит их с Бетти ладоням скользнуть под край кофты Лодж. Уши закладывает от обрушивающегося стягивающего ощущения внизу живота, и Купер ликует – о, она фактически наслаждается – сменяющимися выражениями Блоссом, и мгновенная переменчивость останавливается на крайне внезапном выражении – заведенном и растерянном. Бетти нуждается в ушате холодной воды по многим причинам, и каждая из них – вполне основательная для незамедлительного одергивания руки и стыдливого удаления порознь из тягучей тишины пустующей раздевалки. Но кого – давайте смотреть действительности в глаза – это будет волновать, когда рука Шерил, ведомая необъяснимыми намерениями Купер, скользит к талии Лодж, и короткие ногти начинают нервно проходиться по мгновенно дающим отдачу мышцам. Бетти может бесконечно пялиться на теряющую – вообще-то, давно потерявшую – контроль над происходящим Шерил, но Вероника – не менее достойное зрелище, с ее едва заметно подающимся назад телом, до побелевших костяшек вдавливающая пальцы в шершавый выступ стены и… – Черт, – вырывается у Лодж, и она резко опускает голову, упираясь лбом в изгиб локтя, когда Бетти заводит руку Шерил дальше, аккурат к животу, натыкаясь на кайму юбки. И Бетти резко осознает. Все это просто ненормально. Бесстыдно отчетливое прерывистое дыхание; Вероника, бесконтрольно дергающая бедрами, когда переплетенные пальцы Бетти и Шерил едва заходят под край юбки; по-прежнему растерянная, предельно сосредоточенная и неестественно искренняя Шерил, чьи бедра почти прикасаются к бедрам Вероники – Бетти, черт возьми, действительно осознает, как все это дико. И то, как влажно меж бедер Купер – лишь свидетельство, насколько далеко они зашли. Шерил резко – для каждой из них – выдергивает руку, бросая оторопелый – словно впервые ее видит – взгляд на Бетти, и последняя замечает выступившее покраснение на оголенных ключицах Шерил, выглядящей внезапно слишком беззащитно. Бетти незамедлительно убирает руку с живота оборачивающейся в крайне смятении Вероники, и это – самое долгое из мгновений, когда они вот так просто смотрят друг на друга – в нервной растерянности и предельном замешательстве. Подбородок Шерил чуть дрожит, и она, срываясь с места, берется лихорадочно хватать с лавки вещи, оставленные перед уходом в душевую. Шерил нехарактерно неловкая, и когда она уже готова развязать полотенце, ее пальцы крепче стискивают узел на груди, и Бетти осознает – они с Вероникой до сих пор пялятся. Переминаясь с ноги на ногу, Шерил выглядит откровенно сконфуженно. Ведь если в переполненной переодевающимися, беспрерывно трещащими участницами «Речных лисиц» раздевалке стаскивать с себя одежду и представать обнаженной – привычно дело, то сейчас это – совершенно иной уровень комфорта. И Бетти прокашливается, стыдливо отводя взгляд и возвращаясь к своей одежде. До конца дня они не роняют ни слова в обращении друг к другу. Понять разницу между ненавязчивой заинтересованностью и вполне определенным влечением – дело нехитрое. Куда сложнее – осознать, что конкретно из этого ты испытываешь в отношении определенного человека. Они предпочитают предать абсурдному забвению произошедшее в раздевалке, но Бетти не может – она просто, черт возьми, не в состоянии – сдерживать давящий, селящийся меж ребер ком обиды и смешанной ревности, заставая за дальним столиком в столовой Веронику в единоличном пребывании Шерил, что-то свойственно щебечущей и заправляющей темную прядь Лодж той за ухо. И она внезапно не разбирает – хочет она чувствовать пальцы Шерил в собственных волосах над ухом или же с такой же заботливостью в жестах восседать напротив Вероники. Джагхед предлагает Бетти отметить в «Pop’s» месяц со дня возрождения школьного издания – и отказаться было бы крайне неловко, ведь, в конце концов, это она подбила его на участие в этой неизвестно на что обреченной авантюре, но опять же – она не слепая, и отрицать явную тягу Джагхеда было бы по меньшей мере глупо. – Поход в «Pop’s» ничего не значит, – кидает короткое Вероника, когда Бетти стеснительно советуется с той, не расценит ли Джагхед это как обоюдное влечение, и – ладно, возможно, ей лишь кажется, что Вероника звучит раздраженно и хочет поскорее завершить этот разговор. Молочные коктейли и ягодный пирог – это могло бы стать трогательным возникновением чего-то действительно многообещающего, и Джагхед старается – действительно старается – не дать Бетти заскучать. А она старается не выместить на нем раздирающее естество чувство ревности, ошеломленно следя за заходящими в «Pop’s» Шерил и Вероникой, следующих к дальнему столику. «Поход в «Pop’s» ничего не значит», приходится многократно повторять Бетти самой себе. Это – окончательно и бесповоротно испорченный вечер, и ей хочется извиниться перед Джагхедом за собственную концентрацию внимания на этих двоих, восседающих в непосредственной относительной близости так показательно – с их как бы невзначай касаниями, шепотом на ухо и бархатным смехом. Ей внезапно хочется вывалить Джагхеду терзающие сознание переживания, но она и так знатно постаралась, чтобы парень чувствовал себя брошенным, потому лишь сдержанно обнимает того, когда они доходят до ее дома, и спешно следует к входной двери, чувствуя, что еще немного, и разрыдается прямо здесь. Их совместное нахождение – словно искрящийся у самого основания фитиль, и это становится фактически невыносимым – эти шарящие друг по другу голодные взгляды, опасливо прерываемые – излишне длительные – прикосновения, эта растерянность, когда они втроем встречаются взглядом – потому что все это так предельно странно. Они не проясняют многих вещей, и от этого в голове Бетти копится лишь больше неразрешимостей. И когда Шерил с очевидным, едва ли скрываемым сожалением отказывается от предложения Бетти посмотреть какой-нибудь фильм, ссылаясь на «очередной званный ужин», последняя находит подобный исход даже благоприятным. Бетти так давно не проводила времени исключительно с Вероникой, ведь если они видятся – Вероника либо в обществе Шерил, либо они втроем. – Я рада, что ты пришла, – шепчет Бетти, крепко стискивая Лодж и сжимая в ладонях кофту на спине. – Я скучала по тебе. Ни одна не делает попыток высвободиться, и Бетти решает, что разумно будет отстраниться, ведь тело мгновенно отзывается на скребущие в районе позвоночника пальцы Лодж, и это просто не может повториться снова. – Вероника, – подает голос Бетти, садясь, стоит документальному фильму закончиться, а ее голове – окончательно сползти на равномерно вздымающуюся грудь подруги. – Вы с Шерил много времени проводите вместе. Вероника лишь медленно кивает, серьезно глядя на теребящую заусенцы Бетти. – Как и вы. Бетти приходится поднять взгляд на Лодж, вбиваясь в серьезное – слишком, черт возьми, серьезное – выражение напротив, отчетливо проясняющее – Бетти все должна осознать сама. И ее внезапно осеняет. То, как она решительно захватила кисть Шерил, дразня ею Веронику; то, как смотрела на Шерил в часы тренировок «Речных лисиц», ловя вперившийся в ее изучающее выражение взгляд Лодж – раздраженный и гневный – этого вполне достаточно, чтобы допустить их совместное времяпрепровождение вне стен учебного заведения и осведомленности Вероники. – Мы почти не пересекаемся, – убежденно чеканит Бетти, доверительно чуть подаваясь вперед. – Мы лишь работаем над совместными проектами по химии и биологии, ее классы совпадают с моими. Кажется, этого достаточно. И Бетти видит, как напряженные плечи Лодж расслабленно опускаются, а губы трансформируются в нервную короткую улыбку. Это происходит, и происходит, и происходит. Это происходит за обедом, когда Вероника роняет, что забыла взять салфетки, и две руки одновременно протягивают ей необходимую вещь, отчего той приходится оторопело опуститься обратно на стул, а Бетти и Шерил – сконфуженно переглянуться. Это происходит, когда Шерил вне прочих однозначных намерений усиливает давление на вытянутую ногу Купер, говоря, что для региональных соревнований нужна отточенная техника, и Лодж едва не сталкивается с пятящейся назад участницей, не сводя взгляда с этих двоих. Это происходит, когда Вероника и Бетти заходят в здание, и Шерил – появившаяся неизвестно откуда – вклинивается меж тесно идущими фигурами. В иной раз ей пришлось бы расцепить их руки. Но Вероника с Бетти больше не держатся за руки, и это – очередная из неразрешимостей Бетти Купер. Бетти сбивается с подсчета, когда кто-либо из них нарушал пребывание двоих, обязательно разрушая этот альянс своим присутствием. Это присутствие никогда не было навязчивым. И как бы они не старались отдалиться друг от друга – ходить поодиночке, на общих классах садиться в разные концы аудитории, отказываться от совместной деятельности, когда преподаватель ставил их в пару, уходить из школы в разное время и даже обедать с другими однокурсниками – обстоятельства так или иначе сталкивали их вместе, вопреки их намерениям держать дистанцию. И, наверное, стоило признать – они окончательно запутались. Хотеть Шерил, в постыдных мыслях впиваясь зубами в край матраса, представлять ее голову меж своих ног и выбирающий подходящее давление и ритм язык – не было нормальным. Воображать Веронику, поглаживающую Шерил по обнаженной спине и обрушивающуюся с поцелуем на губы Бетти – было предельной катастрофой. Бетти признавала – через сквозящую противоречивость и отторгающий правду разум – она не желала их единоличного присутствия. Больше нет. Она хотела их обеих – шагающих по обе стороны от нее, их совместное присутствие в ее действительности, трещащей по швам в их отсутствие. Вероника однажды обронила – многократными взглядами и единожды оброненным в тишину высказыванием – Бетти все должна понять сама. Понимание – порой болезненное, но исключительно естественное и своевременное. Полнейшим абсурдом было отрицать их обоюдное влечение, но отрицание в присутствии в сознании истины – вполне осознаваемой, но упорно отторгаемой – не проявление слабости. Просто всякий процесс требует времени. Это происходит медленно и спокойно – без беспорядочных действий, срывающегося голоса и судорожного сбрасывания одежды. Это просто происходит – в разделенном четком осознании происходящего. И когда одежда покоится на полу, Бетти сдавливает губы Шерил в поцелуе, а Вероника неторопливо разводит ее ноги, та с характерным звуком отрывается от Бетти – растерянная и с расползающейся по щекам и ключицам краснотой. – У меня никогда ни с кем ничего не было. На Бетти и Веронику обрушивается иная, сокрытая от остальных сторона Шерил – крайне чуткой и застенчиво искренней.***
Проходит несколько дней с момента, когда мать Шерил застала их, и глаза Бетти – опухшие и раскрасневшиеся от периодически подступающих слез – следят за избегающей всяческого контакта с ней, или Вероникой, фигурой. Вероника выглядит не лучше – со старательно замазанными тональным кремом синяками под глазами и лопнувшими в уголках капиллярами, и Бетти знает – всем троим это дается одинаково тяжело. Контроль над Шерил – тотальный, не оставляющий ни единой возможности подобраться к той даже для короткого разговора, ведь во время занятий она предпочитает заходить в класс точно по окончанию перерыва, на обеденном перерыве подозрительно периодично наведывается в кабинет директора, а сразу после занятий у ворот дежурят ее родители. И Бетти не может избавиться от дробящего ощущения, что все происходящее – исключительно ее вина. Бетти осознает, что они катастрофически встряли, позволив собственным чувствам – влечению или же чему-то куда более основательному – вырваться и охватить их, загнанных обоюдной нехваткой друг друга в собственной повседневности. Но какой смысл сдерживать то, что так очевидно? Вероника не выдерживает, срываясь на перемене в туалет, и Бетти, подоспев через пару мгновений, находит ее, сидящую на холодном кафеле, с прижимаемыми к глазам ладонями. Сорваться перед Вероникой, окончательно потерянной – недопустимо, и Бетти молча опускается рядом на колени, оплетая руками содрогающееся от подступающих рыданий тело и сдавливая ту лишь крепче в ответ на раздирающий плач. Проходит порядка двух недель, когда Шерил внезапно подлетает к ним, хватая обеих за руку, и затаскивает в пустующий класс. Они впервые за долгое время смотрят друг на друга в вопиющей растерянности и незнании, что будет более уместным предпринять. – Я уезжаю, – проносится тихое, но четкое. Бетти моргает и чувствует, как слева от нее напрягается Вероника. – Родители сочли необходимым отправить меня в пансион, – чеканит она, и Бетти внезапно хочется отвесить Шерил за это предельное спокойствие в голосе. – И это прощание, – завершает она, опуская на мгновение глаза – такие же подернутые краснотой. В этом вся Шерил – в деланном официалитете. – Когда? Вероника стоит, скрестив руки, и Бетти внезапно чувствует себя неуютно, ведь такая Шерил и такая Вероника – то, с чего они начинали. – Завтра отец отвезет меня. Никаких проводов и прочей чепухи. Просто, – ее взгляд едва заметно теплеет, – решила, что вас предупредить необходимо. – Ты же этого не хочешь, – Бетти отчаянно мотает головой, ведь она просто не верит, что Шерил действительно – после всего произошедшего – вот так просто уезжает. – Ты не хочешь этого, Шерил. – Личные желания в семье Блоссом – непозволительная роскошь. Вероника ухмыляется, закатывая глаза – и это ее защита. Основательное свидетельство, как ей больно, и стоит Шерил подойти, прижавшись губами к ее щеке – Вероника опускает ресницы, тяжело сглатывая. Шерил отстраняется и, взглядывая на по-прежнему изучающую носки туфлей Лодж, разворачивается к Бетти. Губы Шерил – лишенные всякой характерной помады, горячие и дрожащие: – Я этого не хотела, Бетти, – шепчет она ей на ухо, заправляя светлую выбившуюся прядь. – Это просто случилось. Шерил исчезает. Равнозначно собственному появлению в их повседневной обыденности – внезапно и болезненно. Строить общение, лишенное привычной рыжеволосой головы, бессменно маячащей на горизонте – словно заново выстраивать забытое и иллюзорно утерянное. Это – общее переживание и общая своеобразная потеря, и Вероника едва не ежедневно остается у Бетти – она тревожно засыпает, и Бетти не смеет ее будить, зная, что обязательно будет рядом, когда Вероника в очередной раз подорвется с криком и хаотично ищущими руками, елозящими по пространству между ними. Они словно смотрели друг другу в глаза, ясно осознавая, но боясь сорвать в пространство смелый домысел – Шерил не вернется. Ее захватит иная жизнь, с иными людьми и иными впутывающими историями. Остались они – Бетти и Вероника. По-прежнему заботливо глядящие друг на друга. И по-прежнему вместе.