Рагнарёк

Один всегда один Среди снегов да льдин, брошенных в мир седин. Тихо сиди и Жди. Скалится хищный волк: Скоро настанет срок. Огненный рагнарёк. Кто поджигает глёгг? Арья читает это по своим венам, что давно уснули в полубреду (куда я бреду и зачем?), рыщет звериным сердцем, душой человеческой ищет совсем не щит. Где-то же должны расти розы, смеяться дети? Где-то, где-то, где-то... * * * Берега изрыты оспинами соли и снега, обвиты вересковыми пустошами. Каждый слышит шёпот отца: «Зима близко», каждый видит глаза-фьорды и не сомневается. Не смеет сомневаться старшая дочь леди Кейтилин и лорда Эддарда, кожей — хрустким фарфором — жмётся к горячим стенам надёжного Винтерфелла. Пульс живой воды наигрывает ей колыбельные, отпаивает дурманными снами, в которых она, Санса Старк, вышла замуж за южного принца-иноземца. Там жарко, там подают вино с отравленными рубинами, подмешивают в изысканные кушанья насмешки, расчерчивают тело киноварью. — Эй, проснись! Ну же, — Арья расталкивает сестру — того и гляди растолчёт в порошок. — Ты чего? Опять кошмар? Измятый пергамент лица, точно облитый молоком, Арью не пугает. Арье просто не по себе. Только Санса не в себе — и это совсем не просто. — Я... я... — Зима трясёт, зима вытряхивает из неё все погремушки — не греми, все побрякушки — стой ровно, леди, не пустословь, перестань бренчать пустой головой. Арья вздыхает в темноте, подымает с постели невесомый, истончившийся силуэт сестры и движется неуверенно, ощупью. Она забыла, когда научилась течь меж пространством и временем, когда лёгкие ноги стали быстрыми, а клинки запястий — льдисто-мглистыми, не искристыми. Сейчас она помнит своё имя и свой дом, следует по следам теней, касаясь звука, скользя по наледи пола. — Фрау Нэн, — слишком остро, слишком неправильно обращаться так к этой старушке с россыпью сказок в переднике. Арья передёргивает плечами почти незаметно и просит: — Сансе снова снятся кошмары, дайте ей какой-нибудь настойки или отвару, — непонятно, откуда взялось раздражение в голосе. Вздор. Что за вздор! Арья-то не больна, она не верит в бредни о Рагнарёке, о наступающей на пятки и на горла Фимбулвинтер — какая великанья зима? Какие пророчества? — Пора сшить погребальное платье для норн... — всхлипывает Санса, лепит лепетом подобия слов. — Бран — сломанный Бран, Робб... — Замолчи, лгунья, лгунья! — Арья вскрикивает странно, будто когда-то она уже горела, слагая похожие слоги воедино, будто... — Тише, маленькая сестрица, всех валькирий в округе распугаешь, — улыбка Джона — мягкое лето в цвету медовых бархатцев, улыбка Джона — единственное настоящее. Арья остывает, застывает в тепле и памяти. * * * Они сидят рядом, оседают на окнах инеем. В комнате слышатся приглушённое пение хардангерфеле — узорчатое дерево — пепел под чьими-то пальцами — Санса развлекает маленького Рикона. Бран наверняка влез на башню — плетёт ловчие сети для ветров — пусть играется, пусть забавится, пока может. А здесь — тишина, серый Хельхейм не кличет, не зовёт их. Арья тянется к Джону, Арья хочет сказать: «Плевать на зиму!» Арья хочет обнять, вернуться, повернуться к солнцу. Но открывает глаза, очернённые лихорадкой, слепая Бет. Обнимает Иглу, баюкая. Колет острым концом — всё, как наказывал брат.