Make me say it

Чангюн закрывает лицо руками, отгораживаясь и обособляясь. Крупная и ужасно жаркая ладонь Чжухона лежит на его талии крепко и удобно, пальцы острой, но приятной болью впиваются в косточки через плотную ткань толстовки. Он улыбается в камеру до сладости правильно и хорошо, глаза привычно сощурены в морщинки-полумесяцы. Болтает всякую ерунду, благодарит фанатов, складывая большой и указательный пальцы в крохотные сердечки. Даже наглости хватает рассказать про то, как они с Кихёном вместе ходили в церковь. А ладонь на талии — горит, остро, до оплавленных ребер под тонким слоем кожи. Кровь разгоняется огненно быстро, сердце стучит где-то у кадыка, а член стоит так каменно, что даже почти неприятно. Чжухон ведет вниз по чужому крепкому боку, останавливаясь у кармана брюк. У них. Ебаное. Интервью. Съемка в полный рост, Чангюн в первом ряду, отдувается по-английски, потому что он тут такой один, а иностранным фанатам тоже хочется. Но Чжухон совестью обременен никогда особо не был. Смеется, свободной рукой щиплет Минхёка за плечо, а сам просовывает два пальца в карман брюк и поглаживает настойчиво бедро. Чангюн громко откашливается, пытаясь скрыть тяжелый, вязкий вздох, переступает с ноги на ногу, потому что член уже упирается в ширинку, и скоро это станет очень палевно. Чжухон лыбится довольно и умудряется еще дунуть легко в ухо. Первым замечает Хосок. Чангюн бы пошутил, что с высоты его роста только на чужие ширинки и смотреть, но тут уже давно не до смеха. Рука Чжухона в кармане — это как-то за гранью добра и зла. — Надеюсь, фанаты подарят нашему новому альбому много любви! Спасибо! Хосок быстро сворачивает интервью, белозубо улыбаясь журналистке, и направляется в сторону служебных помещений. — Придурки. Ждите теперь тысячи скриншотов со стояком Чангюна в твиттере. — Прости, хён. Но, конечно, Чжухону ничуть не жаль. — Идем. Гримерка поражает своей пустотой; и спасибо ребятам за понимание, объясняться со стаффом придется именно им. Чжухон сразу лезет целоваться, мокро и глубоко, как ему всегда нравилось. Чангюн не против, но сначала надо бы заехать этому идиоту по лицу. Кулаком жалко, а вот раскрытой ладонью очень даже ничего. Звук пощечины получается хлесткий и в то же время смущающий, девчачий. Чжухон даже не обижается. — Ты вообще мудак? Прямо на интервью? Серьезно? Чангюн специально еще сильнее понижает свой бас, чтобы звучать более грозно и зло, но рука Чжухона в его штанах этому мало способствует, и голос получается скорее просяще-жалким. — Мы месяц отпахивали на тренировках, я разве не заслужил? Заслужил-заслужил, и, по правде, у Чангюна уже тоже яйца звенят от недотраха, но вот хрен он вслух это скажет. Молчание Чжухон принимает за негласное «да» и расстегивает молнию Чангюновых брюк, спускает их до колен. — Я так ждал этого. Чжухон дышит громко в шею, как здоровый, довольный кот потирается о влажную кожу носом и смотрит с таким обожанием, что ну как такого не простить? Он ведет языком вверх по кадыку до четкой, острой линии челюсти и проходится по подбородку. Чангюн жмурится, чувствует легкую боль зубов на своей нижней губе и, наконец, немного расслабляется. В конце концов, в гримерке у них еще точно не было. Руки сами опускаются на крепкие плечи Чжухона, поглаживая и разминая. — Надеюсь, герой-любовник догадался взять из общаги презервативы и смазку? Иначе пойдешь уединяться в туалете со своей правой… Ну, или левой. Ты же у нас на все руки мастер. Чангюн никогда не мог похвастаться отличным чувством юмора, он и не претендовал. — Мастер каламбура в деле, — улыбается Чжухон, — И да, я не совсем придурок и все захватил. — И где?.. — В кармане моей толстовки, посмотри. Чангюн на долю секунды притормаживает, смотрит отупело и потом орет: — Ты что, во время интервью держал гондоны и смазку в кармане?! Совсем крыша поехала от спермотоксикоза?! А если бы оно все выпало? — Но не выпало же, — скромно уточняет Чжухон. Чангюн даже задумывается о том, как прекрасно было бы приложить голову одного конкретного рэпера об один конкретный журнальный столик. — Нет, тебе точно вся эта эгё-хуйня мозги сожрала. — Но признай, тебе же нравится. Чангюн предпочитает отмолчаться. Чжухон кивает, с чем-то мысленно соглашаясь, и снова целует. Они стукаются зубами, прикусывают друг другу языки, сталкиваются носами. Все это настолько же неловко, насколько и умопомрачительно хо-ро-шо. Жар съедает их живьем и проглатывает. За тонкими стенами сидят уставшие от плотного графика ребята и наверняка прекрасно понимают, что происходит рядом. И это совсем не стыдно, даже интерес и азарт подогревает. Чангюн вцепляется в волосы Чжухона, когда тот просовывает руку ему в трусы. — Уже столько смазки. Так не терпится, детка? — Я тебе не телка. Просто сделай хоть что-нибудь. Чжухон облизывается и оттягивает крайнюю плоть, заставляя Чангюна громко выдохнуть. Он не большой любитель стонать, но сдержаться бывает крайне сложно. — Пошли хотя бы на диван. Ты, конечно, сильный и все такое, но это не порнуха, и трахаться на весу у стенки я не особо собираюсь. Уронишь еще. — Какой же у тебя ядовитый язык. Но до дивана они все же добираются. Хотя скорее доползают, потому что Чангюн путается в штанах, болтающихся у него на щиколотках. Небольшая софа обита ужасно неудобной и скрипучей пародией на кожу или лак, брезгливый Чжухон морщится, но вслух ничего не говорит. В конце концов, особо впечатлительные в соседней гримерке могут закрыть уши. — Только не тормози, пожалуйста. Я не очень настроен на всякую романтику, и нам по-хорошему надо уже минут через двадцать отсюда свалить, иначе менеджеры головы оторвут, — просит Чангюн, плюхаясь на крохотный диванчик, попутно стряхивая с пяток кеды и съехавшие брюки. — Ну вот, а я думал, сейчас свечи ароматические тут поставим, лепестки роз разбросаем, «Энигму» включим… — А ты не думай, ты лучше делай. Повторять Чжухону обычно не надо. Он сам быстро отбрасывает в сторону обувь, плотную жаркую толстовку, достав предварительно оттуда все необходимое, и даже джинсы, оставшись в одних боксерах и простой спортивной майке. — Я так хочу тебя. Чангюн закрывает глаза и слепо тянется за очередным мокрым поцелуем, пальцами массируя затылок Чжухона. Тот едва не урчит от удовольствия, подставляет шею, покусывая чужие, уже чуть припухшие губы, блестящие от слюны. Воздух в гримерке словно в один момент выкачивают, остается только вакуум, подслащенный легким безумием, но скатывающийся вниз по чувствам жгучей остротой, которую в Сковиллях уже не измерить, она давно вышла за рамки всех систем. Чангюну хочется, он готов, колени сами разъезжаются в стороны. Это как приглашение, знак действовать, сигнал. Чжухон втягивает носом невероятную мешанину запахов — дорогущий джо малон, олд спайс из ближайшего «севен элевен», арбузная жвачка, совсем не перебивающая три стакана американо, и немного пот, потому что стоять несколько часов под жарящими заживо софитами просто нереально. И у него от всего этого кружится голова. Чангюн уже почти не дышит, его светлая челка взмокла, кончики ушей покраснели. Чжухон не может не отметить, какой он чудесный, милый и открытый. Ты главное приди и возьми. Однако думать о том, что «прийти и взять» можно только Чжухону, откровенно приятно. Чангюн терпеть уже больше не в состоянии, он забрасывает одну ногу Чжухону на поясницу, заставляя его опуститься. Их бедра соприкасаются, конечно, никаких там электрических разрядов не случается, но ощущения очень схожи. — Тише, тише. Брифы летят нахер, приземляясь в районе урны, и для них сейчас нет более подходящего места, на самом деле. Чжухон помогает Чангюну избавиться от флисовой толстовки и сразу же прикусывает влажную кожу под оголившимися ключицами, неизбежно оставляя следы от зубов. Помечая и заранее выбешивая их стилистов. Язык мягко скользит от груди до крепко стоящего члена, и Чжухон правда хорош в минете, но в этот раз времени у них преступно мало. Поэтому он просто подразнивает мокро головку губами, обсасывает ее, выбивая из Чангюна парочку очень соблазнительных звуков, и тянется на пол за презервативом и смазкой. Чжухон рваными движениями раскатывает тонкий слой латекса по своему члену, выливает немного лубриканта на пальцы и растягивает напряженные мышцы. Месяц — это долго, и Чангюн хмурит брови, ему не больно, но трение ощущается легким дискомфортом. Пока Чжухон не проезжается по простате. У Чангюна перед глазами звезды взрываются, и мир словно надвое раскалывается. Он почти успел забыть, как это приятно. Чтобы не шуметь, приходится прикусить запястье. — Я люблю, когда ты громкий. — А я не люблю выслушивать морали от Кихёна и Минхёка. И, кстати, я не фарфоровый, пожалуйста… — Пожалуйста — что? — хмыкает Чжухон и снова надавливает на простату. У Чангюна от возбуждения пальцы на ногах подгибаются. — Ты сам знаешь. — Не-а. И когда Чжухон проводит ладонью по чужому члену, то тут уже выхода не остается. — Трахни давай. Fuck me as hard as you can. Могу еще на иврите то же самое сказать, надо? — Да нет, я понял. Чжухон достаточно легко входит, размер у него не экстра лардж, что лично для Чангюна большой плюс. Их двоих минут на десять просто вышвыривает из реальности. Слышен только мерзкий скрип голой кожи об обивку дивана, неровные выдохи и — о да! — тихие-тихие стоны Чангюна, которых он всегда так стесняется. — You take me so well, — с едва различимым корейским акцентом шепчет Чжухон. — Где ты этих фразочек понабрался? — Секрет. Чангюну правда интересно, и он потом еще спросит. Чжухон задает достаточно неспешный темп, вынимая член и снова загоняя его — крепко, до основания, как они оба любят. Мозговыносящее удовольствие звенит в ушах невероятно громко. Пульс за сотку, а сердце давно бьется у кадыка. — Ох… Вот так, да, — чуть слышно хрипит Чангюн, когда Чжухон меняет угол и обхватывает его член ладонью, быстро надрачивая. Надолго их не хватает, вынужденное воздержание делает свое дело. Чангюн первый закусывает нижнюю губу, отчаянно пытаясь не заорать в голос, кончая на собственный живот. От мощного оргазма мышцы сжимаются вокруг члена Чжухона так сильно, что он тоже не сдерживается и догоняет. Несколько минут они просто глубоко и громко дышат, обмениваясь довольными взглядами. — Это было… Хорошо, — явно преуменьшает Чангюн. Чжухон вынимает свой член, стягивает презерватив, завязывает его и кидает в мусорку к пустым бутылкам и упаковкам от бургеров. — А вот врать нехорошо. Чангюн улыбается, хмыкает и скатывается с дивана, пытаясь собрать раскиданную беспорядочно одежду. Чжухон почти по-джентельменски помогает ему одеться, потому что: «Я теперь ходить буду как пингвин». В гримерку к остальным парням они возвращаются настолько затраханными, что тем даже лень это как-то комментировать.