Порой приходится терять людей

      Снег, кружившийся в мерзком грязно-жёлтом свете уличных фонарей, плавно спускался на чёрные чугунные перила, на двух людей, куривших в сторону Невы. Чёрная угрожающая мёртвая гладь воды едва дрожала, когда в неё падал пепел с сигарет. Шилов взъерошил волосы и потёр колючую щетину. Выбросил погасшую сигарету, достал вторую. — Ром, — попытался вразумить безостановочно курящего друга Скрябин, — ты не виноват. Это случайность. — Выпустил мощную струю сигаретного дыма.       Стас уже забыл, что такое курить с тех пор, как женился на Марине. Но сегодня не мог по-другому. Погиб Серёга Жамнов. Погиб глупо и нелепо: его взорвали прямо у двери преступника. Рома потёр переносицу, тяжело вздохнул. С сожалением посмотрел на пустую пачку сигарет. — В нашей профессии никто ни в чём не виноват, — отвернулся и заглянул в черноту северной реки, словно надеясь там найти ответ.       Стас вздохнул и повторил жест друга. — Никого не осталось, — вздохнул Шилов, хватаясь за голову. — Почему же никого? — тихо отозвался Стас. — Джексон, ты да я…       Рома кивнул. Кивнул рассерженно. Он злился сам на себя. — Командир, которой не может уберечь своих солдат — плохой командир! — эти же слова Шилов произносил лет пять тому назад, накануне мести за Соловья. — Только, Ром, разница теперь есть, — мрачно усмехнулся Скрябин, а потом заглянул в глаза друга: — Теперь плохой командир — это я.       Стас отвернулся от реки, щурясь, посмотрел на небо. Зажмурился, отгоняя неприятные воспоминания. Не выдержал: закрыл глаза ладонью и стёр накатившиеся на миг слёзы. Пять лет тому назад на его глазах погиб Серёга. Как сейчас, Стас явственно помнил, как Соловей вышел из синей «девятки», позволяя Стасу усесться за руль. Помнил, как он преодолел этот десяток-другой шагов. Как распахнул дверцу красной «Альфа-Ромео», наверняка, предвкушая шок наружки. Помнил эти невыносимые секунды, прошедшие до того, как Серёга Соловьёв повернул ключ зажигания. Помнил этот столб огня, поглотивший автомобиль разом. Помнил этот грохот, ворвавшийся в память навечно вместе с острой мыслью: «Серёга погиб!».       Рома вспоминал то же самое. Вспоминал, как полгода после смерти Серёги Стас винил его в этом. Вспоминал, как сам начал верить в это. «Роман Шереметьев, а лучше Арнольд Шереметьев», — мягкий голос Вики, голос девушки, что продавала своё тело другим мужчинам, а душой всегда была верна Роме, даже когда её убивали, ворвался в мысли Шилова, вызвая странную дрожь. Рома невольно вспоминал её мягкие черты, её смиренный голос и послушный взгляд. Тигрёнок… Он редко называл имя, когда говорил о ней. Только Тигрёнок. Она была взрослой внешне, но наивным ребёнком в душе. Любила игрушки, как маленькая девочка. И доверяла Роме, как другу, как доверяет собака хозяину. А он не смог её уберечь. До сих пор Роман помнил беспристрастный голос убийцы: "Работает ли у вас Арнольд Шереметьев?"       Трижды. Трижды едва не погиб Джексон, хотя, впрочем, это была не вина Стаса и не вина Ромы. Но только Богу известно, как усердно скребли на сердце Ромы чёрные кошки, когда Джексон лежал на операционном столе.       Свежий, ещё тёплый труп Лёни, сбросившегося с крыши год назад, встал перед глазами Шилова резко. И опять во всём виноват был он. Он раскрыл Лёне глаза на суровую реальность, когда тот вновь обрёл смысл жизни. А потом ещё и бросил ему в лицо жестокое обвинение. Им тогда двигалась ярость, а не рассудок. А когда Лёня сбросил трубку и прыгнул с крыши, изменить уже было ничего нельзя. Запоздалое осознание истины не воскресит Василевского. Рома вздохнул, закрыл лицо руками, разъярённо растёр его. Берестов. Случайная жертва. Рома помнил, как называл его своей страховкой. А сам не смог уберечь. Подставил. Откашлялся — год в «крестах» всё-таки аукнулся.       Стас встряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Не вышло. Тяжело вздохнул: несмотря на то, что погиб Серёга Жамнов по частичной вине Джексона, он тоже чувствовал себя виноватым. Именно он, именно майор Скрябин, является начальником отдела по расследованию убийств в городе Санкт-Петербурге. Именно он должен был настоять на вызове ОМОНа или СОБРов. А вместо этого поверил Жеке, которым двигала месть. Если б Стас знал, то обязательно бы предотвратил. — Стас, тебе не надоела ещё эта грёбанная война? — запрокинув голову и щурясь, как кот, от света фонарей, выдохнул Шилов. — Ром, надоела, — выбросил выкуренную сигарету в снег Стас, — только бежать мне некуда. — И не надо… — пожал плечами Рома и саркастически усмехнулся. — Эту войну выиграли мы. — Ага, — печально улыбнулся Скрябин, вздохнул и вкрадчиво твёрдо спросил: — Но какой ценой, Рома? Какой ценой? — Порой приходится терять людей… — вздохнул Рома, потирая друг о друга озябшие ладони. — Но мы-то остаёмся. И продолжаем воевать за них. — Мы есть, — кивнул Стас, — а их… — Уже нет. — Роман отошёл от перилл и отправился навстречу тёмной огромной фигуре, вышедшей из-за тяжёлой двери, ведущей в рюмочную.       Джексон был пьян. Стас покачал головой в предвкушении философских размышлений о смысле жизни. Вместо этого Жека молча хлопнул Рому по плечу. Шилов усмехнулся. «Ром, почему так? — прохрипел Джексон. — Я в Афгане меньше товарищей терял, чем здесь! И убивал как будто меньше… Тошно на душе, Рома…». Стас подошёл к друзьям, посмотрел на них, выслушал исповедь Джексона. Приготовился уже ответить, но Шилов его опередил: «Любая война когда-нибудь закончится, Жека. И тогда все мы сможем жить по-человечески». «Ты забыл об одном, Ром, — подал голос мрачный Стас. — Война, в которую ввязались мы, не закончится. Никогда». Шилов окинул Скрябина быстрым взглядом и кивнул. Они втроём отправились к автомобилю. Рома вздохнул: «Но когда побеждает одна сторона, наступает перемирие. Пусть и временное».       Серебристое «Ауди», провожаемое светом унылых фонарей, двинулось по тёмным улицам города трёх революций. «Сегодня победили мы», — пытался убедить себя Рома. Но в голове почему-то всплывал вопрос Стаса: «А какой ценой?». Шилов откинулся на спинку сидения, прикрыл глаза. Цена победы была, действительно, очень дорогой. Жизни других людей. Жизни друзей и товарищей. Но порой приходится терять людей, даже знакомых, даже родных до боли. Но это не значит, что с их смертью надо сдаваться. Надо бороться. До самого конца.