Сыпасиба, Нуна

      — Посторонись! — раздался приглушённый бас и дверь в гостиную начала открываться.       Минсок, спокойно заваривавший себе чай у плиты за два километра никому ничего не перегораживал, но на всякий случай всё же отскочил вглубь кухни, поближе к холодильнику. Нуна, сидевшая на дальнем диване, удивлённо оторвала нос от книжки и обернулась на голос. Крис опустил газету, Чен оторвался от телевизора. В гостиную втиснулись сначала две объёмные картонные коробки, поставленные одна на другую, а за ними весь остальной Чанёль. А следом просочился неожиданный Сехун с ещё одной коробкой.       Из своей комнаты выглянул Кёнсу:       — Что происходит? — поинтересовался он, пока парни сгружали добычу на пол между диванами.       — Мы ограбили хёнов на украшения! — сияя лучезарной улыбкой, отозвался Чанёль.       — Каких хёнов? На что? — из-за спины вокалиста показался зевающий Чонин. Нуна отложила книжку, спустила ноги с дивана и с любопытством потянулась к ближайшей коробке.       — Всех хёнов. И Шайней, и Супер-Джуниоров, — ответил Сэ, отводя руку россиянки в сторону, мол погоди пока открывать. — И даже немного Гёрлз Дженерейшн.       — Они же не «хёны», — задумчиво протянул Лэй, до этого слишком умело сливавшийся с обоями. — Они «онни».       — Нет, Лэюшка, это мне они «онни», а вам они, не поверишь, «нуны», — хмыкнула Нуна. Потом чуть призадумалась и хихикнула: — А ещё «они — онни» забавно звучит по-русски…       — Знаешь, что ещё забавнее звучит по-русски? — перебил её Кай. — Ответ на ОБА моих вопроса. Что вы там упёрли у всей общаги?! — недовольно поторопил он ЧанХунов, подходя к эпицентру событий.       Чанёль загадочно ухмыльнулся, запустил руку вглубь верхней из своих коробок, чуть-чуть там повозился, а затем резко выпрямился и взметнул руку вверх:       — НОВОГОДНИЕ УКРАШЕНИЯ!!! — эффектно выдохнул он, осыпая зелёными блёстками стол, пол, полдивана, себя, Сехуна, Чонина, Нуну и очень невовремя вышедшего на шум Чунмёна.       — Ух ты, — просияла Нуна, ловя, порхающие в воздухе изумрудные переливы, пока Чунмён пытался осознать, что вообще произошло, а Кай, которому прилетело особенно метко, отплёвывался от глиттера.       — Будем создавать рождественское и новогоднее настроение! — расхмурил свой фейс Сэ.       — Здорово! — улыбнулась Нуна, но потом чуть призадумалась: — Только… а чего вы по общаге-то рейдом пошли? У вас разве нет своих украшений?       — Мы ведь здесь всего два года, — пояснил Сэ. — В прошлый новый год нам было некогда, а за год до этого у нас вообще был предебютный промоушен. Сегодня утром мы с Чанёлем попросили украшений у менеджера, а он послал нас…       — …в магазин, — закончил за замявшегося макне Каланча. — Сказал, что это в его обязанности не входит, самим надо — сами разбирайтесь, — развёл он руками. — Вот мы и разобрались! — он снова просиял и подкинул вверх пару глиттеринок, оставшихся на его ладони.       — Без меня?! — раздался возмущённый вокал.       — Ой, ну Бекончик, ты же спал… — сдвинул бровки домиком Чанни. — Я не хотел тебя будить.       — И вместо того, чтобы дождаться меня, ты взял с собой этого…       — Бэкхён сейчас вот оооооочень осторожно заканчивай это предложение, — протянул голос из угла гостиной.       — …нашего господа-бога пресвятого блаженного О Сехуна, когда ж ты уже сдохнешь, Лу Хань, — закатил глаза Бэк, присоединяясь к собранию в гостиной.       — Только после вас, — мило улыбнулся ему Олень.       — Ой, показывайте уже, чего притащили, — нетерпеливо махнул рукой Булка, переползший к диванам на достаточно близкое, но всё же безопасное расстояние.       — Все тут? — Чанёль окинул лучистым взором совсем уже плотненько скучковавшихся вокруг ребят. Народ активно закивал. — А Тао? — уточнил он.       — Я тут, — помахала рука Панды откуда-то из-за Криса. — Просто все столпились, мне не втиснуться.       Крис что-то хмыкнул и вытащил китайского макне в центр круга перед собой, так что тот оказался даже ближе всех к заветным коробочкам.       — Крис-гыэ, ты лучший! — благодарно просиял Тао, оглядываясь через плечо. Крисус ухмыльнулся, очень довольный собой, но тут же наткнулся на хитрый мордас Лу, дёргавший бровями прямо напротив, и быстренько поправил свой бичфейс:       — Да, давайте уже, что там у вас, — максимально безразличным тоном сказал он Чанёлю, прочистив горло.       ЧанХуны заговорщицки переглянулись, присели на корточки у коробок и, с видом волшебников-друидов, собравшихся передать своим ученикам тайные знания, медленно потянулись к первому из своих чудесных ларцов…              …              — Серьёзно? И это всё?       — Ну… коробки скорее отражали размер наших амбиций, чем реальные результаты, — вздохнул Чанни, смущённо почёсывая затылок.       — А ажиотажа развели, — фыркнул Кай.       — Ну эй! — возмутилась Нуна, помогавшая Чунмёну стряхнуть с носа особенно прилипучие блёсткины. — Ещё не всё потеряно. Хотим украсить гостиную — украсим гостиную. Сехун, у тебя ещё остались материалы от наших подарков Крису?       Макне кивнул и устремился к себе в комнату. Крис немного посерел и на всякий случай нащупал стену — вдруг Сэ сейчас вынесет то самое папье-маше в полный рост. А ведь ему только перестали сниться кошмары с того дня рождения!        (тут ненаписанный абзац про то, как они порезали снежинок, налепили бумажных гирлянд и кое-как украсили этим комнату)              — Вау, — констатировал Крис, задумчиво оглядев получившийся натюрморт. — Как будто здесь ворвался детский утренник. Дизайн, который мы заслужили.       — Сарказмы сарказмами, Крис, а вышло вполне душевно, — хмыкнул Сухо. — Хотя, конечно, сначала я тоже ожидал более… эстетичного результата.       — И не говори, — хмыкнула Нуна. — Вон, в детстве всегда кажется, что взрослые могут всё, сразу и идеально. А потом тебе исполняется двадцать, и понимаешь, что твои навыки поделок в три года на самом деле были твоим потолком. Самое большое откровение взрослой жизни.       — Только если ты не Кёнсу, — пожал плечами Чанёль, кивая на безупречный рисунок Санты в упряжке оленей, который ещё сох на полу перед КайСу.       — Ну извините, что у меня в отличие от вас руки растут из плечей.       — Да ладно вам. Честно говоря, снежинки Кая — это отдельный вид искусства. Как будто Кубизм и Экспрессионизм родили ребёнка, посмотрели на него и тут же сбросили со скалы. И подожгли. И кинули сверху камень.       — Я не представлял, что вот это можно настолько точно выразить словами, — хмыкнул Минсок, восхищённо поджимая губы.       — Идите нахер! — возмутился Кай. — Сами попробуйте эти несчастные снежинки повырезать. Их как не кромсай — получается какая-то дичь.       — Ну вот у Сехуна же всё нормально получилось, — пожал плечами Лу, обводя ровненькие кружевные снежинки макне.       — Я просто резал по схемам, — покачал головой Сэ.       — Я резал их по схеме, без схемы, задом-наперёд и вверх ногами, — возмущённо всплеснул руками Кай, — и всё равно вышло вот это!       — Ну я же говорю. Отдельный вид искусства. Без рамок и границ. Я серьёзно, мне кажется, это можно продавать.       — Давайте лучше сделаем ещё чего-нибудь, — задумчиво потерев подбородок, предложил Кёнсу. — Там вот угол пустой, и стена какая-то плешивая…       — Больше мишуры богу мишуры! — гаркнул Чанёль и вернулся к делу        (и они снова садятся за поделки, рисуют, клеят, лепят, болтают о жизни)              — А вы когда-нибудь задумывались о том времени, когда мы друг друга не знали? — поинтересовалась Нуна.       — Мы тебя до этого августа не знали, — хмыкнул Кай. — И слава Богу.       — Нет, ну это-то понятно, — отмахнулась Нуна. — Я имею в виду, то время, когда вообще никто из нас не был знаком друг с другом. Или вот, самое детство, когда мы ещё даже своих школьных друзей не знали…       — О, я понимаю о чём ты, — улыбнулся Чунмён. — Так сложно представить, что человек, которого ты сейчас хорошо знаешь когда-то жил совсем отдельно, параллельно с тобой и вы даже не представляли, что когда-нибудь встретитесь.       — Ага, — кивнула ему Нуна. — Ну просто представьте, например, вот вы двое, — она обернулась к Чанёлю и Бэкхёну. — Могли стоять на одном светофоре, плечом к плечу и даже не подозревали, что когда-нибудь вот этот незнакомец станет самым близким человеком!       — Тебе нужно найти хобби, — закатил глаза Кай.       — У меня есть хобби, — снисходительно покачала головой Нуна. — И, Каюнь, ну неужели тебе никогда такое не приходило в голову? Это же так интересно!       — Мне приходило, — усмехнулся Бэхён. — Особенно, когда непонятная фанатка, с которой я случайно столкнулся зимой, оказалась нашей учительницей русского языка.       — Ох, не напоминай, — сделала большие глаза Нуна.       — А представляете, если мы все когда-то сталкивались друг с другом, не зная, что это мы? — поднял глаза к потолку Сэ.       — Это как? — не понял Минсок.       — Я думаю, Сехун хочет сказать, представьте, что когда-то давно в детстве мы все уже видели друг друга, но не помним этого, потому что встреча была мимолётной и нам даже в голову не приходит связать её со знакомыми теперь лицами.       — А может, мы вовсе её не помним, потому что были совсем малышами, — согласился Кёнсу.       — Да ну. У нас тут народ из трёх стран сразу. Это и так маловероятно, а так совсем неверотяно, — покачал головой Булка.       — Ну, я вообще-то была в Корее один раз до этой зимы, — задумчиво постучала себя по губе Нуна. — Мама как-то выиграла у себя на заводе жеребьёвку, и мы летали сюда с группой на четыре дня. Я почти ничего не помню, мне лет пять было, может шесть. В школу я ещё точно не ходила.       — Мы с родителями вообще часто приезжали, — пожал плечами Лу.       — Ну и что вы хотите сказать? Что когда-то вы все уже встречались, но не помним это? И вот это вот всё, предначертано нам судьбой?       — А почему бы и нет, — усмехнулась Нуна              *флэшбек*       — Мам, ну отстань. Ну поехали уже домой! — простонал на кантонском восьмилетний малец, недовольно оттягивая слишком сильно замотанный шарф.       — Цзя Хэн, постой смирно ещё полминуты! Дай мне тебя нормально сфотографировать. Замри, — ответила ему миловидная женщина, отступая на шаг назад, чтобы в кадр попало не только недовольное лицо сына, но и высокая новогодняя ёлка за его спиной.       — Ты и так уже две плёнки нащёлкала. Ну хватит, — закатил глаза тот.       — Мы с тобой не каждый день приезжаем в Сеул, так что нечего тут, — парировала та, и мальчику пришлось подчиниться и встать в нормальную позу для фотографии. Лицо он тем не менее сохранил максимально мученическое.       — Нет, ну что ты будешь делать, — мать опустила фотоаппарат. — Посмотри, какая красота вокруг, а. А ты дуешься. Вон, мальчика тоже фотографируют, он же не ноет.       Она кивнула на кроху, лет четырёх, которого отец только что так же подвёл и поставил у ёлки.       — Пап, а можно, чтобы моя панда тоже… видна была, — попросил малыш также на китайском и повернулся бочком, чтобы в кадр попал его рюкзак.       — Хорошо, сейчас, — улыбнулся его отец, приседая, чтобы найти ракурс получше.       — Ну ещё бы! — возмутился Цзя Хэн. — Ему же года три! Я в три года тоже любил фоткаться. Эх, молодость, — драматично вздохнул восьмилетний и шмыгнул носом.       — Вообще-то, мне пять, — гордо отозвался малыш, поворачиваясь к Цзя Хэну. — И я никогда не разлюблю фотографироваться.       — Доживи до моих лет, — ответил ему тот и ещё убедительней шмыгнул носом.       — Так, а мы, пожалуй, пойдём пока мой сын не вышел на пенсию, — улыбнулась отцу малыша мама Цзя Хэна. Тот понимающе улыбнулся в ответ. — Всё равно кто-то фотографироваться не хочет.       — Я хочу! — испуганно возразил пятилетний мальчишка.       — Тётя не про тебя, Цзытао, не волнуйся, — успокоил его отец. — Ну-ка, смотри в камеру.       Тот улыбнулся и снова стал позировать, всё равно краем уха слушая разговор, удаляющихся незнакомцев.       — Мам, будешь заставлять меня, уеду в Канаду и сменю имя…       — Обязательно. Только вот беда, на загранпаспорт тоже нужно фотографироваться…       — Мам!       — Папа, как можно не любить фотографироваться? — спросил он, когда те вовсе скрылись из виду.       — Думаю, мальчик просто устал. Вот и куксится.       — Куску… Кусикс… что? — не понял Панда.       — Вредничает, — пояснил папа. — Ладно, пойдём-ка купим чего-нибудь вкусного. Вон, смотри какой вкусный блинчик у мальчика. Хочешь такой?       — Хочу! — заулыбался Тао, оборачиваясь на ещё одного восьмилетнего мальца закутанного так, словно на улице был не лёгкий ноль, а все -40 и полярная ночь.       — Мальчик, подскажи, где можно купить то, что ты ешь? — с тяжёлым акцентом проговорил отец, обратившись к нему.       Тот попытался что-то ответить, но его щёки были слишком набиты. Сперва он попробовал поскорее всё прожевать, но потом сообразил и просто указал рукой в сторону прилавков со всякими уличными закусками. Мужчина понимающе закивал, и с лёгкой улыбкой чуть поклонился ему. Тот тоже растянулся в улыбке, радостно переводя взгляд с отца на мальчика и обратно, безумно довольный тем, что он такой весь из себя ответственный и взрослый, смог показать кому-то дорогу, потом опомнился и поспешил поклониться в ответ. Что было весьма опрометчивым шагом, учитывая многослойную комплектацию его одежды.       — Так, — засмеялся отец, вовремя подхватывая мальчугана, опасно накренившегося над испуганно ойкнувшим Тао. — Аккуратно.       Мальчик, возвращённый в вертикальное положение, слегка покраснел и, бормоча извинения, рефлекторно попытался поклониться снова. На этот раз его остановили маленькие ладошки четырёхлетнего Тао, толкнувшего его в бок:       — Да хватит заваливаться, стой прямо! — грозно скомандовал он своим детским голоском.       Восьмилетний ни слова не понял и перевёл испуганный взгляд на мужчину.       — Говорит, не падай, — перевёл ему отец, всё ещё смеясь.       — Спасибо, не буду, — наконец смог выговорить хоть что-то мальчишка-колобок, с его перемазанных сладкой начинкой щёк не спешила сходить краска. — Извините, — добавил он, вставая ровнее.       Мужчина дружелюбно отмахнулся, ещё раз поблагодарил его, хлопнув по плечу, затем взял Тао за руку и наконец отправился к лоткам, покупать себе и сыну по сладкому пирожку. А восьмилетний вернулся к уплетанию своего, провожая их взглядом и больше не пытаясь выделывать такие опасные трюки, как сгибание себя больше чем на пятнадцать градусов.       — Пап, видел, как я его — хоба! Стоять, не падать! — размахивал руками Тао. — Это нас так учат на ушу. Стой прямо! Держи равновесие!       — Молодец, — мягко подталкивал его вперёд отец. — Обязательно расскажем маме. Позвоним ей, когда вернёмся в отель?       — Да!..       — Минсок!       Восьмилетний даже слегка подпрыгнул от внезапного отклика. Он отвёл взгляд от удаляющихся Тао с отцом и оперативно стал разворачиваться в своём курточном скафадре. На манёвр у него ушло столько времени, что звавшая его женщина с ворохом разных пакетов в руках уже сама успела до него дойти.       — Минсок, ну боже ты мой, посмотри на себя, весь перемазался! — заохала она, глядя на его увазюканные щёки. — Я же тебе оставила платок! Где он?!       — В кафмане, мам, — отозвался тот, как раз дожёвывая последний кусок пирожка, и похлопал свою куртку по соответствующему месту. Мать развернулась, сдала все пакеты как раз подоспевшему следом отцу, выудила из кармана сына платок и принялась тереть его щёки.       — На пять минут нельзя оставить!       Минсок обменялся обречёнными взглядами с отцом, и тот попытался сменить тему:       — Как хоть хотток, вкусный был?       — Оооофень! Ко мне дафе китайцы подходили, спфрафшивали, где такой купить, — попытался рассказать Булка, сквозь платок и руки матери. Та резко перестала его тереть и повернула за подбородок к себе.       — Какие китайцы? — ужаснулась она.       — Какие-то, — пожал плечами Минсок. Затем перехватил взгляд отца и понял, что зря он это рассказал.       — Видишь, я говорила, надо его было брать с собой в магазин, а не оставлять здесь! — схватилась за сердце женщина.       — Его же не украли! — обречённо вздохнул отец.       — Но могли!       — Нас не было семь минут, — отозвался отец таким убитым тоном, что было ясно — это не первый подобный спор в их жизни, и он уже отлично знает, что шансов на победу у него нет.       — Куда они пошли? — сдвинула брови мать, встряхивая Минсока за плечи. Тот неопределённо махнул рукой в сторону ярмарки.       — Мы идём в противоположную сторону, как можно дальше от них, — заявила женщина, схватила сына за руку, а мужа под локоть, и потащила их прочь, как и обещала ровно в противоположном направлении, по диагонали через всю площадь.       — Милая, но мы ещё не всё купили, — простонал муж.       — Завтра докупим, — парировала та.       — Мам, но дом в той стороне, — Минсок снова махнул в сторону торговых палаток, от которых они стремительно удалялись.       — Сядем на кольцевой автобус…       Тут кто-то нагнал их и подёргал её за рукав, произнёся что-то на китайском. Женщина чуть не умерла от испуга и живо развернулась, пряча за себя и сына, и мужа с пакетами, ожидая увидеть как минимум всю китайскую мафию в полном составе, пришедшую по их души. Но перед ними стоял всего лишь мальчишка вряд ли старше Минсока и с тёплой улыбкой протягивал что-то. Повисла неловкая пауза. Мальчик по очереди перевёл взгляд с одного родителя на другого, снова что-то сказал на китайском и потряс предметом в своей руке.       — Нам ничего не надо, спасибо, пожалуйста, досвидания, — выпалила мать, наконец придя в себя, и уже собиралась снова припустить в сторону с мужем и сыном подмышкой, но тут голос подал Минсок.       — Мам, так это моя варежка. Наверное выпала, когда ты платок из кармана доставала!       Женщина наконец опустила взгляд на ладонь китайца и убедилась, что сын не врёт. Тот протягивал им синюю варежку, точно такую же, как та, что красовалась на левой руке Минсока. Она поспешно выхватила её и отдала сыну. Тот, сгорая от стыда за мать, виновато улыбнулся мальчишке и хотел было поклониться в знак благодарности, но вовремя вспомнил, чем это последний раз закончилось, поэтому просто показал ему большой палец.       — Минсок, скажи мальчику спасибо, — выглянул из-за матери отец.       — Я не умею по-китайски, — сдвинул бровки тот.       — Сие-сие, — подсказал отец. Китаец заулыбался.       — А, ну тогда… Сие. Сие. — проговаривая каждый слог, кивнул ему Булка. — Сие. Сие. Тебе.       Мальчишка хихикнул и копируя его интонацию тоже произнёс:       — Сие. Сие.       — Сие. Сие. — ещё чётче повторил за ним Минсок, чтобы точно не ошибиться.       Тот просиял как начищенный пятак и тоже показал ему большой палец. После чего поклонился его родителям, махнул всем напоследок и побежал прочь, к своим, которые ждали его как раз у того магазина, где ещё недавно Булка трескал сладкий блинчик. Мама Минсока наконец облегчённо выдохнула, развернулась, и снова потащила своих мужчин к автобусной остановке, бормоча что-то вроде: «вот и зачем в мире столько языков, почему все не могут разговаривать просто на корейском, как нормальные люди».       — Ну что, отдал мальчику варежку? — поинтересовалась красивая высокая китаянка, в объятья которой прилетел мальчуган.       — Отдал, — гордо кивнул тот. — Представляете, он попытался сказать мне спасибо на китайском, — восторженно продолжил он, — но перепутал тона и сказал «понос»! — залился самым искренним хохотом пацан.       — Лу Хань! — укорила его мать. Отец хохотавший рядом не помогал ситуации. Она ткнула его локтём: — И ты туда же?       — Ну смешно же, — примирительно поднял руки тот.       — Но ты ведь подсказал ему как правильно? — переспросила мама.       — Да, конечно, подсказал, — протянул Лухан, а когда мама отвернулась, лукаво глянул на отца и тот ему подмигнул.       — Ну что, идём в магазин? — отец подставил локоть маме и протянул руку Ханю.       — Идём! Только чур я первее вас! — он проигнорировал ладонь отца и припустил в сторону сияющих рождественских витрин.       Он пробежал мимо стоящих в рядок киосков, спугнул пару зазевавшихся птиц, хохоча прокатился по замёрзшей луже, взлетел вверх по высоким каменным ступеням и повис на ручке входной двери. Та оказалась чересчур массивной и ни в какую не хотела открываться. Но даже в восемь лет Лу был упрямей планеты всей, тем более какой-то двери. Поэтому чуть попыхтев и поупиравшись ногами, он всё же сдвинул её с мертвой точки, а затем и вовсе распахнул.       Но не успел не то что войти — даже просто порадоваться собственному триумфу, потому что из магазина на него тут же вылетел кто-то очень маленький и шустрый, сшиб его с ног и сам завалился рядом.       Отойдя от первичного шока, Лу живо поднялся на ноги и удивлённо огляделся. Сбившему его недоразумению было года четыре от силы. Мелкий сидел там, где упал и, кажется, вовсе не собирался подниматься. Зато, судя по тому как он сопел и шмыгал носом, очень даже собирался плакать. Хань сделал только-не-в-мою-смену лицо, подскочил к нему и протянул руку.       — Ну-ка не реветь. Давай вставай, — видя, что мелкий просто ошарашено уставился на него и руку брать не собирается, Лу не растерялся и сам подхватил его за локти и поднял с холодного пола. Затем отряхнул, поправил куртку и стал осматривать руки и лицо на наличие повреждений. — Живой? Не ушибся? Надо же смотреть куда бежишь.       Мелкий был настолько шокирован речью на незнакомом языке и в целом бурной деятельностью, которую развёл Хань, что и правда расхотел реветь. Вместо этого он с огромным любопытством разглядывал странного незнакомца и просто подчинялся всему, что происходит. И когда тот нашёл-таки маленькую ссадину у него на подбородке, покорно принял от него пригоршню снега и приложил её к нужному месту.       — Ну вот, видишь, всё не так страшно, — констатировал Хань, закончив латать младшего, гордо упёр руки в боки и лучезарно ему улыбнулся.       Не сводя с Оленя восхищённого взгляда, мелкий вытер рукавом нос и улыбнулся не менее лучезарно. Во рту у него не хватало одного зуба, и Лу на секунду забеспокоился, не их ли столкновение тому виной. Но не успел оглядеться и поискать этот самый зуб или море кровищи, который он бы — в его представлении — за собой оставил, потому что из магазина выскочила перепуганная мать мальчишки, волоча за собой ещё одного, постарше.       — Сехунни, ты с ума сошёл так убегать! — она опустилась перед ним на колени, обняла и стала осматривать со всех сторон.       — Хён дразнился, что я шепелявлю, — он выглянул из-за плеча матери и обиженно показал брату язык. Та зыркнула на старшего сына и погрозила ему пальцем. Старший потупил взгляд, но едва мать отвернулась, скорчил недовольную гримасу.       — Господи, ну это-то когда успел! — воскликнула женщина, обнаружив под мокрой от растаявшего снега рукой ссадину на подбородке.       — Я бежал и врезался в мальчика, — пояснил Се, махнув рукой в сторону Лу, которого ни мама, ни брат с момента появления так и не заметили. Тот неожиданно тоже понял, что нагло залип, наблюдая за семейной драмой и пытаясь понять происходящее без субтитров, и быстренько вежливо поклонился. — Это он мне снег приложил.       Мама Сехуна ласково сдвинула брови и улыбнулась Лу Ханю:       — Вот как? Большое спасибо. Ты такой ответственный мальчик. Видишь, как себя должны вести старше братья? — грозно цыкнула она своему сыну, дующемуся в стороне. А затем снова обратилась к Лу. — Ты сам-то не ушибся?       Лу, всё ещё понимающий ровно два с половиной слова, трижды растеряно хлопнул глазами и переглянулся с Сехуном. Тот многозначительно вытер нос рукавом и пояснил:       — Он не по-нашенскому разговаривает.       — Ах вот как, — сделала большие глаза мама. — Откуда ты? — спросила она всё так же на корейском, как будто сама суть вопроса устраняла необходимость знать базовую лексику.       Пока Лу придумывал, как на это всё же ответить, подоспели уже его родители. Оглядели картину маслом и тоже потребовали объяснений. Хань ввёл их в курс дела за десять секунд. После чего ещё минут пятнадцать вместе с Сэ и его дующимся на весь мир братом наблюдал как все трое родителей поклонами, перемигиваниями и шарадами объясняют кто они и откуда, благодарят друг друга, извиняются, пытаются выяснить всё ли в порядке с детьми и, кажется, даже обсуждают геополитику.       — А почему вы не по-нашенскому разговариваете? — поинтересовался Сехун у Лу где-то на третьей минуте родительского театра пантомимы.       — Ты тоже думаешь, что мы умрём со скуки, пока они договорятся? — отозвался тот. На китайском, само собой.       — Да, вот именно так. Странно так, — поддакнул Се, прослушав эту загадочную цепочку звуков.       — Ты же понимаешь, что я тебя не понимаю? — уточнил Лу.       — Ты хороший. Вот брат у меня вредный, а ты хороший. Вот бы какая-нибудь фея наколдовала, чтобы я тебя понимал, — мечтательно вздохнул Се.       Лу немного покивал, потом поджал губы с видом «вот и поговорили». После чего вернулся к медитативному созерцанию родительской недобеседы.       Долго ли коротко ли — с точки зрения детей спустя как минимум пару тысячелетий — но в итоге их недоразговор всё же успешно завершился. Все распрощались, отряхнули своих отпрысков, и каждый пошёл своей дорогой: семейство Лу в магазин, а семейство О — на площадь.       — Мам, — спросил Се, оглядываясь на дружелюбно машущего ему из-за стекла Лу. — А ты знаешь какое-нибудь колдунство, чтобы научиться по-ихненскому говорить?       — Ты сначала по-нашенскому научись, — фыркнул брат.       — Колдунства не знаю, — с улыбкой отозвалась мать, мимоходом отвешивая старшему подзатыльник. — Но вообще китайский можно выучить.       — Правда? А это сложно?       — Ну, не то чтобы легко, но главное захотеть… — она притормозила, поднимая взгляд на вывеску ближайшего магазина, что-то мысленно прикинула и стала оглядываться в поисках лавочки. Найдя свободную неподалёку, она усадила на неё сыновей. — Так, посидите-ка тут две минутки, я забегу в этот магазин… Я быстро, — она по очереди чмокнула их в макушки и скрылась за ближайшей стеклянной дверью.       Едва мать ушла, старший вскочил с лавки, огляделся и пошагал к магазину напротив. Се тоже спрыгнул с лавки и хотел пойти за ним. Но брат развернулся и сложил руки на груди.       — Тебе сказали сидеть на лавке.       — Тебе тоже, — нахмурился Се.       — Да, но я в отличие от тебя взрослый. Поэтому сам решаю, что мне делать. Вот пойду и буду смотреть на игрушки, — он махнул рукой на витрину, к которой направлялся. — А ты сиди, и жди, как велено. Нос ещё не дорос, — он отбуксировал младшего обратно на лавочку, велел не шевелиться, а сам как и обещал пошёл залипать у витрины.       Се и хотел бы возмутиться, но не мог найти контраргументов. Брат же и правда уже взрослый, на полжизни старше его, причём целых два раза. В таком почтенном возрасте явно дозволено больше. Мультики же ему на целых полчаса дольше разрешают смотреть! Может, в этой ситуации такие же привилегии работают, откуда ему знать, ему до восьми как до луны. Кстати, а как далеко до луны?..       — Пст, — вдруг раздалось откуда-то из-за лавки, отвлекая Се от сложных астрономических рассчётов. — Пст. Эй, мальчик, помоги, будь другом.       Се удивлённо огляделся в поисках источника звука. Он посмотрел направо, налево — даже наверх, на всякий случай. Но никого не нашёл.       — Да сзади же, — подсказал голос.       Се забрался на лавку с ногами и перегнулся через спинку. За лавкой обнаружился мальчишка, явно чуть старше его, но помладше брата. Он сидел на корточках и сосредоточенно высматривал кого-то через щели между досками. Оторвавшись от своего занятия, он поднял взгляд на ничего не понимающего Се и переспросил:       — Ну так — поможешь?       — А что надо-то? — уточнил Сэ.       — Тут такое дело. Мы с сестрой играем в снежки. Прям на смерть, — активно жестикулируя и время от времени прерываясь на то, чтобы снова заглянуть в щель между досками стал рассказывать новый знакомый. — А у меня боеприпасы закончились. Видишь, за лавкой снега нет. А если выползу из укрытия, чтобы их накатать, как пить дать обстреляет. Она у меня хитрая…       — А я что? — недоумевал Се.       — Накатай мне пожалуйста снежков, а? Штук десять, много не надо. Мне как раз хватит, чтобы отстреливаться, а там я уже перебегу в другое укрытие, где со снегом получше, — умоляюще сдвинул бровки домиком вояка.       Взгляд Се загорелся, он бодро закивал, живенько спрыгнул с лавки и понёсся к ближайшему сугробу. Потом сообразил, что так может раскрыть конспирацию и постарался действовать как можно более скрытно. Единственное, скрытность в глазах четырёхлетки выглядит немного иначе, чем в остальном мире. Он медленно прокрался мимо магазина, прижимаясь спиной к стене, собирая на себя всю грязь, которую только мог. Затем прыгнул за куст, а которым пролежал десять секунд, разведывая обстановку в руко-бинокль. Убедившись, что путь чист, он пополз к сугробу, напевая себе под нос какую-то эпичную мелодию. Собирая теперь уже не только грязь но и снег. Наконец он дополз, зарылся в сугроб, видимо, полагая, что в глубине снег качественнее, и каждые три секунды воровато оглядываясь стал катать снежки и совать их себе по карманам.       То ли от большого энтузиазма, то ли от того, что счёт ему пока плохо давался, он накатал двенадцать снежков вместо десяти. Долго соображал, как ему ползти, если все руки заняты. В итоге плюнул и просто спринтанул обратно к лавке. Завернув за неё он сгрузил добычу у ног заказчика, вытащил три подтаявших снежка из карманов, и одарил его лучезарной улыбкой, в которой всё ещё не досчитывалось зуба. Тот оглядел доставку и тоже просиял.       Вот спасибо, — выдохнул он стал складывать снежки на «полочку» из своей прижатой к груди левой руки. — Ты мне прям жизнь спас, честное слово. Век не забуду, — он закончил укладку, снова сверился с дерево-щелью и спросил: — Тебя как звать-то?       Сехун.       — А меня Чанёль, — он протянул мелкому руку, тот её очень довольно потряс. — Если какая помощь нужна будет — обращайся. Ну а я пошёл… ЗА РОДИНУ.       И под восторженный хохот Се, Чанни ломанул из своего укрытия в сторону ёлки, на ходу швыряя снежки в ему одному понятную цель, петляя и уворачиваясь. На полпути снаряды кончились. Чанёль метнулся вправо, пригнулся у ближайшего дерева, уворачиваясь от залпа вражеских снежков и, наконец, с разбегу нырнул за живую изгородь, едва не порвав куртку о торчащие ветки. Перевернувшись на спину, он спешно пошарил вокруг, убеждаясь, что снега вокруг навалом и облегчённо откинулся назад, переводя дух и глядя в звёздное небо. Такие бои у них с сестрой — дело обычное, за эту зиму они обкидывали друг друга снежками уже 14 раз. И пока счёт был 8:6 — в её пользу. Чанёль никак не мог сегодня проиграть. Через неделю Юра должна уехать в языковой лагерь на месяц. Надо было во что бы то ни стало успеть сравнять счёт до этого, а то пока она приедет снег уже растает, а в следующем году ей будет уже десять лет — а это, как известно, уже вообще почти пенсия — и не факт, что она захочет с ним снова играть. Поэтому надо было во что бы то ни стало отыграться до её отъезда или всю жизнь доживать с тяжким грузом поражения…       Чанёль помотал головой и решительно сел. Он бросил взгляд на Сехуна, охая, мать отряхивала его от последствий партизанской деятельности. Стало немножко совестно. Но мелкий послал ему взгляд типа «если ты сейчас отступишь, моя жертва будет напрасной», Чанёль кивнул ему и принялся с дополнительным энтузиазмом катать себе новые снежки.       Подготовив основательную кучку, он аккуратно высунул нос из-за веток и огляделся. Сестра стояла на площади под фонарём, слева от ёлки, и орлиным прищуров оглядывала лавки и деревья сквера. Мда, грубой силой тут не обойтись. Нужна стратегия. Он внимательно смерил взглядом ёлку и обвёл взглядом площадь. Если бежать напролом — шансов ноль. Нужен эффект неожиданности. Со спины не напасть, там у неё всё схвачено. Но…       Чанёль проследил взглядом от елки до рекламного щита, от него до лавки с высокой спинкой, потом до стойки с хоттоками, а от неё до странной картонной вырезки Санты всего в паре метров от него. Затем тот же путь обратно. И просиял.       Насовав себе снежки во все места под завязку, он драматично мазнул по щекам грязью — тут же об этом пожалел, потому что щеки так отмёрзли, а это то ещё удовольствие — ещё раз тщательно проверил обстановку, дождался, пока сестра отвернётся и спринтанул к Санте. Проверив, что его не заметили, он метнулся от Санты к стойке. От стойки — к лавке, от лавки к плакату. Набрал в грудь побольше воздуха, оббежал ёлку, выскочил под фонарь и с триумфальным улюлюканьем забросал успевшую только удивлённо ойкнуть сестру снежками. Один прилетел ей чётко в нос и Чанёль вскинул руки, празднуя победу.       И вдруг заметил сестру чуть дальше, под следующим фонарём, всё ещё выглядывающую его за лавками. Мгновенно похолодев во всех местах он перевёл взгляд на — как оказалось — мальчишку перед собой. Тот стёр варежкой снег с лица и грозно сдвинул брови. Чанёль тут жеподлетел к нему, собираясь объяснить ситуацию и долго-долго извиняться, но не успел издать ни звука.       — ТЫ СОВСЕМ ОБАЛДЕЛ????!!! — заголосил мальчишка. — ТЫ ЗАЧЕМ ЭТО СДЕЛАЛ??? ТЕБЕ ЧЕГО ОТ МЕНЯ НАДО?       — Я… — попытался ответить тот, но как бы ни так.       — ТЫ ЧЕГО ТУТ НОСИШЬ И НА ЛЮДЕЙ НАБРАСЫВАЕШЬСЯ???? СОВСЕМ БОЛЬНОЙ???       — Но…       — ТЫ МНЕ МОГ СЛОМАТЬ НОС! А МОЖЕТ ТЫ МНЕ И СЛОМАЛ НОС! — для убедительности он так яростно вцепился себе в переносицу, что вполне мог бы и сам её сломать. — ЗА ТАКОЕ В ТЮРЬМУ САЖАЮТ, ЕСЛИ ТЫ НЕ В КУРСЕ!       — Н…       — ТЕБЯ ЧТО В ЛЕСУ НАШЛИ? ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, КАК ВЕСТИ СЕБЯ В ОБЩЕСТВЕ??? — не унимался тот. Чанёль пожал плечами, начиная догадываться, что все эти вопросы исключительно риторические. — ДА Я В ТРИ ГОДА ЛУЧШЕ ЗНАЛ, КАК СЕБЯ ВЕСТИ…       — Бён Бэкхён! — резко окликнул его мужской голос. Мальчишка чуть не подпрыгнул и резко замолчал, одарив Чанёля испуганным взглядом.       — Пап, я… — замялся он, не оборачиваясь.       — Ты как себя ведёшь? — грозно поинтересовался мужчина, поравнявшись с ними. — Вопишь, руками размахиваешь. Тебе сколько лет?       — Шесть, — тихонько отозвался тот. «Ровесники», подумал бы Чанёль, если бы не находился в глубоком шоке от происходящего.       — Вот именно, — парировал мужчина. — А ведёшь себя как ясельник! — он бросил взгляд на Чанёля. Тот испуганно уставился на него в ответ. Мужчина нахмурил брови один в один, как его сын минуту назад, и Чанёль ойкнув скорее поклонился, вспомнив, что вообще-то со старшими надо здороваться.       — Но он снежком в меня… — начал было оправдываться Бэкхён, но его пригвоздили взглядом.       — И? Это повод себя так вести? — сурово поинтересоваляс отец.       — Нет. — тихонько отозвался тот, снова потупив взгляд.       — Вот. Именно. — снова повторил мужчина. — Извиняйся.       — Прости пожалуйста, папа, — промямлил тот.       — Что? — грозно переспросил отец. Мальчик вжал голову в плечи, повернулся к нему, согнулся в почтительном поклоне и отчеканил:       — Приношу свои извинения за неподобающее поведение!       — Хорошо. А теперь перед мальчиком, — он указал ладонью на Чанёля. Тот даже вздрогнул от удивления. Бэкхён перевёл на него взгляд полный ненависти.       — Я… не-не-не, — Пак замахал руками. — Это я виноват, я!..       — Бэкхён, я жду, — протянул отец, словно вовсе не слышал второго мальчика.       — Но пап…       — Да честное слово, я случайно снежком его… — снова попробовал Чанёль.       — Бэкхён. — резко и грубо повторил отец. Чанёля он игнорировал настолько мастерски, что тот даже сам на секунду усомнился в своём существовании.       — Хорошо, — снова втянул голову в плечи Бэкхён, поднимая совершенно убийственный взгляд на мальчишку перед собой. Тот отчаянно замахал руками, мол «не надо, всё окей, боже упаси», но он всё равно чуть поклонился ему и с той же интонацией выпалил: — Приношу свои извинения за неподобающее поведение!       — Отлично, — наконец улыбнулся мужчина холодной, стргой улыбкой. — И чтобы я больше такого не слышал. Идём, надо ещё присмотреть подарки моим коллегам, — он развернулся и, даже не взглянув в сторону Чанёля, пошагал в сторону большого многоэтажного магазина.       Чанёль проводил его взглядом, ну совсем уже не понимал как на всё это реагировать. Он перевёл взгляд на разогнувшегося наконец из поклона Бэкхёна, даже не пытаясь снова заговорить, ожидая, что тот его тоже сейчас проигнорирует и последует за отцом. Но тот огляделся, убедился, что отец не смотрит — покорность на его лице сменилась лисьей хитрецой — стремительно наклонился, схватил пригоршню снега и размазал по лицу окончательно растерявшегося Чанёля. Затем от души показал ему язык и только после этого припустил вслед за отцом. Чанёль был шокирован до таких глубин души, о которых раньше не подозревал. Поэтому так и остался стоять на месте, пялясь в неизвестность.       Бесконечно довольный своей «мстёй» Бэкхён догнал отца и взял его за руку. Тот одобрительно хмыкнул и снова погрузился в свои мысли. Бэкхён напоследок обернулся к ёлке, как раз, чтобы увидеть, как Чанёлю прилетело снежком по макушке от старшей сестры. И день окончательно наладился. А то ходят тут всякие, ушастые, папу злят, да ещё и извиняйся перед ними. Он довольно заулыбался и гордо зашагал рядом с отцом. Точнее практически побежал, потому что отец шаг сбавлять не собирался, а надо было поспевать.       Витрины мчались мимо одна за другой. Лыжные костюмы, игрушки, платья, книги, посуда… Всё в ярких огоньках и украшениях. Бэкхёну хотелось бы остановиться у каждой и долго разглядывать, прижавшись носом к холодному стеклу. Но он об этом даже заикаться не смел — у папы дела, нужно купить подарки на работу. Некогда глупостями морочиться. Или как он там говорит… дурью маяться, о! Ничего, на бегу тоже неплохо. Огонёчки так даже красивее становятся, от того, что смазываются. Просто обидно немножко, что сейчас нельзя остановиться, а когда он вырастет, судя по всему, будет совсем некогда. Но не конец света, конечно. Тем более, папа позавчера покупал набор отвёрток для начальника, и Бэк пока его ждал минут пять пялился на витрину с топорами и бензопилами. Там тоже всё такое всё блестящее, переливается. Не великая и разница, на самом деле…       — Бэкхён, — сказал отец, останавливаясь перед массивными дубовыми дверями магазина. — Давай-ка ты меня подождёшь здесь…       — Но ты же обещал, что мы вместе, — сдулся Бэкхён. — Ещё на лавочке. Три магазина назад.       Отец вздохнул, но ругаться не стал.       — Знаешь что, — он огляделся по сторонам и его взгляд упал на ряд автоматов с капсульными игрушками. — Вот, держи-ка, — он достал из кармана пригоршню монеток. — Иди, посмотри, что тебе выпадет. Я быстро. А в следующий магазин пойдём вместе, — он высыпал монетки в ладонь подозрительно глядящего Бэкхёна. — Обещаю.       Бэкхён нехотя кивнул. Отец скрылся в магазине, а он поплёлся под навес к автоматам. Меланхолично закинул монетку, достал какого-то кривого осьминога. Повертел его в руках, положил на автомат. Кинул следующую монетку. Достал страшенную белку и отправил её к осьминогу. В целом тоже ничего развлечение. В магазине было бы интереснее, но это лучше чем ничего. н добавил к перемыв игрушкам ещё одного осьминога. Это тоже весело. Вот птичка даже ничего такая, если не вглядываться. Звякнула следующая монетка. И тут он краем глаза заметил под навесом ещё одного мальчишку. Тот, широко распахнув глаза, завороженно наблюдал за ним. Бэк достал очередную игрушку и не глядя докинул её в общую кучу. Потом ещё одну. Малец всё так же неподвижно стоял в углу и, кажется, даже не моргал. Бэкхён деловито кашлянул и вытянул очередного осьминога. И акулу. И что-то кривое вообще не поддающееся толкованию. Затем немного подумал и наконец всё же обернулся к мальчишке:       — А ты чего ждёшь? — поинтересовался он. — Автоматов вон сколько свободных.       Тот вздрогнул так, словно всё это время считал себя невидимым и вдруг осознал, что плащ-невидимка остался дома. Густо покраснел, опустил в глаза в пол и лаконично ответил:       — Нету.       Бэк внимательно прошёлся взглядом по ряду автоматом и попытался сложить два и два. Вышло плохо. И не потому, что у него на подготовишках по математике завал, честное слово. Тогда он предпочёл сделать то, что обычно делал его отец — деловито хмыкнуть и вернутся к своим делам. Спустя ещё 2 осьминогов и 1 медведя он не выдержал и переспросил.       — Серьёзно, не стесняйся. Тебя как зовут?       — До Кёнсу, — пробормотал мальчишка настолько тихо, что Бэк расслышал не все буквы.       — Ясно. А лет тебе сколько?       — Пять, — ещё тише, хотя казалось бы, куда.       — Тоже отец велел подождать?       — Мама.       — А чего игрушки не тягаешь? — ещё раз попытал счастья Бэк. — Уже вытащил, что ли? — Кёнсу помотал головой. — А чего?       — Смотрю просто…       — Ну как знаешь, — пожал плечами Бэкхён и вытянул очередного зверь-мутанта.       Надо же какие странные личности ему сегодня попадаются. Стоит зыркает тут на людей из угла, непонятное что-то бормочет. Нет бы взял монетку, не смущал народ… Бэк перевёл взгляд на свою ладошку с оставшимися двумя монетами. И до него, уже тогда гения во всех областях, наконец дошло, чего именно у мальчика нету. Он посмотрел на гору бесполезных чудовищ на своем автомате, а затем ещё раз на последние две монеты.       — Эй, — окликнул он мальчишку. — Держи-ка, кинь со мной, — протянул он ему одну. — Посмотрим, кому круче выпадет.       Кёнсу испуганно глядел на монетку в протянутой руке, словно ему только что предложил алмаз из британской короны, не меньше. Затем поколебался пару секунд, но всё же шагнул вперёд и взял монетку и благодарно улыбнулся Бэкхёну. Тот тоже улыбнулся в ответ.       — Ну что, готов? — он снова обернулся к автомату. — На три. Раз, два…       — Три… — едва слышно выдохнул Кёнсу и они дружно повернули рычажки.       — Опять осьминог, да что ж такое, — цокнул Бэкхён.       А Кёнсу удивлённо хлопал глазами, уставившись на целых две капсулы в своей ладони.        (иии тут, к сожалению у автора кончился черновик. Но сейчас в двух словах расскажу об остальных)              В общем, Кёнсу случайно выпало две игрушки за одну монетку. Бэк удивился, что ему так повезло, но его довольно быстро увёл отец. И Кёнсу, чуть похлопав глазами, поплёлся обратно на площадь — к маме — показал ей две капсулы и рассказал, что мальчик с ним поделился монеткой, и выпало две игрушки и всё такое. Мама сказала, что очень здорово, что кто-то с ним поделился монеткой, и что нужно тогда тоже с кем-то поделиться второй игрушкой, раз так получилось. Кёнсу спросил, с кем, и мама предложила ему самому выбрать на площади, кому, как ему кажется, игрушка сейчас нужнее всех.       Кёнсу выходит на площадь и начинает внимательно оглядывать людей. И цепляется взглядом за мальчика, чуть младше него. Тот сидит на лавке у ёлки и ревёт. Кёнсу закономерно решает, что лучше всего будет отдать игрушку ему, чтобы он порадовался и перестал плакать. Идёт решительно, правда хочет помочь… но как только подходит, вспоминает, что он вообще-то воробушек-социофобушек и тушуется.       Чонин (ну а кто ещё это мог быть) поднимает удивлённый взгляд на незнакомого мальчика, что подошёл и просто молча уставился на него, и потеряно хлопает глазами. Даже правда плакать перестаёт, только шмыгает носом и трёт слёзы кулаками. Кёнсу собирается-собирается с духом, чтобы что-то сказать, они играют в гляделки бесконечное долгое число секунд, в итоге Кёнсу стремается окончательно, просто пихает игрушку в руку не менее растерявшемуся Чонину и убегает.       Кай так и остаётся сидеть в полном «а что это щас было???» Потеряно рассматривает игрушку. Та хоть и выглядит, как страх божий, но в целом приятно, что кто-то ему дал подарок просто так. Плюс пока они тут друг на друга неловко пялились, он немного отвлёкся от своих слёз, так что этот поступок Кёнсу его и правда немного успокаивает. Пока он находится в раздумьях, прибегает его старшая сестра (ей, кажется, 8 лет на тот момент, получается) и хватает его за локоть, говоря «вот ты где! Ты чего убежал, меня мама чуть не прибила!» Чонин недовольно вырывает у неё свой локоть и обиженно возмущается, что она сама виновата, и что он видеть её не хочет.       Выясняется, что именно сестра довела его до слёз, потому что он просто танцевал на площади, а она стала смеяться, что он, мол «как дурак дёргается». Тот разобиделся, разревелся и убежал. Сестра говорит, что не хотела его обижать и что от мамы ей уже влетело — но всё же танцевать посреди площади глупо. На что Чонин кивает на другого мальчишку на площади, почти ровесника сестры, и говорит мол «вон, этот мальчик даже старше меня, а танцует, и ничего». Тот действительно танцует — самозабвенно и даже без музыки. На что сестра фыркает и говорит «да он просто китаец, они все странные» (отсыль к тому, что Чонин потом говорил это Сехуну в КайСу-флэшбеках).       Тут приходят родители и Чонин просит разрешить их диллему. Мама говорит, что и правда ничего страшного нет в том, чтобы немного потанцевать и предлагает ему присоединиться к тому мальчику. Сестра дуется, а Чонин довольно показывает ей язык и убегает к мальчишке.       Тот, как вы уже поняли, и правда оказывается китайцем (Танцующим. И до сих пор во флэшбеке не участвовавшим. Исин, крч, хэллоу). Конечно, он ни слова не понимает, что Чонин ему пытается говорить, но танцует вместе с ним вполне довольный и они устраивают отличный дэнс-оф, пока Исина наконец не забирают его родители. Тот им восхищённо рассказывает, как классно танцевал этот незнакомый мальчик и как здорово было бы потанцевать с ним снова когда-нибудь. Родители приводят Исина в большой магазин, где очень много отделов и полно покупателей. Там он в какой-то момент зазевавшись на кучу интересностей не замечает, как отпускает мамину руку и теряется. Он потерянно шатается по разным отделам магазина, пока случайно не натыкается на другого мальчишку — своего ровесника. Тот сперва просто извиняется за то что толкнул его (хотя это Исин его толкнул, а не наоборот), а потом быстро понимает две вещи: а) растерянный мальчишка не понимает по-корейски и б) его родителей нигде не видно. И это у нас митер-отвественность-даже-в-семь-лет-Чунмён, конечно же.       Он быстро объясняет ситуацию ~своим~ родителям и они вместе под ободрительные взгляды Чунмёна, тут же взявшего в конец растерявшегося Исина под свою ответственность, чередой нехитрых манипуляций типа объявления по радио-оповещению (где они вдруг понимают, что объявлять лучше на китайском, но китайского никто не знает, тогда они просят Исина самого говорить в микрофон, а тот вместо того, чтобы позвать родителей начинает просто рассказывать о себе как на интервью) вскоре находят его родителей.       Те, как и родители ХунХанов благодарно перемигиваются с родителями Сухо на двух языках, не понимая ничего и одновременно всё. Потом дружно выходят из магазина и расходятся в разные стороны. Исин усиленно машет Чунмёну всю дорогу, пока не скрывается за дальним поворотом. Тот не понимает, зачем так долго махать, но из вежливости машет так же долго, пятясь наугад за родителями. В связи с чем немного сбивается с пути а, когда наконец разворачивается, ему прямо под ноги вдруг падает, поскользнувшись, ~девочка~ лет шести — и он об неё едва не спотыкается.       Чунмён зачем-то опять извиняется, хотя тут с ним даже не соприкасался никто, и скорее поднимает её с земли, помогая отряхнуться. Та совершенно не расстроена, отряхивается сама, отмахиваясь, мол всё в порядке, хотя она явно не понимает по-корейски и в целом откуда-то из Европы — маленький Чунмён не может понять на каком языке она говорит. Наконец приведя себя в порядок, девочка поднимает на него взгляд, затем задумчиво поднимает глаза к небу, будто что-то вспоминая, а потом, лучезарно улыбнувшись ему, произносит чётко-чётко и с жутчайшим акцентом «кам-сам-хам-ним-да!» Но с чрезвычайно довольной моськой. Чунмён глядит на неё заворожённо, хлопая глазами…       — "Камсааамнида", вообще-то, — вдруг наставительно-исправительно тянет за его плечом мальчишка, проходивший мимо. — Понаехали тут, даже говорить нормально не умеют, — фыркает он и топает себе дальше, оставляя Нуну и Чунмёна недоумённо переглядываться. (Чен, прости меня, я не со зла, ахах)       И пока Нуна с Чунмёном хлопают друг на друга глазами, за девочкой прибегает испуганная мама, охая мол, «Настя, это что такое, я на две минуты отвернулась, а ты уже отстала! Хочешь в другой стране остаться навсегда?» На что Нуна спокойно берёт её за руку и говорит, что ей здесь нравится и в принципе было бы неплохо. Мама отвечает ей, что вот вырастет, тогда пусть и остаётся, а пока чтобы больше не терялась. Нуна соглашается и, напоследок махнув с улыбкой Чунмёну, уходит вслед за ней. А тот, ни слова не поняв, всё равно глядит им вслед с тёплой улыбкой…        *конец флэшбека*              — Ну да, конечно, так всё и было, — фыркает Кай. — А ещё единороги существуют и Чен бог танца.       — Во-первых, Чен КОНЕЧНО бог танца, — на опережение вокалиста соглашается Нуна, оставляя того чрезвычайно довольным. — Во-вторых, единорог вон, рядом с тобой сидит, — с усмешкой кивает она на Исина, запутавшегося в бумажной гирлянде. — А в-третьих, — с малость снисходительной улыбкой добавляет она, пока Кай закатывает глаза, — ну конечно, ничего такого не было — но что плохого в том, чтобы об этом пофантазировать. Это же весело. Да и какая разница, виделись мы уже когда-то или нет — главное, что сейчас мы все друзья. И празднуем вместе Новый Год, — лучезарно улыбается она, подбрасывая вверх охапку нарезанных снежинок из кучи перед собой.       Кай лишь полу-возмущённо отмахивается от неё, но та не обижается.       И заканчивалась глава тем, что они так и сидят дальше, болтая и вырезая украшения для комнаты, но в их взаимодействиях проскакивают отголоски этого флэшбека:       Тао просит Криса его сфоткать       Минсок говорит, что ему хоттоков захотелось.       Се режется бумагой и Лу делает ему какао в утешение       Чанёль кидает в Бэкхёна бумажным снежком       Кёнсу берет упаковку с индивидуальными печеньками и машинально отдаёт вторую Чонину       Лэй уходит за клеем к Шайням и теряется       Чунмён страхует Нуну на стремянке, пока она вешает гирлянды       Нуна говорит ему насмешливое «кам-сам-хам-ним-да!» с нарочитым акцентом       Чен исправляет её с закатом глаз, зарабатывая смешки от остальных              И на такой тёплой предновогодней атмосфере, с бумажными гирляндами, хоттоками и какао, экран уходит в затемнение~~~