Сыпасиба, Нуна

      Неделя пролетела почти незаметно. Ну, насколько незаметно может пролететь над городом гигантский слон-мутант, обвешанный неоновыми указателями и трубящий во все доступные духовые инструменты. За эти семь дней ребята успели забыть, как звучит спокойный голос менеджера, что такое сон, и как они раньше жили без нервного тика. А также все мастерски овладели искусством шпионажа, лжи и макраме. И то, как именно дело дошло до макраме, лучше не знать никому.       Пожалуй, даже сам Бэкхён не был так рад возвращению своего голоса, как рыдающие, обнимающиеся и целующие землю Кей с Нуной. Тем не менее, всеобщее ликование прошло довольно быстро. Если точнее — всего через пару дней. А если ещё точнее — в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое ноября. Потому что Чанёлевский день рождения — это не только весёлая вечеринка и беспалевное подтачивание тортика, сныканого от Кёнсу у Нуны, но ещё и частная БэкЁлевская афтерпати. Если вы понимаете, о чём я. Ну, Бэк с вернувшимся голосом. ЧАНЁЛЕВСКИЙ день рождения. Ночь, как бы... Короче, не от похмелья страдали по окончании праздника все остальные. А от стойкой мысли, что ничему-то Бекона жизнь не учит.       Уже на второй минуте Бэкхёновского «частного поздравления» Кай прекратил материться и прятать голову под подушку, просто сгрёб подмышку ДиО, вытряхнул из постели депрессирующего Сехуна и вытолкал в гостиную обматывающего голову одеялом Сухо. Вся эта компания по пути забрала Нуну, снова не в ноты исполнявшую Рамштайн, и ушла ночевать в третью ванную, для полного эффекта позатыкав все щели в двери ватой. Спать, конечно, пришлось кому в ванне, кому в обнимку с унитазом, но зато было ТИХО. Благодать, да. Если бы ещё не приступы юношеского ревматизма, которые одолели их под утро, когда они стали расползаться обратно по своим комнатам. И не необходимость вставать через три часа после этого. Мда.       — ...будто из окружающего пространства высосали всю надежду, радость и счастье. Всепоглощающая тоска, отчаяние и ни одного светлого воспоминания...       — Нуна, последний раз... — вздохнул Кёнсу. — Я. Не. Дам. Тебе. Кофе. Прекрати драматизировать.       — Я не драматизирую! — хныкнула россиянка, роняясь щекой на стол.       — Да? А мне показалось, что ты как минимум нападение дементора описываешь.       — Мне нужен кофеииииииииииииин. Или я впаду в спячку и не выпаду обратно!       — Месяц без кофе. Мы договаривались, — покачал головой вокалист.       — Мы не договаривались. Ты просто ЗАПРЕТИЛ мне его пить! — простонала девушка.       — А кто съел две банки за два дня?! Причём именно СЪЕЛ!       — Ну, это же было перед радио! Если б не те две банки, я бы вообще не дожила до рассвета!... Ну Кёнсууууу. Мне ехать в офис через час, а я вообще не соображаюююююю.       — Уверен, ты справишься. Нам вон тоже через полчаса уходить на мероприятие.       — Серьёзно?! Вот серьёзно?... — укоризненно зыркнула на него девушка, приподняв голову. — Если один из вас будет клевать носом на шоу, это «Омо, как очаровательно Чонин заснул лицом в лапше». А если я облажаюсь на переговорах, вам придётся выступать голышом в Никарагуа перед тюленями!       — Маловероятно, — спокойно отозвался ДиО. — Лучше завтрак ешь.       — Сехун, сделай что-нибудь! — обессиленно всплеснув руками, сдалась Нуна.       — Почему я? — тоскливо пробулькал с другого конца стола макне, лежавший лицом в тарелке с хлопьями.       — Потому что... не знаю... Потому что я старше тебя, — вздохнула девушка.       — Это вообще не логично, — отозвался младший.       — Я знаюююююю, — простонала россиянка. — Именно поэтому мне и нужен кофе!       — Всего три недели осталось, — «подбодрил» её Кёнсу.       — С половиной, — буркнула та в рукав, уронив голову на сложенные руки.       — Три недели и три дня.       — Это бесчеловечно.       — Это для твоего же блага, — покачал пальчиком вокалист.       — Нам надо вот эти последние две реплики вышить шёлком и повесить в рамочке над дверью. Потому что временами мне кажется, что это слоган нашего общежития, — вздохнул Сухо, допивая свой чай. За окном тоскливо крякнула ворона, поддерживая эту мысль.       — Чунмён, вот зачем ты Кёнсу первым разбудил? — упрекнула лидера Нуна.       — Я его не будил, — ответил тот. — Это он меня поднял и отправил будить остальных.       — И чё нас тогда только четверо тут? — ненадолго вынырнул из своего завтрака Сэ.       — Чонина я пытался растолкать, но он на меня вообще не реагирует, а Чанёль и Бэкхён... — он замялся. — Ну, в общем, можно не я пойду их будить? — и он машинально обернулся к Сехуну. ДиО тоже глянул на младшего. Даже Нуна приподняла нос.       — Что?... Ненене! — возмутился тот. — Я к этим двоим не пойду.       — Сехуни, но ты ведь... с меньшей вероятностью получишь психологическую травму.       — То, что я сплю с Лу Ханем, ещё не значит, что я морально готов будить БэкЁлей!       — Предлагаю это тоже вышить шёлком, — хмыкнула Нуна. — Или давайте лучше татухи набьём?       — Нун, а почему бы тебе не сходить? — предложил макне. — Ты вообще фанатка. У тебя ещё меньше шансов морально травмироваться.       — Ну, во-первых, я не могу двигаться, — многозначительно хмыкнула девушка. — А во-вторых, что сразу «фанатка»?! Я, может, ТуБашен шипперю. Или ТаоБэков.       — Ну да, как же, — усмехнулся Сэ.       — Так, мы опять забрели в область странных тем, — кашлянул Чунмён.       — Хотя... — чуть подумав, протянула россиянка. — В принципе, я готова доблестно пожертвовать собой и пойти будить наших ЧанБэков... Если мне за это дадут чашку кофе, — Нуна лучезарно улыбнулась Кёнсу.       — Нет, — отрезал вокалист.       — Окей, тогда идёт Сехун, — развела руками девушка.       — Ноуп, — поджал губы макне.       — Кёнс...       — Я бужу Чонина! — немедленно открестился ДиО. — Кстати, пора уже... — и он, от греха подальше, живо скрылся в своей комнате. Оставшиеся молча проводили его взглядом и неуверенно переглянулись.       — Ну? — задумчиво зевнула Нуна и обернулась к БэкЁлевской двери. — Камень-ножницы-бумага? Или пустим им в комнату слезоточивый газ?... ...       — Чонин, пора вставать, — прикрывая за собой дверь, позвал Кёнсу.       Ноль реакции. Что, в целом, было вполне ожидаемо. Быстро и добровольно Кай вставал раз в три тысячелетия, при условии, что парад планет выпадает на високосный год. И что-то подсказывало ДиО, что сегодня был не такой день. Поэтому он привычно позвал ещё раз. И ещё. На восьмом с половиной «Чонине» одеяло наконец зашевелилось, но почти сразу успокоилось. На четырнадцатом с кровати раздался недовольный стон. После двадцатого Кёнсу вздохнул и перешёл к ритуальному тормошению донсена.       — Я понимаю, вставать не хочется. Но надо, — мягко тряся за ногу укрытого с головой Кая, сказал он.       — Мфпнхннннн, — ответило одеяло.       — Обещаю, ляжешь спать обратно сразу, как вернёмся, — каким-то невероятным образом расшифровал этот набор звуков вокалист, — и хоть весь день спи. А сейчас надо вставать... Ну, поднимайся, Чонин. Опять не успеешь позавтракать.       — Хёд... — наконец глухо произнёс хриплый убитый голос. — Хёд, я каджедца забодед.       Кёнсу незамедлительно стянул с головы Кая покрывало. Тот посмотрел на него печальным взглядом и тоскливо шмыгнул носом.       — Нет, ну говорил же, что эта ночёвка в ванной до добра не доведёт! — всплеснул руками вокалист.       Кай очень хотел выдать в ответ на это полемику о ненависти к двум конкретным одногрупникам, но вышло только исключительно возмущённо чихнуть. После чего пришлось послать Кёнсу к тумбочке за платочками. Тот вручил Каю сразу целую коробку и, пока донсен увлечённо тёр нос, присел рядом на его кровать. Танцор выглядел как тушканчик, который чудом спасся из-под стада жирафов — лохматый, помятый и устало-замученный. Пожалуй, сейчас он как никогда был похож на одного своего хвостатого тёзку. Кёнсу вздохнул и, протянув руку, потрогал его лоб тыльной стороной ладони. Тот оказался горячее, чем сам Кай на фотках с выступлений. Вокалист обеспокоенно нахмурился.       — Что? Бсё так пдохо? — прогундосил Чонин.       — Не уверен... Ну-ка, иди сюда, — он снова протянул руку, в этот раз наклоняясь к донсену.       Чонин послушно приподнялся на локте и позволил хёну коснуться своего лба губами. Да, не показалось — Кая действительно можно было использовать вместо плиты. Кёнсу отстранился, хмурясь ещё сильнее, чем в первый раз.       — Горло болит? — спросил он. Кай кивнул с мученическим выражением лица, опускаясь обратно на подушку. — Горе моё. Умудрился же... — покачал головой ДиО.       — Это бсё дудацкие Бэкхёд и Чадёдь видовады!       — Знаешь, им, конечно, не мешало бы быть потише... Но и нам надо было оставаться в комнате, — погрозил донсену вокалист.       — Ду дет! — возмутился танцор. — Дудше так, чем бде бы пдишлось сдушать этих дв... ААААААПЧХИ!... Ой, моя годоваааа...       — И в каком месте ЭТО лучше?! — сочувственно поглаживая страдающего донсена по руке спросил Кёнсу.       — Диздаю... — простонал Чонин, обиженно выдёргивая из коробки платочков двадцать подряд. — Но ей богу, есди этот пдидудок сдова содвал годос, я его жибъём закопаю!       Словно в ответ на это из гостиной раздался спотыкательный грохот, а следом звонкий и весьма нелестный комментарий в сторону кофейного столика. Кай выразительно шмыгнул носом, а Кёнсу только развёл руками:       — У него, кажется, выработался иммунитет.       — А у медя алледгия? — Чонин хотел фыркнуть, но вместо этого закашлялся, после чего недовольно приложил ладошку ко лбу и со стоном откинулся на подушку. — Хёд, мне таааааак пдооооохооооо... Мождо я сдедаю какую-нибудь гадость Бэкхёну и Чанёлю? — он аккуратно приоткрыл один глаз.       — Выздоровей сначала, — усмехнулся тот.       — Это здачит «да»?       — Это значит выздоровей сначала.       Кай театрально вздохнул и его снова настиг кашель. Отдышавшись, он обругал всех, кого смог вспомнить и пообещал сломать Бэкхёну копчик, а Чанёлю жизнь. Кёнсу только покачал головой и собрался было уже пойти за лекарствами, ибо просто сидеть и смотреть, как донсен недовольно трёт саднящее горло — толку мало. Но тут его взгляд упал на ключицы Кая, которые только что обнажило сползшее одеяло. Кёнсу потянул его ещё дальше, стаскивая по пояс и убеждаясь, что на младшем нет футболки.       — Нет, ну ещё бы он не заболел, — недовольно поджал губы вокалист.       — Ду при чём тут это, — закатил глаза танцор, живо натягивая одеяло обратно. — Я же всегда так спдлю!       — Сейчас — не всегда, — укорил его хён. — Немедленно надень свитер. И шарф. И ещё один свитер. И носки. И...       — Ещё одид свитер? — предложил Кай.       И уже через полминуты он покорно натягивал на себя все три заявленных свитера и остальной набор ясельника на прогулке, мысленно ругая себя за то, что слишком поздно вспомнил о невосприимчивости Кёнсу к шуткам на некоторые темы. А тот только хмурился, мысленно просчитывая, каких лекарств не хватает в аптечке и чего подмешать в чай менеджеру, чтобы он разрешил ему остаться врачевать младшего. И выходило, что сработает только мышьяк. Взвешивая за и против этого варианта, Кёнсу задумчиво поправил на Кае километровый шарф, в который тот только что закутался, и ободряюще потрепал донсена по щеке.       Простуженный Чонин был умилителен, как пяточка кота, которую в отсутствие когтей очень тянет потрогать. Простуда отбирала у него всю энергию, необходимую для частых язвительных выпадов, и из пыльного чулана, откуда она обычно лишь робко выглядывает, выходила его мягкая сторона. Та самая, которая выпрашивает у хёна кексики и покорно пьёт травяные чаи. И этой стороне было позволено всё — и запрещённые продукты, и вить из Кёнсу верёвки. Взять хотя бы те же кексики, которые были настоящим термоядерным протестом против всех убеждений по питанию вокалиста. Он пёк их каждый раз, просто потому что не мог отказать замученным шмыганьям Чониновского носа и такому приторному «хёёён», с которого тот начинал свои просьбы. Пожалуй, единственное, в чём Кёнсу оставался непреклонным — это, собственно, сам процесс лечения. Тут уж эгьё — не эгьё, а от свитеров и горьких лекарств не отвертишься.       — Мде жарко, — хныкнул Кай.       — Хочешь неделю болеть? — грозно сдвинул брови вокалист.       — Де хочу.       — Тогда даже не думай хоть что-нибудь из этого снять.       — Но...       — Без «но».       — Ладно, ладно... — обессиленно протянул Чонин, смотря на хёна взглядом шахтёра, вышедшего с шестнадцати часовой смены. Кёнсу взъерошил ему и без того лохматую макушку и снова собрался было за таблетками, но Кай тоскливо вздохнул и уткнулся ему лбом в плечо. — Хёд, у меня бсё бодит, — пожаловался он, обвивая его руками. — Вот прям БСЁ. Кошмад.       — Кошмад, — согласился Кёнсу, утешающе гладя его по спине. Тот обиженно ткнул его за передразнивалку, но потом обнял обратно. ДиО только улыбнулся и решил, что можно и посидеть немного, лекарства никуда не убегут.       Но, увы, идиллические Кайсуевые обнимашки были прерваны буквально через пару секунд — у ДиО вдруг зазвонил мобильник. Кай отлепился от хёна и недовольно наморщил нос, глядя как он идёт к своей тумбочке, чтобы взять трубку. На том конце провода оказался менеджер — видно, ему сильно икалось последние пять минут — сообщавший, что уже едет. Он почему-то не смог дозвониться до Чунмёна, вот и стал звонить Кёнсу. Этот звонок, как ни странно, оказался весьма кстати, потому что ДиО как раз смог сказать, что Чонин на время выбывает из строя, и попросил купить лекарства. И без того недовольный менеджер обругал всех Экзо и свою работу, но всё же разрешил Каю остаться на несколько дней на постельном режиме и пообещал привезти таблетки. Через ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ, когда приедет забирать всех остальных.       — Так, надо живо отправить ребят одеваться, — повесив трубку, пробормотал вокалист.       — Ты ведь остадешься? — настороженно уточнил Чонин.       — Увы, нет. У меня-то отсутствует уважительная причина, чтобы не ехать, — развёл руками тот.       — Здачит я — не убажительная пдичина? — недовольно прогундосил танцор, отворачиваясь от хёна и демонстративно кутаясь в одеяло.       Болеть Чонин, конечно, не любил — а кто любит? Но при этом он всё же просто обожал то, как Кёнсу заботился о нём во время болезни. Потому что в такие моменты всё внимание вокалиста полностью отдавалось Чонину. Кёнсу готовил специально для него всякие вкусности, поил восхитительным имбирным чаем, выполнял любые просьбы и никого не подпускал к нему, даже Чунмёна. И Кай всегда словно маленький ребёнок наслаждался столько редко выпадающей возможность забрать хёна ото всех и ни с кем им не делиться. А тут его собираются этого лишить? Ни тебе вкусностей, ни тебе хёна. Просто лежи себе и болей, как полумёртвый огурец? Чонина ну просто дико не устраивал данный расклад.       — Я имею в виду, что менеджер мне не разрешит остаться, — пояснил Кёнсу, глядя на дующегося донсена.       Тот сделал самое измученное, самое умереть-как-мне-плохо лицо, откинулся на подушки, утверждая что без хёна он точно долго не протянет и для убедительности попросил ещё разок померить температуру. Кёнсу померил. Только не мягким поцелуем в лоб, на который рассчитывал Кай, а градусником. Чонин выждал три минуты, недовольно покусывая, засунутый ему под язык термометр и как только Кёнсу забрал его очень драматично закашлялся. Увы, чересчур драматично для того, чтобы быть принятым всерьёз — Кёнсу лишь задумчиво посмотрел на циферки, выданные градусником, и убрал его в стол. И ещё успел мысленно прогуглить дозировку мышьяка и разработать план, маскировавший убийство менеджера под несчастный случай. Но для Кая, увы, этот процесс прошёл незамеченным. Не получив от хёна ожидаемой реакции — а именно нервного бегания по комнате и звонков менеджеру с безапелляционными заявлениями, что он остаётся нянчится с больным — он недовольно сполз вниз по подушке, натягивая одеяло на нос и буркнул:       — Я тут умидаю вообще, а тебе бсё равно...       — Не говори глупостей, — покачал головой Кёнсу, который из последних сил держался за идею, что подсыпать мышьяк менеджерам как минимум неэтично. — Мы всего на несколько часов. Ты всё равно всё это время проспишь. — Пожалуй, ответный Чониновский страдальческий шмыг мог бы обеспечить ему все те Оскары, которые не дали Ди Каприо. Но Кёнсу всё равно не рванул носиться по комнате. А только сверился с часами: — Ладно, у меня ещё время есть. Просто так я тебя тоже не оставлю...       — Хёд сдедает бде имбидный чай? — тут же заинтересованно высунул нос из-под одеяла Чонин, пытаясь подавить довольную улыбку.       — Уже не умираешь? — насмешливо выгнул бровь ДиО.       — Дет, я бсё ещё пдисмерти! — буркнул Кай и поспешил спрятать нос обратно.       — Ладно, смертельно больной, — тепло улыбнулся Кёнсу. — Пойду делать. А ты...       — Из-под одеяла де высобыбаюсь, платочки по кобнате де разбрасываю. Побню я, побню, — отрапортовал тот. А потом сделал глазки котика из Шрека и уже совсем другим голосом произнёс: — Хёён... А кексики испечёшь?       — Я уж думал, не попросишь, — усмехнулся Кёнсу. — Испеку, конечно. Но вечером, — пообещал он и поспешил к остальным. ...       В гостиной творился стандартный дурдом средней тяжести. Сехун всё ещё лежал лицом в своей плошке с хлопьями и, судя по хлюпанью, либо уснул, либо успешно таким образом завтракал без рук. Бэкхён стоял возле холодильника в позе Гамлета в раздумьях, только вместо черепа в его руке был кусок сыра, который проходил кастинг на участие в Беконовском завтраке. Слева от Бёна на тумбочке возле плиты стояла Нуна и, цепляясь за вытяжку, пыталась дотянуться до жестяной коробки, лежавшей на посудном шкафчике. Под ней разведя руки метался Чунмён, судорожно пытаясь определить нужное положение, чтобы поймать девушку в случае падения. Теперь ясно, чего до него менеджер дозвониться не мог. А венчал композицию Чанёль, который как всегда снимал всё происходящее на телефон, улыбаясь во все триста двенадцать.       Кёнсу оглядел всех с выражением лица «я даже не буду спрашивать» и направился готовить чай.       — Менеджер придёт через пятнадцать минут, — сообщил он всем, наливая в воду в чайник. — Нуна, кофе спрятан совершенно в другом, куда более надёжном месте. Можешь даже не пытаться, ты всё равно его не найдёшь.       — Ненене, я пока сама не увижу, что в этой коробке, отсюда не слезу, — покачала головой та, поднимаясь на цыпочки и игнорируя комментарии Сухо по поводу того, чтобы она держалась крепче. — Вдруг ты мне специально так говоришь, потому что кофе тут и есть.       Кёнсу даже спорить не стал, только отмахнулся и пошёл к холодильнику, возле которого Бекон теперь весьма сосредоточенно выбирал между клубничным и клубнично-земляничным йогуртом.       — Я не хочу одеваться, можно я так пойду? — простонал Сехун.       — Можно, — отозвался Чанёль. — Всё равно все подумают, что это новый тренд.       — Тоже мне новый тренд, — возразила Нуна, обернувшись через плечо. — Я так полжизни хожу.       — Умоляю, слезай оттуда, — в сотый раз попросил Сухо.       — Чунмён, ты не понимаешь, это уже дело принципа! Кем я буду в глазах этой коробки, если я сейчас слезу!       — Кёнсу, бога ради, налей ты ей уже кофе, — взмолился Сухо. — Ты слышишь? Она боится опозориться перед коробкой!       — Сухо, я не знаю, в какой пещере ты провёл последние пару месяцев, — хмыкнул Бэк, отставляя йогурты и возвращаясь к изучению сыра, — но вообще-то у Нуны это нормальное поведение. Ну, почти.       — Тогда поставим вопрос так, — вздохнул Чунмён, шарахаясь влево вслед за россиянкой, перешагивавшей через раковину, чтобы попробовать достать коробочку с другой стороны, — чем именно должно возмутить... боже правый... чем должно возмутить коробку твоё решение слезть?       — Хён, ну это же очевидно! — вырубая камеру и пряча телефон в карман, пробасил вместо девушки Чанёль. — Вот ты, например, стоишь ждёшь автобус. Десять, пятнадцать минут. Если ты за это время решишь, что тебе ждать надоело и пойдёшь пешком, то окей. Но вот если ты стоишь уже больше двадцати минут или, тем более, час-полтора, ты просто ОБЯЗАН дождаться этот автобус, — сделал большие глаза он. — Потому что иначе, как только ты решишь, что больше не можешь ждать, и отойдёшь от остановки на несколько метров, он непременно тут же проедет мимо тебя. И если прислушаться, то гул его мотора будет сопровождать такое тихое «Лоооооооооох», — он задумчиво повёл руками вверх и вправо.       — Совершенно верно, — поддакнула Нуна. — Вот ещё минут пять назад я спокойно могла слезть. А теперь уже всё. Если я сдамся, в коробке непременно окажется не только искомый кофе, но и выигрышный лотерейный билет на миллион долларов. И коробка будет вечно насмехаться надо мной.       — Лоооооооооох, — повторив свой жест, снова протянул Чанни, кивая.       — А я напоминаю, что всем нужно быстро доесть свой завтрак, — громко сказал Кёнсу, доставая имбирь, — и идти собираться.       — Нас поторапливаешь, а Чонин до сих пор дрыхнет? — фыркнул Бэк.       — Он заболел и остаётся тут, — послав ему неодобрительный взгляд, ответил ДиО.       — Можно, я тоже заболею? — хныкнул Сэ, чуть приподнимаясь из своего завтрака. — И останусь досыпать.       — Нельзя, — отрезал Кёнсу.       — А мне можно? — тут же уточнила Нуна.       — И тебе нельзя.       — А...       — Нет, Чанёль, и тебе тоже! — перебил едва открывшего рот репера ДиО. — Никому нельзя. И если кто-то почувствует малейшее недомогание, сразу говорить мне. И сразу, значит СРАЗУ, а не как в прошлый раз, — он грозно обвёл взглядом присутствующих и остановился на Сэ.       — Но я здоров! Честно, здоров! — тут же отрапортовал макне, испуганно вынырнув из хлопьев. — Я здоровее всех на свете. Я даже спать уже не хочу! Я просто пошутил! Клянусь своим смартфоном.       — Да, макне, обидно будет, если Лу приедет, а ты в коптилке... — гаденько хихикнул Бекон. И пришлось бы ему бежать, Форест, бежать от Сехуна, который на эту реплику яростно свалился со стула в его сторону, но мелкого, благо, оперативно перехватил Чанёль.       — Он в где? — не поняла Нуна, не глядя пятившаяся назад, чтобы ещё раз посмотреть на коробку и получше прицелиться. «Это и десять других способов заставить Чунмёна материться» — спрашивайте в магазинах города.       — О, точно, ты же не в курсе, — хмыкнул Бэк, обходя Сехуна, издающего в его сторону звуки гремучей змеи. — Коптилка — это очередная комплексная процедура, которая входит в пакет «Кёнсу заботится о вашем здоровье».       — Я миллион раз просил не использовать это дурацкое название, — закатил глаза вокалист.       — Кёнсу, мы голосовали, смирись, — развёл руками Бэк. ДиО только отмахнулся и ушёл за аптечкой. — В общем, Нун, болеют тут так. Кёнсу считает, что важнее всего максимально изолировать болезнь. Поэтому, во-первых, простуженного лечит Кёнсу и только Кёнсу. Остальным строго запрещено входить к нему.       — Почему?       — Чтобы не заразиться.       — А как же сам Кёнсу?       — А у него иммунитет, как у слона в танке. Он, наверное, вообще ни разу в жизни не простужался. Поэтому все больные на нём. За исключением экстренных ситуаций.       — И при чём тут «копилка»? — переспросила девушка.       — Коптилка, — поправил её Бекон. — Если заболевает два и более мемберов, то они обязательно помещаются в одну комнату, на своеобразный карантин. И там три дня Кёнсу душит их болезнь. И кстати, весьма успешно душит, — добавил он задумчиво. — Этот самый коллективный карантин и есть коптилка.       — А почему название столь... ласковое? — заинтересованно хмыкнула Нуна, устраивая себе перерыв и облокачиваясь на стену рядом со шкафчиком. Чунмён сосредоточенно накренился вслед за ней, чувствуя зарождающийся нервный тик на своей правой щеке.       — Потому что правило ОДНОЙ ЕДИНСТВЕННОЙ комнаты работает для любого количества человек. Ну, не буду вдаваться в подробности, но один раз кое-кто не сказал Кёнсу вовремя, что заболел, из-за этого простыли остальные и... — Бэкхён печально посмотрел на дверь, ведущую в коридор, — скажем так, восьмерым тесновато в одной комнате, а Кёнсу очень принципиален.       — Оу...- понимающе хмыкнула Нуна, а «кое-кто» шепеляво пообещал непременно пожаловаться, кому следует.       — Именно для того, чтобы этот случай не повторялся, я и прошу ВОВРЕМЯ говорить, что вы плохо себя чувствуете! — сказал вернувшийся с лекарствами ДиО. — А так это очень надёжный метод. Всего три дня двое-трое потерпят — и все здоровы. А так месяц будет грипп от одного к другому гулять!       — Да я не спорю, — примирительно поднял ладошки Бэк, возвращаясь к холодильнику.       — Вот и молодец, — поджал губы вокалист, раскладывая по кучкам разные таблетки. — Так, все взяли по стакану воды, разобрали лекарства. Это для профилактики... Сехун, ты там сильно занят? — вздохнул он, заглядывая под стол.       — Да.       — И чем же?       — Жду возвращения Лу и активно ненавижу ЧанБэков.       — Замечательно. А ты не мог бы заниматься этим, сидя на стуле?       — Нет.       — Сэ, я не шучу, если ты простынешь, ближайшие три дня проведёшь с Каем на карантине. И никакие «Но Лу Хань же послезавтра приезжает» меня не оста...       — УАААА!       Не дотянувшись всего каких-то пары миллиметров до своей цели, Нуна таки не удержала равновесия и всё же навернулась прямо в руки к наполовину поседевшему от этого Сухо. Все дружно пережили микроинфаркт, переглянулись и рванули выяснять, жива ли россиянка.       — Нун, ты в обмороке? — Сухо испуганно потряс девушку, повисшую безвольным капустным листком в его руках.       — Нет, я в деперессии... — отозвалась та, не открывая глаз. — Зачем, зачем ты меня поймал, Чунмён! Брось меня здесь, я хочу умереть...       — Нуна!       — Давай, бросай прямо на пол. Спокойно умру под раковиной, и больше мне не придётся выносить тяготы и несправедливости этого мира!... Я даже правда слышу, как эта коробка тянет то самое «лох»! — пожаловалась девушка, продолжая изображать тоскливую тряпочку.       — Это не коробка, это Чанёль! — Кёнсу отвесил подзатыльник донсену, тихо басившему рядом. — Всё, хватит драму разводить. Ноги в руки и собираться на работу. И это всех касается, — обвёл он грозным взглядом окружавший его натюрморт. — Сехун, сходи умойся, а то похож на пряничного зомби. Бэкхён, выбери уже что-нибудь и съешь, привередничать будешь за ужином...       — Ладно. Но тогда всё будет на твоей совести, — хмыкнула Нуна.       — Что будет? — не понял вокалист.       — Всё, — обречённо повторила девушка. — Кофе так и не нашёлся, значит я не смогу нормально соображать. Значит плохо переведу. И вас пошлют на марс, а потом планету захватят коты... и всё взорвётся! — она сделала большие глаза и запрокинула голову, глядя на вокалиста вверх ногами.       — Я когда-нибудь такой фильм сниму, — мечтательно выдохнул Чанни.       — Мне кажется, его до тебя сняли, — прошепелявил Сэ.       — Надо погуглить! — предложил Бэк.       Кёнсу потёр висок, сделал два глубоких вдоха, затем достал из кармана мобильник и, взглянув на абсолютно пустой дисплей, произнёс:       — О, менеджер поднимается.       Сработало безотказно. Чунмён чуть не выронил Нуну, Сехун исчез в ванной, Бэкхён стал есть сыр прямо вместе с упаковкой, Чанёль схватился за сердце. В считаные секунды все разлетелись по своим комнатам и стали одеваться. Кёнсу остался на кухне один, заваривать чай в тишине и покое. ...       Каю снилось, что он румяная печёная картошечка, завёрнутая в фольгу. Лежать на угольках было жарко, но зато он был вкусненький, и это его делало чрезвычайно гордым. Время от времени он ворочался, чтобы пропечься как следует и... собственно всё, на этом динамика сна заканчивалась. Три часа увлекательнейшего экшена о переворачивании картохи. Поаплодируем мозгу Чонина.       На исходе четвёртого часа боги сжалились над Каем и он-таки проснулся. Всего на пару минут, правда, — только для того чтобы выругаться в полубреду, скинуть на пол одеяло, стащить с себя шарф, первый и второй свитера и уснуть во время стаскивания третьего. Но этого перерыва вполне хватило, чтобы сменить обстановку. Теперь Кай был пельменем в морозилке в окружении других таких же пельмешек. Повинуясь восхитительной динамике своих снов, первый час Кай-пельмень просто валялся, потихоньку промерзая.       На третьем часу он всё же решил оглядеться. У дальней стенки морозильной камеры тут же обнаружился ледяной трон с восседающим на нём пельменем-переростком, тоскливо жрущим йогурт. Левее трона Кай разглядел пельмень с рогами и кусок кирпича, умело косящий под пельмень. А неподалёку от них — свэг-пельмень, покрытый аурой отрицания курицы. Последним, кто попадал в угол его обзора, был его ближайший сосед — чрезвычайно глазастый пельмень, смотревший прямо в душу. И столкнувшись с ним взглядом, Кай нашёл себе развлечение на оставшиеся полтора часа. О, видят боги, по напряжению эта игра в гляделки, могла сравниться разве что с футбольным матчем улиток-астматиков. Но Чонин был увлечён ей на столько, что не отвлёкся ни на секунду вплоть до того момента, когда состязание было милосердно прервано голосом Кёнсу, велящим немедленно надеть все свитера обратно.       Не приходя в сознание, Чонин позволил заново укутать себя, после чего выпал в третье, заключительное сновидение. На этот раз какие-то странные люди в рясах с капюшоном тащили Кая через лес, причём явно не на репетицию клипа МАМА. Особенно подобный вывод подтверждали расставленные по всей дороге стрелки-указатели «сжигать Ким Чонина там». Его донесли до поляны, уложили на не хиленькую такую стопочку брёвен, примотали к ней верёвками и, бормоча какие-то заклинания, дико напоминавшие русские детские считалочки, подожгли всю систему.       Так как в этот раз Кай был не картошечкой, а собственно Каем, жар от огня не компенсировался чувством собственного превосходства и с каждой секундой доставлял ему всё больше дискомфорта. Чонин недовольно ворочался, изнывая от жара, но никак не мог выпутаться из верёвок, которыми был связан по рукам и ногам. Сон медленно, но верно скатывался в какие-то совсем невесёлые дебри. Языки пламени подбирались всё ближе, Чонин чувствовал себя всё хуже. Верёвки не собирались поддаваться ни на миллиметр.       И вдруг откуда-то снизошёл яркий искрящийся свет, перед которым стало расступаться всё. И всё — это не только сектанты-инквизиторы, но и деревья, и огонь, и прочие текстурки Каевого сна. Расступалось всё это ровно до тех пор, пока свет и Кай не остались совершенно одни в пустой белой комнате. И атмосфера вдруг стала такой спокойной и умиротворяющей... Не считая того факта, что Кай был по-прежнему привязан к горящим поленьям...       Свет медленно приблизился к Чонину, наклонился и мягко поцеловал его в лоб. Его губы оказались прохладными. Кай закрыл глаза. Свет вновь коснулся губами его лба. И ещё. И ещё. Он словно забирал весь жар от костра на себя. Чонин чувствовал, как пламя под ним начинает гаснуть. И чем дальше оно отступало, тем яснее он начинал осознавать, что ему знакомы прикосновения этих губ. Он улыбнулся, чувствуя разливающееся по венам спокойствие, и протянул руку, чтобы удержать гостя рядом. Все чувства кроме осязания ушли на второй план, растворяя Чонина в мягкой истоме. Больше ничего не болело, не жгло, не тянуло. И он был готов провести вечность под этими поцелуями. Но увы, потушив огонь, терзавший его, сновидение стало потихоньку таять.       — Хён. Хён, хён... — зашептал Чонин, проваливаясь обратно в реальность. Но как бы крепко он не держал его за руку, тот с каждой секундой всё больше ускользал вместе со сном, к которому принадлежал. — Хён...       — Всё хорошо, — ответил ему знакомый тихий шёпот, и с последним поцелуем в висок Кай проснулся.       Первым дало о себе знать пересохшее и саднящее горло, а затем всё остальное тело, за считанные секунды заполнившееся невыносимой тяжестью. Костёр с верёвками оказались просто-напросто одеялом, а прохладные поцелуи — прикосновениями влажной ткани, которой ему промокали лоб. Стараясь не анализировать свой сон, танцор с трудом разлепил глаза. Здесь его тоже встретил свет. Только не ласковый и метафоричный, как во сне, а самый обычный комнатный. И яркий настолько, что для только что проснувшегося, да ещё и простуженного, Кая оказался не многим приятнее удара кувалдой по макушке. Танцор застонал, закрывая глаза ладонью, и решил повременить с использованием зрения. Когда голова перестала звенеть на разные голоса, он кое-как подтянул себя в полусидячее положение и оперся на локоть:       — Хён... дай воды? — осипшим голосом проскрипел он.       Спокойствие и умиротворение из сна ушло не попрощавшись. Горло болело самым бессовестным образом, язык словно был сделан из наждака. Кай благодарно хмыкнул в ответ на сунутый ему в руку стакан и поскорее отпил, желая избавиться хотя бы от пары неприятных ощущений из его обширной коллекции. Уже после второго глотка ему стало несравнимо лучше, делая третий, он даже снова приоткрыл глаза... И тут же задохнулся, подавился и выплюнул всё, что отпил.       На стуле возле кровати, к ужасу Кая, обнаружился вовсе не Кёнсу. А Нуна. Лоб её был нахмурен, а взор был туманнее улиц осеннего Лондона.       — Ты?! Какого чёрта ТЫ тут забыла?! Что тебе надо?! — мгновенно проснувшись и едва не выздоровев, возмутился Кай.       — Кофе, — буркнула девушка, бросая влажную тряпочку обратно в тазик и вытирая руки о шорты.       Если бы Кай присутствовал на завтраке, он бы мог, наверное, догадаться, что этот ответ был сгенерирован сонной россиянкой на автомате и относился только к последнему вопросу — попытка поддержать светскую беседу, так сказать. Но Кай завтрак успешно пропустил, поэтому непоколебимое безразличие в голосе он воспринял целиком и полностью на свой счёт.       — Я п... У меня н... Заче... Где Кёнсу?! — он возмущённо отполз подальше к стене, нервно оглядывая комнату и с ужасом убеждаясь, что никого кроме супостатки-узурпаторши в ней нет.       — Уехал, — с диким русским акцентом, который раньше за ней не наблюдался, проскрипела девушка и стала задумчиво рыться по карманам своей толстовки.       Кай отполз ещё подальше, панически оценивая обстановку. В комнате они были одни, голосов из гостиной не доносилось. Нос и рот россиянки закрывала чёрная тканевая маска от гриппа. Этого было вполне достаточно, что бы Чонин начал прикидывать, выдержит ли его больное горло пару громких воплей «Помогите, убивают!» Но Нуна решила усугубить положение — поочерёдно она вытянула из карманов огрызок карандаша, пол-яблока и голову от игрушечной белки. Узрев последний предмет, Кай прижался к спинке кровати и стал рассчитывать, достанет ли верёвка из простыней до первого этажа, и как быстро её можно связать. Верёвку, не Нуну. Хотя...       Но та лишь недовольно побурчала, осматривая свои находки, бросила яблоко в сторону мусорки, наверное, впервые в жизни не промахнувшись, и убрала белку с карандашом на место. А затем продолжила поиски на полу вокруг себя. Танцор искренне постарался понять, что происходит. Но все его догадки автоматически сводились к тому, что все, кого он когда-либо знал уже мертвы, а на нём сейчас будет ставить опыты засланный агент КГБ, она же глава русской мафии. Вот сейчас, например она как раз искала своего медведя с балалайкой, чтобы применить его, как психологическое оружие...       Нуна, совершенно не подозревавшая какие сюжеты Хичкоковского размаха рисует воображение Кая, разочарованно отвернулась от пола, так ничего и не найдя, и перешла к шаренью руками по краю кровати и одеялу.       — Ты чт... ты что делаешь?! — панически расширил глаза Чонин, пытаясь уползти ещё дальше, но к несчастью натыкаясь на стену.       — Ищу, — ёмко ответила девушка.       — Чего ищешь? Куда ищешь?... КЁНСУ! — почти рефлекторно завопил он, когда девушка вдруг запустила руки ПОД одеяло.       — Уехали они, — повторила россиянка.       — Не правда... Не правда! — возмутился Кай, потирая своё совсем не обрадовавшееся воплям горло. — Хён был тут буквально пять минут назад, заставлял меня надевать свитер обратно и... — на этих словах он машинально заглянул к себе под одеяло и осёкся. — ПОЧЕМУ Я ГОЛЫЙ?!       — Ты не голый. Ты в штанах. Ради бога, — закатила глаза девушка, пока танцор панически заворачивался в угол простыни. Он живо поджал ноги под себя и на всякий случай пошарил по коленям, чтобы убедиться, что штаны и правда на месте. Это ведь не он на первой неделе явился на занятия в одном полотенце. Нет-нет, не он. — Нашла!       — ААА!       — А, нет. Пардон. Это нога, — хмыкнула девушка, отпуская лодыжку Кая, за которую только что ухватилась.       — Ненормальная, что происходит?! Что тебе надо? Убирайся из моей комнаты!!!       — С радостью. Смертельно хочу спать. Но Кёнсу просил... Вот он! — на этот раз россиянка вытянула на свет небольшой листок бумаги и довольно в него уставилась. — Тэкс. Три стакана риса, — уверенно прочла она первую строчку и перевела взгляд на Кая, словно настаивая на какой-то реакции на это утверждение.       — Ага... — неуверенно кивнул тот. Через пару секунд Нуна с трудом, но таки осознала, что данная фраза как-то не вяжется вообще ни с чем и перевела взгляд обратно на листок.       — Не та сторона, — она перевернула его и утвердительно хмыкнула. — Вот. «Измерить температуру», — и она вновь выжидающе уставилась на танцора, который уже совсем не знал, куда бежать и где прятаться.       Зрительный контакт был мучительно долгим. Каю даже захотелось снова стать пельменем, чтобы играть в гляделки с более приятными ему личностями. Но наконец в сознании Нуны щёлкнул какой-то древний и сильно проржавевший датчик «воу-воу-мы-куда-то-не-туда-едем» и она звонко хлопнула себя по лбу. После чего достала из заднего кармана айпод и пару раз тыкнула в экран.       — Так, сдаётся мне, пока ты проснёшься, я уже двадцать раз потеряю способность ясно мыслить, — зазвучал из устройства Нунин же голос, — так что, запишу-ка я всё на диктофон и буду надеяться, что потом всё же вспомню это включить. А ещё лучше буду надеется, что ребята успеют вернуться раньше, и мне вообще не придётся ничего делать... Но, если мы всё же оказались в ситуации, когда Кёнсу ещё не приехал, а я уже не могу составлять связные предложения длиннее трёх слов, то слушай. — Нуна на плёнке прочистила горло. Нуна, сидевшая возле Кая, почесала щёку безразлично глядя в никуда. — Ребят снова увезли на какие-то внеплановые съёмки. Ну, они в полдень приехали с интервью, а часа через четыре менеджер такой: «Хоу, посоны, го ещё на одно мероприятие»... Это не совсем точная формулировка, если что... Кёнсу не хотел ехать, потому что у тебя температура начала подниматься. Но его, как бы, никто спрашивал... Он, кстати, так настойчиво предлагал менеджеру чай, даже странно... Но не суть.       Кай молча переводил взгляд с девушки на девайс и обратно. Нуна сидела даже не с нолём, а с минус единицей эмоций на лице, а запись вещала её бодрым голосом. Танцор решил пока не отказываться от всех своих предыдущих версий про мафию и массовые смерти.       — Короче, Кёнсу не хотел оставлять тебя совсем одного, — продолжала запись, — поэтому попросил меня посидеть тут. На всякий пожарный. Мне велено проследить, чтобы ты, когда проснёшься, выпил таблетки в нужном порядке и съел суп. Он на столе в термосе. И не волнуйся, его варил Кёнсу, не я. Кстати, чтобы я ничего не перепутала, он оставил мне бумажку с инструкциями. По идее, она должна быть у меня в кармане... Надеюсь, я никуда её не засунула... Так, — голос сделал паузу, словно что-то обдумывая. — Да, пожалуй, всё. А теперь два варианта развития событий. Если я отдала тебе айпод и ушла умываться, то ничего делать не надо, я сейчас вернусь и минут десять смогу нормально соображать. Если же я по-прежнему сижу перед тобой... Эх... Первым делом забери у меня айпод, — попросил голос. Кай удивлённо поднял брови. — Забирай, забирай, — настаивала айподовая Нуна. Танцор окинул взглядом полным сомнения россиянку, сидевшую всё с тем же отрешённым видом. Но потом всё же выполнил просьбу её более ранней и более адекватной версии. — Отлично! А теперь будь так добр, вылей мне за шиворот стакан воды, — уверенно попросила запись. Кай на пару секунду впал в ступор. — Ну, как только снова обретёшь дар речи, — усмехнулся голос. Чонина отступорило обратно и он поморщился недовольный тем, что лишился своего несуществующего статуса Мистера Непредсказуемости. — Собственно, всё, — хмыкнул прибор. — До встречи в реальном мире, Каюнь.       Запись издала ещё пару шорохов и выключилась. Чонин, Нуна и айпод остались сидеть в задумчивой тишине. Кай снова взглянул на девушку, сидевшую перед ним. Было очень сложно понять, ждёт ли она его решения, или просто впала в кому. Он перевёл взгляд на свой стакан с водой. Тот стоял на тумбочке и призывно поблёскивал, провоцируя моральную дилемму: с одной стороны возможность абсолютно безнаказанно облить Нуну не каждый день выпадает; но с другой стороны, она ведь сама об этом попросила, а это убивало как минимум шестьдесят процентов всего веселья. Да и из вредности было бы логичнее не выполнять её просьбу...       Кай задумчиво щёлкал кнопочкой айпода, пока черти на его плечах обсуждали, какой вариант им выгодней. Щёлкал-щёлкал и вдруг случайно сдвинул палец и разблокировал девайс. Сначала он рефлекторно испугано заблокировал его обратно. Но взглянув на Нуну, понял, что она даже не шелохнулась, и тем более не стала обвинять его во вторжении в личное пространство. Тогда в нём проснулась пакостная сторона. То есть, она и не засыпала, конечно, но именно сейчас она гаденько захихикала и предложила Каю пошарить в Нуновом айподе, найти на неё компромат и шантажировать до конца её дней. Эх, Кай...       Искать компромат в Нунином айподе — всё равно что собирать землянику на минном поле. Занятие весьма опасное, а конечная цель слабо оправдывает риск. Ну какой компромат может теоретически иметься на устройстве человека, у которого из семи экранов шесть занимают словари и игры? Правильно, никакой. Кроме любопытных артов. По любимым пейрингам. Из любимой группы. Которые, ой ну надо же, как раз и могут сильнее всего травмировать нежную психику морально неподготовленного героя этих произведений фанатского искусства.       Слава Олимпу, первым Чонину на глаза попался ХунХановский арт, а КайСу обошли его по касательной, когда он с ужасом стал жать на кнопку выхода из приложения и заметил кучку изображений с этим тегом в виде превью-плитки. Сперва он собрался задохнуться приступом праведного гнева, но вместо этого почему-то вспомнил свой костёрный сон. А затем и настоящий утренний поцелуй хёна, который по сути и не поцелуй даже, а...       И праведный гнев всё же настал. С двойной силой. Кай живо схватил с тумбочки кувшин с водой и целиком опрокинул его содержимое на девушку, будто это она виновата, что он полез в её плеер и что ему такие сны снятся. Нуна вскочила и замотала головой. Чонин проследил за ней взглядом и недовольно шваркнул кувшин обратно на тумбочку — дурацкий айпод и его собственные мысли убили последнее веселье в обливании россиянки. Надо будет обязательно подать на кого-нибудь в суд!       — Я же просила СТАКАН, а не весь кувшин, — возмутилась Нуна, отфыркиваясь. Импровизированный душ и правда помог с адекватностью.       — Мало ли чего ты там просила, — огрызнулся Кай, мысленными пендалями отгоняя от себя мысли о сне.       — Ну конечно!.. А чего ты красный-то такой? — взволнованно перебила сама себя Нуна, оглядев танцора, сложившего руки на груди и демонстративно отвернувшегося от неё. — Неужели всё ещё жар? — предположила она, прежде чем Кай успел покраснеть ещё сильнее от её замечания. — Я же два часа сбивала! Так, градусник, градусник, градусник... — задумчиво пробормотала она, снова вертя головой по сторонам.       Кай машинально подтянул коленки к груди и подоткнул одеяло со всех сторон на случай если девушке вдруг опять вздумается искать где попало. Но та лишь хмыкнула, подняла руку и вытянула термометр из своего пучка. Танцор обречённо вздохнул, осознав, что это его не только не удивило, а даже наоборот, у Нуны это было чуть ли не самое логичное место для переноски градусников.       — Меряй! — она уверенно протянула его Каю. Тот машинально потянулся за прибором, но потом вспомнил, что ВООБЩЕ-ТО он не собирается делать то, что она просит. И убрал руку.       — Не буду я ничего мерять. И есть. И вообще, — возмутился он. — Пришла в себя? Вот и вали из моей комнаты!       — Бумажку... видишь? — Нуна подняла слегка подмокшую инструкцию и помахала ей. — Пока всё не сделаешь, я не уйду. И смотри, — она ткнула градусником в первую строчку, — как раз самый первый пункт: «Измерить температуру»... Ох, блииин... — протянула она, заметив, что на электронном дисплее градусника отображаются какие-то полосы вместо цифр. Тряхнув его пару раз, она огорчённо поджала губы. — Ну вот. По ходу, водные процедуры не пошли ему на пользу... Ну что ж, тогда по старинке.       Нуна уверенно шагнула к кровати и наклонилась над Каем, протягивая ладонь к его голове. Тот шарахнулся в сторону, соскользнул вниз по подушкам и перехватил руку девушки за запястье.       — Ты чего придумала?       — Ты из леса, что ли? Рукой померяю температуру, — цокнула девушка. — Нет, можно было бы и губами, но тебя ж инфаркт хватит, — пожала она плечами.       От упоминания подобного варианта измерения температуры, Кай снова вспыхнул и едва не укусил россиянку. Та увернулась и, воспользовавшись моментом замешательства, всё же успела коснуться его лба, прежде чем он шлёпнул её по руке.       — Нормально, — удовлетворённо поджала губы она, усаживаясь обратно на стул.       — Нор... Нормально? — возмущённо выдохнул Кай, выползая обратно на подушки и источая ярость на километры вокруг. — У меня температура! А ты очень хреновый градусник, — он сам стал щупать свой лоб.       — С последним я более чем согласна. Но температуры у тебя всё же нет. Была, да. Но сейчас уже всё нормально, — отмахнулась Нуна. — Говорю же, метод проверенный годами. Я градусник разбила, когда мне было шесть. С тех пор мама мерила мою температуру только так. И каждый раз вердикт был один: «Нормально. Иди в школу». И приходилось идти, даже если БЫЛА температура, ведь реальных данных нет, не поспоришь... — развела руками девушка и полезла в карман за карандашом.       В этот момент Кай понял всё. Просто всё. Почему Нуна носит карандаши в причёске, почему её биас — Сухо, и почему у неё в кармане голова от белки. Он даже мысленно начал писать диссертацию на тему «Стоимость градусников как основополагающий фактор в формировании психики российского ребёнка». А Нуна тем временем пыталась поставить в листке галочку напротив пункта температуры. Та упорно не ставилась, как выяснилось, по причине поломки карандаша. Вот и носи их после этого в кармане, ей богу. Девушка укоризненно цокнула и достала вышеупомянутую голову грызуна.       — ЭТО ТОЧИЛКА?! — искренне охренел Чонин, забрасывая все свои философские думы, глядя, как девушка пихает в неё карандаш.       — Ну да. А что? — пожала плечами та, стряхнула грифельные опилки с кончика карандаша и поставила в списке размашистую галку. Кай пробил себе штрафной фейспалм. — Едем дальше! Таблетка синяя.       — Ненормальная, если ты серьёзно думаешь, что я добровольно выпью таблетку, которую мне дашь ТЫ...       — Это не Я. Это Кёнсу! — возразила девушка, выдавливая себе на ладонь одну таблетку из пластинки. — Говорят же тебе. Суп вон в термосе. И чай, — она кивнула в сторону тумбочки. — И кексик на десерт.       — Кексик? — мгновенно потерял все остальные ориентиры в жизни Чонин.       — Велено передать лично в руки. Эксклюзив, всего одна штука, — кивнула Нуна, приподнимая салфетку, которой он был накрыт. Из мира Чонина тут же исчезло всё кроме этого божественного куска выпечки. — Я не совсем поняла, но там, кажется Чанёль чего-то куда-то разлил, и вместо нормальных десяти кексиков теста хватило только на один... Так что придётся тебе обойтись пока этим одиноким рейнджером, — подытожила Нуна, поняв, что танцор явно не вникает. Она опустила салфетку обратно на десерт, и наваждение отпустило Кая. — Но сначала таблетки.       — Ага, — фыркнул танцор. — Вот откуда мне знать, что ты не врёшь, а? Я не буду ничего делать, пока хён не вернётся! — категорично хмыкнув, он сложил руки на груди. — Может, ты убила всех и теперь хочешь меня отравить!       — Начинается, — закатила глаза Нуна. — Ох, ну конечно убила, Каюнь! И именно ВСЕХ. Весь Сеул. Или, лучше, всю Корею. Обе.... А если совсем честно — пока ты был в отключке я впечатала в Землю метеорит. Погибло всё живое, кроме тебя и меня.       — Я знал, я знал! — воздел руки к небу Кай. Нуна только обречённо вздохнула.       — Слушай, давай поживее, я спать хочу, — она недовольно ткнула ему под нос таблетку. Кай успешно увернулся. — Ребята будут здесь ещё только часа через два! Я умру к тому моменту!       — Флаг в руки. Я совершенно не намерен ничего делать, и...       Нуна подпёрла кулаком подбородок и минут пять увлечённо слушала, как Кай, не жалея своего больного горла посвящет её в теорию заговора. Оказывается, Нуна изначально планировала его отравить. И то, что она не сделала этого раньше, вовсе ничего не доказывает. Просто её план очень тонкий и продуманный. На самом деле ВСЁ, что происходило здесь последние четыре месяца, вело именно к этому моменту.       Да, именно Нуна специально свела ХунХанов, чтобы те спровоцировали БэкЁлей. Чтобы те, в свою очередь, преступили законы морали и ездили остальным по ушам столь настойчиво, что все были просто вынуждены заночевать в ванной. Там Нуна специально загипнотизировала кран, чтобы тот подмочил Кая, спящего в самой ванне, холодной водой. Да, Нуна. Нога Кая, задевшая вентиль, тут совсем ни при чём. С микробами девушка тоже вступила в преступный сговор и спровоцировала в несчастном танцоре простуду. А с утра написала менеджеру с фейковой почты, чтобы тот забрал остальных на воображаемое мероприятие. На целых два. Всё лишь затем, чтобы Кёнсу оставил её присматривать за больным. Теперь она могла спокойно его отравить, не опасаясь, что её остановят. А самое главное, у неё выходило превосходное алиби — если её поймают, она просто скажет, что лишь дала Каю таблетки, которые ей оставил Кёнсу. И значит, в смерти донсена обвинят его ни в чём неповинного хёна...       Россиянка стащила свою маску на подбородок, широко зевнула и надела её обратно. Всё было бы вполне себе замечательно, если бы не тот факт, что каждые тридцать секунд Чониновского повествования отнимали у неё по одной драгоценной крупице адекватности, коих у неё и так осталось всего жалкенький всфырк. Медленно и верно девушка снова скатывалась в состояние жука-коматозника. И с этим определённо что-то надо было делать, пока не стало слишком поздно. Она прищурилась, глядя на корейца, вовсе не думающего заканчивать свою тираду, а затем снова перевела взгляд на Кёнсуевый список.       Кай тем временем перешёл к шахтёрским глубинам коварства Нуны. Мало кому известно — точнее, никому не известно, ибо это только что Чонини сам придумал — но россиянка очень давно планировала его отравить. Прям оооочень давно. Нет, не с дебюта. А с рождения. Причём с собственного. Да-да, именно с того дня, как Кая ещё полтора года как в помине не было. Уже тогда Нуна ЗНАЛА, что он родится, дебютирует и тогда она приедет, сведёт четырёх мужиков в два пейринга и отравит его...       — Нет, ну тут явно нестыковка, — уныло перекатывая на ладошке таблетку, перебила его россиянка.       — Потому что ты не ясновидящая? — уточнил Кай.       — Нет, — тоном «бож, какая чушь» отмахнулась девушка. — Потому что если бы я сводила пейринги, я бы свела гораздо больше двух...       Кай, кажется, даже заикаться стал от негодования и чуть ли не в стихотворной форме начал излагать Нуне, какой она плохой человек — даже хуже чем в предыдущем монологе. Та обречённо вздохнула, укоризненно постучала себя по макушке и вновь перевела взгляд на таблетку в своей ладони. Окей, ещё десять минут Чониновских излияний она явно не выдержит. Как бы так сделать, чтобы он и замолчал, и выпил лекарство?...       Она вновь подняла взгляд на танцора, увлёкшегося своей речью настолько, что почти забыл, кому она посвящена. Нуна смотрела на него довольно долго, почти не моргая, и всё ещё перекатывала таблетку по ладошке. И вот, в один прекрасный момент, когда Кай распахнул рот особенно широко, собираясь перейти на новый уровень оскорблений, россиянка просто подняла руку и с покерфейсом метнула туда лекарство.       Совершенно не ждавший такого подвоха танцор рефлекторно проглотил столь внезапно прилетевшую капсулу. Затем его глаза медленно расширились вслед за леденящим душу осознанием того, какая ядерная катастрофа только что произошла, и он испуганно схватился за горло. Нуна удовлетворённо хмыкнула и поставила в списке ещё одну галку.       — НЕНОРМАЛЬНАЯ, ТЫ ВООБЩЕ БОЛЬНАЯ?!       — Так, а дальше у нас суп...       — КАКОЙ СУП?! ТЫ СОВСЕМ ОХРЕНЕЛА... КИДАТЬ В ЛЮДЕЙ... ТАБЛЕТКИ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ?! — возмущался танцор с перерывами на косплей кота, пытающегося выплюнуть шерсть.       — Если кидать с предупреждением, ты ж будешь уворачиваться, — покачала головой Нуна, забирая со стола термос.       — Я мог подавиться! Задохнуться!       — Но этого не произошло. Ура.       — Я б... ДА Я... Я СЕЙЧАС НАПИШУ НА ФАНБОРДЕ, ЧТО ТЫ МЕНЯ ЧУТЬ НЕ УБИЛА, И СЮДА ПРИМЧИТСЯ ТОЛПА ФАНАТОК И СОЖРЁТ ТЕБЯ НАХРЕН!       — Сомнительная стратегия... — поджала губы девушка. — Во-первых, сожрав меня, они живенько переключатся на тебя. И как минимум понадкусывают. А если и не понадкусывают, менеджер тебя сто процентов потом сожрёт. Без предварительной термической обработки.       — О ГОСПОДИ ТЫ БОЖЕ ЗА ЧТО ТЫ НАХРЕН ВЗЯЛАСЬ НА МОЮ ГОЛОВУ?!       — Тебе лучше знать свои грехи...       Чонин просто издал нечленораздельный стон, приложил к стене подушку и стал биться об неё головой. Ну как это называется?! Он тут болеет, страдает. Сейчас здесь должен сидеть Кёнсу, кормить его супчиками и смотреть с ним марафон фильмов про танцы. Не подписывался он на этого дико бесящего славянского зомби-конфуция! Кто-нибудь, убейте всех, кто организовал это долбаное мероприятие, пусть хён уже вернётся. Вот прямо сейчас! Ну же, ну же, ну же...       Увы. Ребята хоть уже и ехали домой, до общежития было ещё около часа пути. Спасти Кая было некому. Нуна отвинтила у термоса крышку, вылила суп в бульонную чашку и вернулась на свою табуреточку. Кай на тот момент уже настоль сосредоточенно гипнотизировал дверной проём, что тот был на грани самовозгорания.       — Ложку принести? — хмыкнула девушка, протягивая ему дымящийся сосуд. Кай зыркнул на неё исподлобья и процедил:       — С чего ты взяла, что я согласился сотрудничать.       — Слушай, таблетку ты уже всё равно проглотил. Так что, если я планировала тебя отравить, ты уже, считай, мёртв. Суп погоды не сделает. — Кай даже не стал ничего отвечать, только продолжая взглядом насылать на россиянку порчу и очень раздражённо сопеть. — Окей. Или такой вариант, — предложила девушка, выждав напряжённую паузу. — Съесть суп самому намного приятнее, чем быть облитым, если я начну насильно его в тебя запихивать.       — Тебя в детстве не роняли?       — Всё возможно, я не спрашивала, — пожала плечами Нуна. Каю отчаянно захотелось выбежать в поле и выкрикнуть самое грубое слово, которое он только знал. — О, кстати! А это идея, — вдруг подняла палец вверх Нуна. — Подержи-ка, — она пихнула чашку с супом прямо в ладони танцору и снова стала рыться по своим карманам.       Чонин недовольно скосился на вручённый ему сосуд. Ничего, что он его взял. Это он просто от неожиданности и чтобы не облиться. ЕСТЬ этот суп он точно не будет. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Даже если начнётся вторжение других галактик.       — Что ты делаешь? — нервно поинтересовался он, заметив, что россиянка выудила свой мобильник и увлечённо тыкает по кнопкам.       — Я тут подумала... Если в тебя суп насильно пихать, ты ещё ошпаришься, чего доброго... В идеале надо бы позвонить Кёнсу, чтобы он тебе дал втык. Но вдруг они ещё заняты, нельзя, — вздохнула Нуна, нажимая кнопочку соединения. — Поэтому позвоню-ка я тяжёлой артиллерии — тому, кто даже мёртвого может заставить съесть суп.       — Пфф. Лу Хань на меня не действует, даже не надейся, — фыркнул танцор.       — О нет, солнце, — усмехнулась россиянка, прикладывая трубку к уху. — Это не Лу Хань. Далеко не Лу Хань.       — А к-кто?... — настороженно спросил Чонин.       В телефоне прозвучали отчётливые три гудка и щёлкнуло соединение.       — Алло. Привет, мам. Ты мне не поможешь чуток?... ...       — Я клянусь тебе, она ведьма!       — Кто ведьма?... Кай, тихо, стоп, — замахал свободной рукой Кёнсу, который едва успел зайти в комнату, как в него уже вцепились и потащили внутрь.       — Садись, — не предлагая, а настаивая, так как он повис на его руке, обнимая её цепким захватом, выпалил Кай.       — Ну сел, - непонимающе глянул на донсена вокалист, опускаясь на край его кровати.       — Никогда больше так не делай.       — Как не делать?       — Я требую, чтобы ты сидел тут, рядом со мной, пока я болею. ВСЁ время.       — Дай я хоть переоденусь сначала...       — Нет. Ведьма. Она ведьма. Давай её сожжём. Я настаиваю. Я могу собрать подписи под петицией. Я уже посмотрел, где можно разводить костры.       — Чонин, О КОМ ты?       — ХЁН, КАК ТЫ ДУМАЕШЬ, О КОМ Я?!       Кёнсу молча приложил ладошку ко лбу возмущённого донсена. Тот на удивление оказался вполне сносной температуры. Засомневавшись, вокалист хотел было снова перепроверить данные губами, но Кай почему-то испуганно расширил глаза и быстро шмякнулся на подушки, не дав себя коснуться. Крайне озадаченный ДиО наклонился над ним и вопросительно выгнул бровь.       — Нормально у меня всё. Температуры нет, — пробурчал алеющий танцор. — Ты меня не слушаешь!       — Слушаю я, слушаю. Ты опять хочешь сжечь Нуну, — укоризненно поджал губы танцор. — Ничего нового.       — Нет, ты не понимаешь, — Кай снова принял сидячее положение. — В этот раз у меня есть весомые причины. ОЧЕНЬ весомые!       Активно жестикулируя, танцор поведал страшную историю о том, как он с россиянкой воевал за право не пить таблетки и не есть суп, но та использовала жуткие запрещённые приёмы.       — Понимаешь, она позвонила домой — ну, в Россию — своей матери. И что-то у неё попросила. А потом дала трубку мне... И всё. И чёрный провал в памяти. Я очнулся, только когда в моих руках уже была совершенно пустая чашка из-под супа! ПОНИМАЕШЬ?! Хён, Ненормальная — ведьма. Она может контролировать людей!       — Ч...       — Окей, САМА пока не может. Но её мать может! И это наверняка наследственное!!!       — Чон...       — Вот увидишь, в один прекрасный день она продаст нас всех в рабство на e-bay!       — Чонин! — грозно перебил его Кёнсу. — Я правильно понял? Ты отказывался пить таблетки?       — ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ТЫ ВЫНЕС ИЗ ВСЕГО ЭТОГО?! — всплеснул руками танцор.       И тут же понял, что зря он вообще начал этот разговор. Зрязрязря. Потому что таки да. Это действительно ЕДИНСТВЕННОЕ, что он вынес из его речи. Это единственное, что он вообще МОГ вынести из его речи. Ибо неповиновение режиму лечения — это самый страшный грех в религии Кёнсувсехвылечит. Кай мог сколько угодно препираться с Нуной, но на самом деле он прекрасно знал, что список, составленный хёном, надо было выполнить до миллиметра. И он бы это сделал. Сам. Честное слово. Но только когда россиянка свалила бы в туман. Но она ведь «обещала Кёнсу», что б её.       — Нет, хён, нетнетнет. Ты не понял, — замахал руками Кай, строя грозному хёну страдальческую моську. — Я всё выпил, правда. Я просто думал, что подожду тебя, и тогда... А она мне список... И...       — Чонин, я её специально просил посидеть с тобой и дать тебе всё это сразу, как ты проснёшься. Если бы можно было просто подождать меня, я бы не стал рисковать. Так трудно было спокойно выпить таблетки, не разводя войну? — упрекнул его Кёнсу.       — Она смеянмоккнсик... — обиженно пробурчал себе под нос Чонин.       — Что?       — Онасламкексик.       — Я тебя не понимаю.       — Она. Съела. Мой. КЕКСИК! — недовольно процедил Чонин.       — И поэтому ты отказался пить таблетки!? — вздохнул Кёнсу.       — Нет... Она его перед уходом съела...       — Так. То есть, ты её сначала довёл, а потом она в качестве моральной компенсации взяла себе кексик? И ты ещё жалуешься?       — Ну хён! — недовольно стукнул подушку Чонин. — Какая разница-то...       Так, тут надо снова отступить на час назад и немножко уточнить, что происходило после Нуниного звонка маме. Когда Кая выдернуло из морока, насланного этой русской женщиной, в списке Кёнсу оставался только один обязательный пункт — дико горький травяной настой. И танцор был намерен стоять насмерть за то, чтобы его не исполнять. Он его и в присутствии Кёнсу пил только после двух часов уговоров, а здесь это вообще становилось делом принципа. Проблема была в том, что Нуна держалась ровно на последних трёх минутах своего бодрствования. И, видят боги, это страшное время.       Она ещё выдержала первые две реплики Чонина, но потом... В общем, лекарство в Кая влили насильно. Очень насильно. И если вы сейчас представили, как Нуна вся такая дерзкая прижала полуобнажённого танцора к постели и поливала его настойкой, закатайте губу обратно. Там всё было брутальнее некуда. С затыканием носа, сдавливанием щёк, валянием друг друга по полу и разливанием лекарства по всем углам. Это можно было бы назвать дракой, если бы это не было избиением младенца. Ибо Нуна с кофеиновонедостаточным недосыпом — это очень ойойой.       В общем, когда россиянка наконец залила в Кая полбутылки лекарства и собралась уходить, тот уже был разозлён не меньше, чем сама девушка. Поэтому он провожал её возмущёнными воплями. И, видимо, ей это пришлось не совсем по душе, потому что уже у самой двери она развернулась, прошагала обратно к тумбочке, смацала своими ЛАПАМИ ПОГАНЫМИ драгоценный кексик и, сказав что-то типа «Ты же всё равно его есть не будешь. Он ведь тоже ОТРАВЛЕН», беспардонно запихала его себе за щёки.       Давайте остановимся на секундочку и прочувствуем всю боль Чонина в этой ситуации. Чтобы полностью понять его, вы должны осознать, что эти кексики — не простые маффины из соседнего МакДака. Это, мать их, КЕКСИКИ! С бешеным блеском в глазах и капслоком. Это самое вкусное, что вы когда-либо пробовали в своей жизни, умноженное на сто тысяч. Это выпечка, которую из цветочного нектара по крупицам собирают феи из волшебной страны. Да-да, тесто, которое делает Кёнсу — это лишь прикрытие. На самом деле, когда он ставит его в духовку, туда сбегаются эльфы и заменяют его на божественный нектар и детские мечты, завёрнутые в радугу. А чтобы самим не запечься у эльфов есть такие крохотные штаны и куртки пожарников и герметичные комбинезоны, как для работы с ядерными отход... То есть... Кхм. Да. В общем, эти кексики — ювелирная работа, принадлежащая иным мирам. И это счастье умеет делать только ДиО. И соглашается он его испечь, как вам уже известно, ТОЛЬКО когда Чонин болеет. Что делает эти кулинарные бриллианты ещё более ценными.       А конкретно этот представитель расы бисквитных небожителей, который Нуна бесчувственно запихала себе в рот, был единственным в своём роде, чудом выжившим после природной катастрофы по имени Пакчан. Да его надо было занести в список всемирного наследия ЮНЕСКО! Но, самое главное, он был сделан специально для Кая. А не для каких-то непонятных россиянок!!!       Так что, когда за Нуной хлопнула дверь, и Кай пришёл в себя от осознания того, что после всех мучений его ещё и лишили единственной радости, вокруг него просто взорвался шар ярости. Гнева такого уровня он уже давно не испытывал. Он злорадно мариновался в нём до самого прихода хёна, выстроил чёткий план по ликвидации врага, собирался аргументированно нажаловаться Кёнсу и привлечь его в программу по уничтожению Нуны... Но получилось вот что. Опять, видите ли, виноватым остался он! Прямо как дома с настоящими нунами. Ну как так?!       — В общем, ясно. Я завтра с Нуной поговорю. Послушаем её вариант событий, — хмыкнул Кёнсу.       — Ну хён, ну правда же. Она гадкая. А я болею. И вот зачем ты уехал!       — Чонин, я должен был менеджеру мышьяка подсыпать, по-твоему? — возмутился вокалист.       — Почему бы и нет.       — Да, я так же подумал...       — Что?       — Что?... Нет, я так. Мысли в слух... — помотал головой вокалист. — Чонин, ты ведёшь себя, как пятилетний. Помирился бы с Нуной наконец, сколько можно.       — Не хочу, — буркнул танцор, недовольно подтягивая коленки к подбородку.       — Ладно, это мы ещё обсудим, — вздохнул Кёнсу. — Короче, я пойду переоденусь пока... А потом так уж и быть компенсирую тебе твой кексик.       — Правда? — с надеждой поднял нос Кай.       — Правда, — взлохматил ему волосы вокалист. Всё же он не может долго отчитывать Чонина, если тот болеет. Не выходит, и всё тут. — Только пока чем-нибудь другим. У нас мука кончилась. Кексики будут завтра, когда менеджер продукты привезёт.       — Ну вот...       — Что поделать. Эй. Завтра сделаю хоть сто штук, обещаю.       — Ладно, — выдохнул Чонин. Потом притянул хёна за руку и снова повис на его плече. — Но мы же сегодня посмотрим Step Up?       — Посмотрим, — улыбнулся Кёнсу. Они ещё немного посидели молча, потом ДиО похлопал младшего по спине и поднялся с его кровати. — Так, в общем. Я пойду что-нибудь придумаю. А ты сейчас надеваешь обратно третий свитер и шарф. И ждёшь меня. Хорошо?       — Окей, — козырнул Чонин, снова плюхаясь на подушки.       — Я ещё только зайду проверю Сехуна, — задумчиво добавил Кёнсу. — Что-то мне не нравится, как он сопит.       — Э, нет нет нет. Мы так не договаривались! — Кай мгновенно возмущённо сел обратно. — Я не пойду в коптилку!       — Во-первых, если понадобится, то пойдёшь, — погрозил ему вокалист. — А во-вторых, Сехун, скорее всего, здоров. Просто проверю его на всякий случай... И в-третьих, не называй карантин «коптилкой»!       — Но мы ж голосовали...       — Так всё, я ушёл. Свитер и шарф, — повелительно кивнул донсену Кёнсу и скрылся за дверью. ...       — Чонин, поднимайся. Переезд.       Голос Кёнсу пробился сквозь Чониновский сон без сновидений и медленно вытащил его в реальность. Блаженный комок из Кая, плавно перетекавшего в одеяло, разлепил один глаз. Часы показывали одиннадцать утра. Горло всё ещё побаливало. И, кажется, опять начался насморк.       — Чдо?       — Просыпайся, говорю. Пора уже. Бери одеяло и подушку, идём.       — Куда? — переспросил танцор, приподнимаясь на локте и потирая глаз.       — А ты как думаешь? — поджал губы Кёнсу.       Чонин секундочку поскрипел шестерёнками и потом недовольно простонал.       — Ты издебаешься? Этот пдидурок всё-таки простыл?! Да ну твою же на лево... — возмутился он, садясь прямо. — Хён, хён я не хочу с ним тди дня находится в одной комнате! Пожалуйста. Ну пожадуйста, можно я останусь тут? — заныл он.       — Нет.       — Ну можно я хотя бы вечером туда перейду? — решил сторговаться Кай.       — Нельзя. Все сидят по своим комнатам, ждут пока ты пройдёшь.       — Ну хёёёёёёёёён.       Но Кёнсу категорично покачал головой и потянул его за руки, чтобы тот поднялся. Кай недовольно разругал макне в пух и прах, но всё же встал, собрал свои пожитки, включая телефон и ноутбук, и поплёлся вслед за Кёнсу через гостиную в коридор. Теперь ему придётся делить комнату с Сехуном. Замечательно, блин. Просто охренетительно везёт ему в этот раз с лечением!       — В комнату Тао и Минсока? — хмыкнул Чонин.       — Да. Они завтра приезжают, но ничего, — кивнул Кёнсу. — Пару ночей поспят на диванах. С них не убудет... Третья ванная ваша, как ты догадался. За линии...       — Не заходить. Знаю, знаю, — зевнул Кай.       Он перешагнул красную ограничительную полоску из скотча почти у самой двери в Таобулкину комнату. Она определяла границу передвижения для обитателей коптилки. Кёнсу наклеил её буквально двадцать минут назад. И несчастен тот смертный, что посмеет шагнуть за неё. Вторая такая полоска была перед самой гостиной. Это уже ограничение для здоровой части группы. За неё ни шагу, если ты не простужен. Пространство коридора между этими двумя полосками — зона отчуждения, своеобразный буфер для бацил. Только Кёнсу имеет право там ходить. Кай знал это слишком хорошо. ВСЕ знали это слишком хорошо.       — Всё, заходи, располагайся, — хмыкнул ДиО, пропуская донсена вперёд. — Я чуть позже принесу завтрак. Окей?       — Окей, — жмурясь, снова зевнул танцор. Сейчас он свалит все свои вещи на стол и пойдёт досыпать. Что-то рановато его разбудили. — ЗдорОво, - не глядя, махнул он в сторону.       — Добдое, мать его, утдо, Кай, — ответил весьма недружелюбный хриплый голос и следом раздался недовольный шмыг. Чонин не поверил своим ушам и живо перевёл взгляд на занятую кровать.       — Хён! Хён! Я отказываюсь здесь оставаться! — возмущённо попятился он, но дверь за ним уже успешно закрыли. — ХЁН!       Кёнсу, спокойно идущего по коридору, встречали четыре заинтересованные моськи, торчащие из гостиной.       — Что вы сюда высунулись? — выгнул он бровь.       — Кёнсу, ты же не серьёзно? — поинтересовался Бэкхён.       — Ты просто не мог поселить их вместе! — выдохнул Сехун.       — Кая. С Нуной! — пробасил Чанёль.       — Ты ведь осознаёшь, что за эти три дня они поубивают друг друга? — уточнил Чунмён.        «Я ПРИДУШУ ТЕБЯ ВО СНЕ!» раздался вопль из другого конца коридора.       — Ну что вы, — поджал губы Кёнсу. — Уверен, они будут в полном порядке. ------------------------- Кайнуновые шипперы, ваши ящики с корвалолом в кладовке дальше по коридору, разбирайте :3