Рок-н-ролл, шоссе в ад и близкие контакты

*** Чондэ смотрит на огромную вывеску, переливающуюся всеми оттенками красного над крытой концертной площадкой. “Highway to Hell” гласит надпись. — Тематично,  — говорит Чондэ себе под нос. Усмехается судьбе и необходимости, которая занесла на ретро-фестиваль.  — Боюсь, придется подпортить ваш вечный праздник. Чондэ знает, что это плохая привычка  — говорить с самим собой, но не торопится её искоренять. Он предъявляет охраннику номер билета и получает на запястье чуть смазанный штамп, подтверждающий, что он полноправный гость фестиваля. — Гость так гость, — послушно соглашается Чондэ и проталкивается сквозь толпу. *** В гримерке душно и накурено. Ценители ретро не выпускают изо рта сигареты. Кондиционеры и вентиляция настроены плохо: в маленьких помещениях, где переодеваются артисты, плавает сизоватый дымок и стоит характерный табачный запах. Чанель морщится от боли, прикасаясь к двум длинным царапинам, ползущим к лопатке через левое плечо. Глубокие. Они не удивляют. Травмироваться есть где и чем, даже за сценой толпа народа, каждый второй в которой одет в кожу, шипы, усыпан заклепками и пирсингом. Недоумение у Чанёля вызывает,  что не заметил. На фестивале собрались любители ретро-рока всех периодов, стилей и направлений. И самых разных возрастов: от шумных старшеклассников, умудрившихся вырваться из-под родительской опеки на три дня, до патриархов, когда-то впервые устроивших фестиваль почти на голом энтузиазме. Чанёль протирает плечо антисептиком и заклеивает заживляющим пластырем. Ему снова на сцену и не хочется,  чтобы что-то отвлекало. Сет со своей командой,   RealPcy, он уже отыграл. И предстоит соло. Внутри все дрожит от предвкушения и немного от волнения. Чанёль будет один на сцене, центром своей собственной вселенной, которую надеется извлечь из гитары. Чанёль не представляет, как это будет выглядеть со стороны, специально не смотрел записи репетиций. Он хочет быть только внутри, в потоке музыки, и увидеть реакцию других людей. Чанёль помнит каждую ноту и интонацию, но не может предугадать, как будет звучать в переполненном зале гитара. Он критически осматривает себя в зеркале, оценивает, что чёрная майка смотрится отлично. Уже готовясь к выходу за сценой, Чанёль сжимает гитару сильнее, чем нужно. Изнутри накатывает жар, тело готово к любому подвигу. Кроме одного, услышав своё имя, Чанёль говорит тихо, одними губами: — Посвящаю это тебе, Фань.  — И выходит под прицелы взглядов. Он всё ещё привыкает к этому контрасту: залитая светом сцена и полумрак зала. Чанёль ослепительно улыбается и произносит слова приветствия. Гонорар за выступление символический  — фестиваль по-прежнему строится на энтузиазме участников  —  и не сыграет роль рекламы для широкой публики. Но Чанёлю почему-то кажется, что зрители здесь, в атмосфере открытости и свободы, смогут лучше понять его музыку, пусть это и кавер-версия. Он закрепляет микрофон на стойке и отходит в самый центр сцены. Пальцы привычно ложатся на гриф и не дрожат, хотя Чанёль готов поверить, что адреналин сжигает его изнутри в прямом смысле слова. Но Чанёль знает, что если выгорит, то не зря. Мелодия льется на толпу через усилители, Чанёль закрывает глаза. Музыка танцует на кончиках пальцев, терзающих струны. Чанёль отработал все, что мог, для выступления, но сейчас  —  один на один с залом  — он показывает самую главную в своей жизни импровизацию. Сыграть, как прожить,  —  ярко. Несколько минут для зрителей. И для него. Точнее в надежде, что Ифань услышит. Ифаня в зале нет, но Чанёль надеется. На чудо, на невозможное, на прекрасное и на то, что мелодия не закончится как можно дольше. Что после того как смолкнет, каждый из зрителей унесет в сердце её острый осколок. Пол под Чанёлем приходит в движение. Это привычно. Но у Чанёля голова кругом. И гитара кричит, словно сошла с ума. Чанель отрывает глаза и смотрит в зал. На миг кажется, что видит, но…. Что он увидит в темном зале с высоты шести метров? Зато хорошо видно как на сцене, где он стоял раньше, бушует пламя. Качественная голограмма  — не ревет и не жжется, но слепит, как настоящее. Бейсболка не позволяет залить глаза поту, который струится по шее и щекам. Чанёль чувствует, что стоит над огненной бездной, и последние аккорды звучат особенно нервно и надрывно. Музыка затихает, зал тоже — на секунду — чтобы наградить овацией и криками. Чанель выдыхает, но руки теперь дрожат как от озноба. Чанёля колотит и он не понимает, как вообще умудрился доиграть и не упасть вниз с платформы, которая медленно опускается. Чанёль оказывается в центре голограммы. Пламя медленно выцветает и гаснет. — Для тебя, Фань,  — одними губами, как молитву.  — Всегда для тебя. Чанель улыбается, быстро благодарит и убегает со сцены. Эмоции не помещаются внутри, бьют фонтаном и через край, когда он обнимается со своей группой. Хочется кричать и подпевать следующей выступающей команде. Но в этот момент больше нужны вода и свежий воздух. Отмахиваясь от назойливой компании, Чанёль выходит на улицу, где допивает воду. Его  немного ведет от усталости и нервов. Сегодня на сцену больше не выходить. Плечо напоминает о себе. Дергает и жжет. Словно там не обработанные царапины, а открытые раны. Чанель на ощупь сдирает пластырь и замирает, глядя в полумрак импровизированного дворика с парковкой. Он думал, что стоит там один. Ифань кажется видением. Он медленно подходит к Чанёлю, у которого подкашиваются ноги. Ифань такой, каким его помнит Чанель: красивый, с отросшей челкой и едва заметной улыбкой на губах. Чанель сдерживает порыв назвать его по имени, потому что голоса не хватит. Сорвется в позорный писк. Он просто смотрит в темные глаза, в которых никогда не мог прочитать ни одного ответа на свой вопрос. Отзвуки концерта сотрясают воздух и, кажется, качают бездну неба над ними. Чанёль закрывает глаза и мотает головой. Головокружение усиливается. А на больное плечо опускается холодная рука. Жжение унимается. Чанёль невольно расслабляется и смотрит на Ифаня. — Где ты был?  — он кончиками пальцев проводит по лицу Ифаня ото лба до подбородка. Дрожь возвращается. Кожа у Ифаня прохладная, словно, он не стоит душной летней ночью под открытым небом, а вышел из помещения с мощным кондиционером. — Там,  — Ифань указывает пальцем в небо.  — Ты скучал? Он обнимает так, словно торопится. Чанель прижимается всем телом, и жар отступает, накатывает спокойствие и ощущение домашнего уюта. — Безумно. Но всё не так просто,  — Чанель высвобождается из объятий и получает недоуменный взгляд, внимательный и острый как бритва. Когда Ифань научился смотреть так, словно сейчас убьет? Не было в нем этого. Даже когда расставались. Он спокойно собрался и ушёл, чтобы пропасть на два года. В прямом смысле этого слова. Ни одной вести, ни одной встречи.  — Я с ума сходил, почти сошёл. Ты бросил ребят на меня. Знаешь, каково это? — Но я вернулся. Ты звал,  — Чанель видит, как глаза напротив затапливает ярость. Ифань изменился. Он не был таким. Дурнота накатывает волнами. Чанёль барахтается в чужой ярости. И в своей. Которая поднимается к горлу тошнотой. Его снова бросает в пот, и картинка кружится перед глазами. Чанель опирается на стену. — Что с тобой не так, Ифань? Я ждал, но теперь боюсь... Тихий щелчок где-то справа, вне поля зрения. Только когда Ифань дергается и морщится, Чанёль понимает, что они не одни. Родные черты искажает маска боли. Какой-то нечеловеческой. — Ифань! Время растягивается, как пружина. Чанёлю больно самому, он уже почти не держится на ногах, и стена единственная гарантия, что он не рухнет. — Ифань! Смешно, но единственное, что он может  — это звать по имени. Отчаянно. Он пытается рассмотреть парня, стоящего в двух метрах от него, но безуспешно — пейзаж расплывается в глазах. Чанёлю кажется, что Ифань падает, как в замедленной съёмке. Чанель отлепляется от стены, чтобы протянуть руки, помочь, хотя сам нуждается в помощи. — Не трогай его!  — режет по ушам, почти отрезвляет. Чанель падает лицом вниз на землю, подняться сил не хватает. Он только приподнимает голову и видит, что Ифань лежит совсем близко. Чанёль цепляется пальцами за обжигающую холодом ладонь. Парень оказывается рядом с Чанёлем. Переворачивает его на спину, ощупывает плечо. Чанёль может только стонать от боли и слабо вырываться. Он смотрит вверх, в ночное небо, где звезды сходят с ума и танцуют под его музыку. А потом видит глаза парня, нависшего над ним. Гипнотические. Парень что-то говорит. Но Чанёль не слышит. В его голове знакомые аккорды складываются в уродливый звуковой паззл и от этого становится плохо до потери сознания. *** ...Ифань сильный, а Чанёль нет. Ифань ломает под себя, но Чанёль не хочет ломаться. Тогда не хотел, сейчас тем более. Он такой какой есть. Каким выбрал быть. И лучше останется в одиночестве, чем будет выхаживать любовь, которая заставляет отказаться от себя. Тем более, что Ифань так изменился... — Я не могу возиться с вами,  — Ифань аккуратно складывал вещи в большую спортивную сумку.  — Я думаю, это было ошибкой собирать группу. — Ты бросаешь меня?  — Чанёль устал ругаться, устал кричать, тем более что на Ифаня это не действовало. Почти.  — Ты бросаешь нас? — Мне нужно понять, чего я хочу. И что я могу.  — Ифань застегнул сумку и подошёл к Чанёлю, сидевшему в широком кресле. Сердце пропустило удар, когда Ифань опустился перед ним на колени и посмотрел прямо в глаза. — Поехали со мной. Тебе тоже нужен отдых. Чанёль из последних сил замотал головой, чтобы не заорать: “Да. Поехали!” Он не смог бы, ведь группа  — это его жизнь. А Ифань  — его воздух. Только воздух ядовитый, травил соблазном, хотел подчинить, заставлял плясать под свою дудку. — Я не могу бросить ребят. Группа  — моя жизнь. Пусть и хреновая у меня жизнь,  — он согнулся ещё сильнее под тяжелым взглядом. — Как хочешь. Ты знаешь, я дважды не предлагаю,  — сказал Ифань и встал. Он ушёл не прощаясь. Да и Чанель не провожал его до входной двери. На языке горечь. Чанёль знал, что больше Ифаня не увидит. Ифань уже всё решил. Как раньше решил собрать группу. И дать ей, по сути, имя Чанёля. Как решил, что они смогут получить не самый выгодный, но стабильный контракт с агентством. И они его получили. А теперь Ифань решил, что хватит. И исчез. Чанёль объяснил группе, что они остались без лидера, о том, что он остался один, умолчал. Но все и так знали. У Чанёля появилась персональная молитва. Он надеялся, что Ифань услышит и вернется. Если не к Чанёлю, то хотя бы посмотреть, как изменились и выросли ребята, которых он оставил. Чанёль надеялся, что Ифань придет, услышав его музыку. Даже не похвалит, а просто улыбнется, как он умеет,  — ободряюще и нежно. Но когда Ифань пришел, появился тот парень. Чанёль почти кричит, просыпаясь. — Что с Ифанем?  — первый вопрос, когда Пак Чанёль приходит в себя и перестает растеряно моргать. — Это был не Ву Ифань,  — ровно говорит Чондэ. И придерживает Пак Чанёля за плечо, пресекая попытку встать. — Вам нужно лежать. — Пак Чанёль соглашается, ведь особого выбора нет. — А вы кто? И кто это был? Что там вообще произошло?  — тем не менее засыпает нервными вопросами. — Меня зовут Ким Чондэ. Я работаю в миграционной службе.   Когда Чондэ приходит в стационар в первый раз, Пак Чанёль ещё спит. Бледный как полотно и какой-то беззащитный, хрупкий. Ослаблен ядом и гемодиализом, говорит врач, потому что в арсенале больницы не оказалось подходящих препаратов. Жизнь вне опасности. И очень скоро Пак Чанёль поправится. Чондэ, наверное, ему сочувствует чуть больше, чем мог бы, потому что их истории похожи. И Пак Чанёль так отчаянно цеплялся за того, кого считал Ву Ифанем, что его нельзя не пожалеть. У Чондэ инструкции: он должен записать рассказ жертвы, рассказать, что произошло, и взять подписку о неразглашении. Чондэ терпеливо пережидает бурную, но короткую тираду Пак Чанёля на тему происшествия на фестивале. Игнорирует поток вопросов и объясняет, что Пак Чанёлю не повезло напороться на инопланетника, нелегально пробравшегося на планету. А Ифаня на фестивале не было, и тот, в кого Чондэ стрелял, не Ифань вовсе. Он протягивает планшет Пак Чанёлю. Тот внимательно всматривается в изображение. Чондэ даже примерно понимает, что творится у Пак Чанёля в голове,  — каша и неразбериха. — Это что — дракон? — спрашивает Пак Чанёль после длительного молчания. Спрашивает тихо, от бурного всплеска, случившегося десять минут назад, нет и воспоминания. Чондэ повезло, что Чанёль оказался эмоциональным, но не истеричным, и поверил объяснениям. — Змеевидный метаморф,  — говорит Чондэ. Когда-то он сам задал такой же вопрос. В истинном облике метаморфы здорово похожи на сказочное существо из седой древности: большая змея, тело которой покрыто серебристой чешуей, миндалевидные рубиновые глаза, длинные острые рога прижаты к голове, уши едва угадываются под густой длинной шевелюрой. Густые нахмуренные брови придают морде выражение не то глубокой задумчивости, не то полного недовольства происходящим.   — Никогда о них не слышал,  — Чанёль возвращает планшет и разглаживает одеяло на бедрах, словно не знает, куда деть руки.  — Вы его убили? — Нет. — Чондэ качает головой.  — Усыпил. Его отправят домой с ближайшим кораблем. Чтобы не создавал проблем. — Можете рассказать про них  — метаморфов. Откуда они? — Змеевидные метаморфы родом из системы звезд Алголь. Разумны, развили в себе феноменальную выживаемость. Не признают рамок, границ и условностей. Любопытны, поэтому при первом удобном случае прячутся на инопланетных кораблях и отправляются знакомиться с другими цивилизациями. Всегда зайцем. Паскудный характер — расовая черта, — Чондэ задумался, рассказывать всего не хотелось.  — Хитрые, изворотливые. Дипломатические контакты с ними чисто символические. Змеевидных метаморфов немного. До Земли они добираются крайне редко. А этот смог. — Как его зовут?  — спрашивает Чанёль. — Ещё не выяснили,  — Чондэ разводит руками. — С метаморфами трудно общаться. На нормальном языке. — Почему я? Чондэ нечего ответить. — Случайность. — Почему он выбрал этот облик? — Ву Ифань был на поверхности ваших воспоминаний,  — объясняет Чондэ.  — Механизм не изучен до конца: метаморф, смешав свою кровь с кровью жертвы, устанавливает слабую ментальную связь. И, предположительно, видит образы из прошлого. Выбирает тот, который находит больший отклик. Пак Чанёль больше вопросов не задает, словно переваривает услышанное.   — Вам нужно подписать здесь,  — Чондэ снова подает Пак Чанёлю планшет. — Можете прочитать, я подожду. — Какой-то шаманизм. Вы называете меня жертвой. Метаморфы — хищники? — задает вопрос Чанёль, возвращая подписанную “бумагу”.   — Змеевидные  — да. Но людей убивают редко и в самом крайнем случае,  — Чондэ умалчивает, что Чанёль едва не стал этим крайним случаем и редкостью, слишком много яда оказалось в крови. Тот спокойно кивает. Чондэ неловко, впервые за все время работы с пострадавшими от случайных контактов. Он чувствует вопрос, не озвученный, но будто повисший в воздухе. — Если вас интересует, что с Ву Ифанем, то… — Он жив? — Да. Он… — Достаточно,  — резко обрывает Пак Чанёль.  — Я не хочу знать, где он. Жив и ладно. На лице Пак Чанёля такая безысходность, как будто Чондэ сообщил о смертельной болезни. Он спешно прощается. — Могу я его увидеть?  — догоняет у самой двери. Чондэ в недоумении оборачивается. — Вы же сказали… — Но его снова обрывают. — Метаморфа. Хотя бы издалека.  — Чондэ замирает. Очень странная просьба. Возможно, у Пак Чанёля до сих пор шок.   — Нет. Встречи с ожидающими депортации запрещены. Тем более что метаморф сейчас под арестом. — Простите. Я не знал,  — Пак Чанёль откидывается на подушку. — До свидания,  — сухо прощается Чондэ. Он почти проходит коридор до конца, размышляя, будет ли вопиющим нарушением показать Пак Чанёлю запись с метаморфом в камере. Пак Чанёль не увидит того, кого ждал. Но увидит истинную форму того, кто его едва не убил. Кивнув своему решению, Чондэ возвращается в палату.