Дневник молодого папаши

Роберт никогда не жаловался на свою жизнь. Он откровенно радовался каждому дню, видел прекрасное в ужасном, широко улыбался всем проблемам. А помогал ему в этом Томас. Томас для поляка был первой и последней любовью. Он был готов терпеть шутки, резкую смену поведения и даже специфический вкус во всём. Пока судьба его не столкнула с очень серьёзной проблемой. *** — Роберт, у меня к тебе разговор. Левандовски от неожиданности дернулся. Несколько капель кофе упали на голую ногу. — Чёрт! Мюллер! Ты не мог подождать? — вспыхнувшая боль вместе с яростью постепенно ушла. — Ну, говори. — Только пообещай, что не будешь ругаться? Грустный взгляд Томаса заставил Роберта напрячься. — Томас, что ты натворил? — Это вообще-то и не я натворил! — Томас! — Ладно, — Томас тяжело вздохнул и быстро пробормотал: — Я жду ребёнка. — От куда? Мюллер удивленно посмотрел на Роберта. — Если я тебе всё расскажу, то тебя стошнит. Левандовски с утра всегда очень плохо соображал, но такая новость взбодрила лучше кофе. В голове тут же всплыла картинка, не особо приятная для пустого желудка. — Ты…серьёзно? Но как? Это…невозможно, Томас! Я же… Ты же… Пока поляк пытался сформулировать умную мысль, Томас намазывал масло на хлеб. Казалось, что для него самая страшная часть разговора прошла и сейчас можно было обсудить погоду за окном. — Скажи, что ты шутишь, — простонал в край обалдевший Роберт. Немец покачал головой и положил перед Робертом тест на беременность. Две полоски сияли на нём, будто смеясь над Левандовски. — Господи… — Да ты не расстраивайся. — Томас хлопнул Роберта по плечу. — Вырастим. *** Роберт всегда смеялся над друзьями, которые со слезами на глазах жаловались, что беременность — это самое худшее в отношениях. Как рождение новой жизни может быть худшим? Ведь это так здорово! Но теперь он их понимал. Уже месяц Томас носил в себе будущего человека. И выносил Роберту мозг. — Ты не понимаешь, как это больно! Я терплю все муки! Все! А ты не можешь мне принести мяч! Неблагодарный! — Зачем тебе грязный мяч? Роберт пытался говорить ласково, но он только что пробежал несколько кругов вокруг поля и хотел умереть. Томас с криком отстоял право выйти из дома, только вот вставать со скамейки немец так не пожелал. — Ну принесиииии. Ноги не держали поляка, и тот повалился на колени. Он думал, что хотя бы это отрезвит Томаса. Как же он ошибался. — Если тебе удобнее ползти — ползи. Но мяч должен быть у меня, — железным тоном сказал Томас и дальше продолжил смотреть коляски в журнале для будущих мам. Теперь Роберт почувствовал, что такое тихая ярость беременных. *** Второй месяц дался Роберту просто. Томас почти не выходил из больницы, обсуждая с врачами своё положение. Левандовски он видеть не хотел, а если хотел, то на минут пять. Объяснял он это тем, что довольное лицо поляка его бесит. А Роберт и не сильно расстроился. Он понимал, что это лишь короткий отпуск перед настоящим адом. *** К третьему Роберт не был готов. Лишь очень большой живот на контрасте с худым телом Томаса предупреждал расслабившегося Роберта. — Сильно видно? Томас крутился у зеркала, пытаясь спрятать за большой футболкой выпирающее безобразие. — Сильно. Роберт же сонно смотрел на происходящее, потому что ночь он провёл на диване. Из-за того, что громко дышал. — Чёрт! Мюллер стащил с себя футболку, и Роберт в ужасе сглотнул. Зрелище не для слабонервных. Сколько бы Роберт не пытался привыкнуть, но каждый раз испуганно шарахался. — Вот и что мне делать, Роб? — Перестать прятаться? Томас только вздохнул. И Левандовски его понимал. Пусть и не так, как хотел сам мужчина, но груз, что пал на хрупкие плечи, чувствовался. — Устал я… Роберт встал с дивана и подошёл к Томасу. Тот хотел отойти, но Роберт ловко и ласково обнял немца со спины. Ладони легли на живот, и Роберт ощутил прилив нежности к существу, что сидел в Мюллере. И к саму Мюллеру. Мне просто нужно принять, подумал Роберт, когда его щеки коснулись сухие губы. Просто принять. Мы одно целое. Мы — семья. *** С четвёртого месяца началось всё то, чего так боялся Роберт. Перемены в настроении Левандовски почувствовал, когда Томас начал его целовать и бить по щекам одновременно. Пусть немец и раньше мог нагрубить, а потом ласково обнять, но сейчас его скачки напоминали американские горки. И нет конца этим аттракционам. — Он холодный. — Но ты просил холодный чай. Роберт чувствовал себя дураком. И ладно бы они были одни, но рядом сидел Нойер и Хуммельс. — Мороз такой, а ты меня чаем холодным поить собрался?! — Томас начинал злиться. — На улице жара, — тихо прошептал Матс, но Мюллер словно и не замечал одноклубника. Его сердитый взгляд сверлил в Роберте дыру. — Иди и подогрей. — Но, Томас… Вся злоба ушла так резко, что Роберт не успел пригнуться, когда в него полетел стакан. Ну всё, теперь только бежать. Посудина попала в грудь Роберту, и хорошо, что Томас не потребовал горячий суп. Левандовски рванул к выходу, как рядом с ним в стенку ударилась бутса. — Куда же ты?! — орал Мюллер, медленно, но верно поднимаясь. — Томас! Любимый! Ты чего? — крикнул в ответ Роберт, забегая за стол. Общаться с таким вот Томасом лучше на расстоянии…километра. И Роберт бы убежал, но в дверях грозно пыхтел Мюллер. — Любимый, давай поговорим спокойно, — с улыбкой произнёс Роберт, только колени от страха дрожали. — Нет, Роб, нееет. Вторая бутса просвистела около уха. Роберт выдохнул — у Мюллера закончились опасные вещи. А у Левандовски — силы. *** Роберт понял, что пять — это самая отвратительная цифра, ибо на пятом месяце Томас превратился в машину для убийств. Вся ненависть, копившаяся в дружелюбном Мюллере, вышла наружу. И под прицелом оказался Левандовски. — РОБЕРТ! Левандовски бросил нож, которым аккуратно нарезал сыр. В его голове сразу возникли страшные картинки. Из «Чужого». — РОБЕРТ! Поляк никогда не бегал так быстро. Но увидев спокойного Томаса, Роберт выдохнул. Нечто не вылезет из его мужа. Пока. — Что случилось? Роберт присел на корточки перед Томасом. Худые ноги опухали очень быстро, отчего немец часто просил сделать массаж. Но как только он прикоснулся к ступне, Томас не своим голосом закричал: — Даже не смей меня трогать! — Милый, — Роберт попытался спрятать тревогу за нежным взглядом, — что случилось? — Что случилось?! А я тебе расскажу, что случилось! ТЫ МНЕ ИЗМЕНЯЛ! Роберт представил ещё одного беременного мужика, который требует от него алиментов, и ужаснулся. Но осознание того, что он вообще-то не спал ни с кем, кроме Томаса, успокоило. Совесть чиста. — С чего ты взял? — Я знаю! — твёрдо заявил Томас, но неуверенный взгляд заставил Роберта улыбнуться. — Томас, — Роберт ласково взял немца за руку. — Томас, ты же знаешь, что я верен тебе. — Я чувствую, что ты мне изменял! — быстро бросил Томас. — Это же женский инстинкт, милый. Мужчины его не имеют. — Мужчины и не рожают. Роберт только усмехнулся и поцеловал Томаса. Сегодня ему повезло. Что же будет завтра? *** Шестой месяц Роберт не заметил, потому что Мюллер неожиданно увлёкся вязанием и всю свою злобу вкладывал в «долбанный свитер для долбанного мужа». И для поляка появилось время всё обдумать. Он понимал, что ребёнок должен жить в семье. Но семья у них не самая простая. И хотя бы что-то нужно как у всех — красивая свадьба и куча плачущих гостей. Правда опухший со всех сторон Мюллер не очень подходил на роль невесты. Но говорить ему об этом опасно, ибо спица в его руках могла оказаться у Роберта в глазу. Так что Левандовски приходилось биться со всем самостоятельно. *** Седьмой месяц превратил орущего Мюллера в любящую жёнушку и приветливую хозяйку. — Роберт, помоги мне. Роберт осторожно забрал у Томаса тарелку с пирожками и поставил на стол, за которым уже сидели довольные баварцы. Они теперь не замечали положения Мюллера, даже привыкли к такому вот одноклубнику. И это помогало Левандовски морально выдержать каждую встречу, потому что за взгляды других он отплачивался собственными нервами. — Пробуйте, ребят, я очень старался. Мюллер присел рядом с Робертом и с нежной улыбкой взял того за руку. Румянец вспыхнул на щеках будущего отца. Он ощущал всем телом домашнее тепло, исходящее от Мюллера. И как-то даже свободно стало. — А ты чего не кушаешь? Не думай о калориях, любимый, кушай. *** Восьмой месяц горе-папаша хотел посвятить заброшенным тренировкам. Он чувствовал, что ему не хватает мяча в ногах. За полем же он мог наблюдать только во время прогулки. Но всё существо Роберта требовало схватить мяч и убежать в ночи. Почему он не мог это сделать в открытую? Потому что крайности у Томаса стали привычным состоянием. И вот сейчас он с цоканьем наблюдал за сборами Роберта на долгожданную тренировку. — Ты вообще сегодня на улице был, Роб? Роберт улыбнулся Томасу. — Нет, но планирую. — Можешь планировать, только вот в таком виде ты не пойдёшь, — серьёзно ответил на улыбку Мюллер. Левандовски удивленно осмотрел себя в зеркале. — А что не так? Томас быстро подошёл к Роберту и с силой стянул с того футболку, с каким-то отвращением откидывая её на диван. Роберт даже возмутиться не успел, как на него уже натягивали свитер. — Томас! Поляк отскочил от Мюллера, но руки, застрявшие в трехклятом свитере, нашли преграду в виде полки. Удар вышел не из лёгких. — Роберт! Стой! Я помогу! От боли в запястьях Роберт зашипел. Он уже хотел крыть любимого красивым польским матом, но тот аккуратно вызволил его из вязанного плена. На место удара легли холодные пальцы, остужая боль. А потом Томас поцеловал раскрытую ладонь мужчины. Да с таким трепетом и нежностью, что у Левандовски закончился воздух в лёгких. Он прикрыл глаза, стараясь сконцентрироваться на безумно приятных ощущениях. — Прости меня, — прошептал Томас. Роберт слабо кивнул. Ему уже не хотелось на тренировку. Лишь бы эти губы целовали его вечно. *** Девять. Девятый номер на футболке. Девятый месяц. Девятый раз Роберт испуганно вздрагивает, а потом снова смотрит на эту цифру, что красуется на белой ткани. Первый крик Томаса никак не подействовал на Роберта. Немец кричал так чуть ли не каждый день, просил врача и бумагу для завещания, но через минут пять он уже бодро рубился в приставку или читал. А сейчас его пронзительный крик не прекращался около часа. Роберт схватил первую попавшуюся футболку, подхватил Томаса и, обливаясь потом, помчался к машине. Дальше он не помнил ровным счётом ничего, кроме крика и испуганного взгляда медсестры… — Вы бы выпили воды. Роберт смотрит на пухлую женщину перед собой, но упорно видит искаженное от боли лицо Томаса. — Что? Ему кажется, что он выглядит жалко. Ему кажется, что вся ситуация абсурдна. Ему кажется, что его сейчас стошнит. — Подождите-ка секунду. Роберт смотрит на удаляющийся белый халат. Медсестра. Она сейчас вколет что-нибудь мощное. А потом он уснет. И всё это исчезнет, как страшный сон. Но женщина несёт кружку. Роберт пытается подавить в себе разочарованный стон, когда видит обычный чай, а не мощное снотворное. — Вам поможет. Пейте. Левандовски пьёт, несмотря на отвратительный вкус, и ему становится и правда легче. — Долго ещё? — сипит Роберт, указывая на дверь операционной. — Недолго. Но я думаю, что Вам стоит сейчас позаботиться о себе. Вряд ли Ваш мужчина обрадуется, когда Вы в обморок упадёте, — тихо шепчет женщина. Роберт сопротивляется нечеловеческой силе медсестры, что пытается уложить его на диван, и выигрывает сражение только благодаря резкому выходу врача. На руках у него пищит маленький свёрток. — У Вас сын, герр Левандовски, — объявляет врач. Роберт на негнущихся ногах подходит к мужчине. — А Томас… — Он в порядке. Скоро придёт в себя. Роберт только сейчас замечает пышные усы доктора и понимает, что готов отрастить такие же в честь волшебника, что держит его ребёнка. — Ваш муж, герр Левандовски, очень сильный. Я видал всякое, но такой силы воли, — мужчина с улыбкой смотрит на Роберта. — Посмотрите же на Вашего будущего чемпиона. Левандовски трясущимися пальцами прикасается к маленькой пухлой щечке ребёнка и чувствует, как по собственным щекам текут слёзы. — Спасибо Вам. Огромное спасибо. *** Роберт смотрит на улыбающегося Томаса. Тот держит на руках Макса, который так и норовит схватит папу за ухо. Но Томас старательно уворачивается, чем сильнее раззадоривает малыша. — Поддайся ты ему, — укоризненно говорит Роберт, медленно вставая с дивана и подходя к Томасу. Макс улыбается Левандовски и тянет к нему ручки. Большие голубые глаза смотрят доверчиво и с безграничной любовью. — Он очень похож на тебя, — говорит Томас и передаёт сына Роберту, который тут же хватает за ухо поляка. — Но повадки у него твои, — со смехом отвечает Роберт. Он понимает, что именно сейчас счастлив. Рядом Томас и Макс, а что ему ещё нужно? Разве что… — Роберт, у меня к тебе разговор…