Изгой

      Лес все не кончался, а желудок, кажется, уже начал сам себя поедать от голода…       Типичная завязка кассового триллера, над которым постарались средней руки голливудские режиссеры, обставив картину достаточно мрачно для того, чтобы появилось желание вонзить зубы в припасенный хот-дог и насладиться тем, что в данный момент ты не главный герой кинокартины.       Только вот я, к сожалению, главный герой. И совсем не кинокартины. Не будет здесь заботливого режиссера, который крикнет: «Стоп! Снято! Обед, господа актеры».       Лес даже не предполагает кончаться, ни малейшего просвета в полумраке.       — Какая боль, какая боль… Аргентина-Ямайка… — подпеваю желудку, пытаясь не отчаиваться, хотя безысходность уже просто фонтаном хлещет из всех щелей.       Истерика давно прошла, а так как жить все-таки хочется пусть и в этом непонятном мне мире, надо бы разузнать о нем как можно больше, чтобы по собственному незнанию не напороться ни на что смертельно опасное. А еще лучше будет узнать все, потом научиться управлять магией, которой я, как оказалось, владею, и вернуться домой к маминым пирожкам и чаю.       Оборачиваюсь, мельком скользнув взглядом по эльфу. Мой новообретенный спутник молча и уныло тащится позади. Не очень-то он в своих одеждах вяжется с оборванцем мною и лесным походом, в котором мы по-видимому застряли надолго. Ему бы вороного коня и прямиком на бал, где драконы пускают фейерверки, очаровательные эльфийки танцуют с кавалерами под живую музыку, вино льется рекой, а отважные рыцари за столом рассказывают желающим о своих походах.       Интересно, в этом мире существуют драконы? Вполне вероятно, учитывая то, что передо мной самый настоящий темный эльф. В РПГ игрушках такая раса звалась дроу. Нужно как-нибудь расспросить обо всем этом, но позже, сейчас интереснее другое — где взять пожрать?       — Скажи, Белькаэль, — решаю все же завести разговор, — ты знаешь, что это за место?       — Я никогда не был здесь, но если описания в древних книгах верны, то по всем признакам мы находимся в Темном лесу, — эльф слегка оживляется, догоняя меня. Теперь он идет по правое плечо, достаточно громко топая по земле сапогами.       Странно, я думал, что эльфы ходят неслышно. Это что, какой-то неправильный эльф? Хотя что я знаю о настоящих эльфах? То что написано в наших фэнтези книгах может настолько разниться с конкретно этой реальностью, что…       — Что за Темный лес? — отвлекаю себя от неприятных мыслей, а то начнется сейчас…       «Вдруг эльфы питаются исключительно человечиной? Или что, если они как вампиры пьют кровь, а под полной луной превращаются в огромных волков и убивают все на своем пути? Или…»       Ну вот, уже началось… Бурное воображение, подпитанное книгами, фильмами и играми выдает одну за другой страшные картинки. В одной из них меня едят, в другой - расчленяют и едят, в третьей - пьют мою кровь…       По-моему, это все от недоедания.       Только вот эльфу как-то пофигу. Он радуется возможности поговорить, лекторским тоном выдавая мне нужную информацию:       — Как гласят легенды, много столетий назад во время Красной войны Темный лес был проклят умирающим темным колдуном, знающим запретное слово. Дальше легенды расходятся. В одной колдун стал личом, в другой умертвием*, в третьей просто ушел за завесу хаоса. Сходятся они лишь в одном, с тех пор Темный лес место обитания страшных тварей… — расходится Белькаэль, но я сразу же прерываю его.       — Хватит меня пугать. С чего ты вообще решил, что это Темный лес? — не хочу слушать местные страшилки, потому что на певучем языке эльфа они звучат еще страшнее, больше на заклятие какое-то похожи.       — В легендах сказано… — эльф говорит каким-то отрешенным замогильным голосом.       — Да что ты со своими легендами. Ты давай лучше сводку новостей из уст последних очевидцев тут происходящего, — солнце клонится к горизонту, а значит нужно искать место для ночлега. Ночевать на дороге не хочется, но и в лес углубляться рисковано. Поэтому шагаю вперед, скрипя зубами.       — Никто в здравом уме в Темный лес не сунется. Отсюда не возвращаются, — парирует эльф. Замечательно, мне все больше и больше нравится этот мирок.       — То есть, по идее, тебя должны были уже как минимум пять раз сожрать, так? А меня все двадцать пять, потому что я блуждаю здесь уже не первый день, — подвожу логическую черту.       — Да, — констатирует эльф. — И очень странно, что до сих пор мы никого не встретили и никто нас не сожрал.       Странные у него странности, как будто бы этакий зверек суицидник. Я вот, если честно, не считаю странным, что меня никто не сожрал. Разница менталитет, или действительно настолько опасное место? Но почему тогда за несколько дней я так никого и не встретил?       — Может быть, все твари вымерли уже? Сколько столетий назад там лес заколдовали? Или сожрали друг друга, а то живности здесь что-то не очень много, — пытаюсь хоть как-то обосновать то, что поведал эльф, но из всех выводов просится только один. Это не Темный лес.       — Твари, созданные магическим путем, особенно проклятием, не умирают сами… — зануда Белькаэль буквально стремится прочитать мне запугивающую лекцию, по тону его слышно, но я вновь его перебиваю.       — А ты точно уверен, что это Темный лес? Может какой-нибудь другой? Светлый, коричневый, зеленый, пустой… — на пустом моя фантазия иссякает. Если честно, все эти варианты названия лесу как-то не очень подходят, а вот «темный» в самый раз для здешней атмосферы…       Ну вот, снова сам себе нагнетаю. Может быть, я просто мнительный?       — Я точно уверен. В легенде говорится, что в Темном лесу не осталось ничего живого, но и мертвого ничего там нет, здесь все пропитано магией проклятия и все ей подчиняется…       — Допустим, живого ничего я здесь действительно не видел, кроме тебя и себя, разумеется, — перебивать входит у меня в привычку, а у эльфа отменное воспитание, раз он до сих пор не высказался насчет этого. — Но вот мертвого я точно ничего не видел вокруг.       — Прости, я никак не могу привыкнуть к мысли, что такой сильный маг, как ты, не может видеть ауры. Я вижу ауру деревьев, и они застыли в пограничном состоянии между мертвыми и живыми. Они дышат, но они не растут, в них есть соки, но они не текут по их ветвям. Время как будто остановилось в этом месте…       Эльфы определенно мне не нравятся. Пафосные занудные речи на полчаса начинают меня утомлять, но так как особого выбора нет, даже такой компании приходится радоваться. Молчу в ответ, переваривая информацию и опасаясь новых лекций на тему: почему эльф прав, а я не прав.       Под ногами хрустит веточка, а солнце блещет последним лучом сквозь плотные сплетения крон над головой, призывно маня за собой, и плавно скрывается за горизонтом, оставляя нас в полнейшей темноте.       — Вот черт! — ругаюсь, останавливаясь на месте, как вкопанный. — Великолепно, мы не развели чертов костер и теперь придется ночевать в полнейшей тьме.       Успеваю даже представить, как буду искать место для сна в корнях какого-нибудь дерева, ползать по земле, ощупывая каждый миллиметр и шарахаясь от каждого шороха, буквально руками отмахиваясь от ночных кошмариков, предусмотренных моим сознанием.       — Я замечательно вижу в темноте и соберу дров, — оборачиваюсь на голос эльфа и натыкаюсь на два фосфоресцирующих глаза. От испуга и неожиданности отлетаю назад, спиной ударяясь о ствол дерева и оседая на дорогу.       Жуть какая! Зато дерево теперь не придется искать. А может быть и вообще больше искать ничего не придется.       Моя разыгравшаяся фантазия придает вдруг голосу Белькаэля коварных ноток. А что, если этот эльф сам есть тварь, которую я по незнанию освободил? Сейчас сожрет меня на раз-два, не успею даже возмутиться его гастрономическим пристрастиям.       — Скажи, Белькаэль, а чем питаются эльфы? — вопрос вырывается сам собой. Сжимаю в пальцах меч, готовый, если что, до последнего махать им перед собой.       — Ну… Э… — эльф мешкает, видимо впадая в ступор, а я уже успеваю надумать себе всякого. — Ну чем обычно. Овощи, фрукты, мясо, я сладкое очень люблю. Странные у тебя вопросы, Дариан. В вашем мире питаются по-другому?       — Нет, так же, просто интересно вдруг стало, — выдыхаю, всей душой надеясь, что эльф мне не врет. — Да и жрать очень хочется.       — Я не видел здесь еды, — глаза эльфа исчезают в темноте, кажется, он отворачивается от меня. По топоту ног и шуршанию определяю, что он уходит куда-то вправо. Вроде бы…       Следующие четверть часа сижу как на иголках, ожидая появления фосфорицирующих глаз в опасной близости от моей шеи. Почему именно шеи? Не знаю. Стереотип вот такой вот, что если меня будут кушать, то обязательно начнут с шеи…       Черт возьми, кажется, навязчивые мысли о еде превращаются в манию. Кору, что ли, пожевать?       Две горящие точки возникают метрах в десяти от меня. Поворачиваюсь, вглядываясь в них, судя по сбитому дыханию эльф что-то тащит. Надеюсь, он убил косулю. Или еще какую живность…       Но все мои надежды оказываются тщетны, Белькаэль сваливает рядом со мной кучу сухих деревяшек. Только по звуку определяю.       — Сможешь сам разжечь костер, есть чем? А то я нихрена не вижу, — еще раз оповещаю эльфа о своей слепоте.       Судя по движению светящихся глаз он кивает. Шуршит чем-то недолго неподалеку от моих ног, укладывая сучья, потом скребет чем-то обо что-то. Ну и противный же звук…       Костерок вспыхивает внезапно от одной маленькой искры и сразу же разгорается, являя моему взору перепачканного пылью эльфа. В желтом свете пламени его глаза почти перестают светиться и пугать меня.       Белькаэль садится к костру, протягивая к нему руки, я тоже пододвигаюсь ближе почти без опаски, но меч держу поближе, мало ли что.       — Скажи, а вот чисто теоретически, маг моего уровня может наколдовать еду? — мысли о набивании живота все никак не отступают, поэтому предпочитаю высказать их вслух, все лучше, чем мысленно облизывать сочный стейк. М-м-м…       — Ты совсем ничего не знаешь о законах магии? — риторический вопрос, на который отвечать, конечно, бессмысленно. — Нельзя создать что-то из ничего. Можно левитировать откуда-то, телепортировать, если ты знаешь где точно лежит предмет, но создать никак.       — А телепортировать можно откуда угодно? — о да, я знаю, где в холодильнике стоит кастрюля с супом. Сам ее вечером туда поставил.       — Да, но чем дальше расстояние, и чем больше предмет, тем больше сил отбирает его перемещение, — эльф улыбается, неотрывно глядя на пляшущие языки пламени.       Огонь и вправду завораживает, а его тепло разливается по телу, циркулируя вместе с кровью.       — Ты можешь научить меня телепортировать? — конечно же в моем воображении я уже ем суп из чертовой кастрюли, даже жадно пожираю его, а после откидываюсь на землю и сладко засыпаю сытый и довольный.       — Это довольно сложно, у меня стало получаться после полугода тренировок, — оповещает эльф. — Для мага главное это его воля и желание. Желание порождает намерение, а воля исполняет его с помощью магии. Как с амулетом, который ты заряжал. Нужно создать намерение и силой воли приказать магии его исполнить.       — Вроде бы все просто, — улыбаюсь, предвкушая ужин, и представляю, как кастрюля с супом из холодильника перемещается ко мне в руки. Только вот ничего не происходит.       Что ж, пробую еще раз, а потом еще раз, прекрасно осознавая, что с первого раза ни у кого не получается. Только вот разе на двадцатом понимаю, что что-то все же идет не так.       — Не выходит почему-то, можно инструкцию поподробнее? — прошу эльфа, он усмехается, но дает мне четкий порядок действий, вместо того, чтобы напомнить про года тренировок и невозможность вот так сразу разобраться с чуждой силой.       — Закрой глаза и представь то место, где стоит предмет, который ты хочешь переместить. Нащупай его и создай четкое намерение перенести его сквозь пространство к тебе, после прикажи магии действовать…       Точно повторяю за словами эльфа, но вновь ничего не происходит.       Первые пару секунд.       А затем с громким треском, откуда-то сверху на нас летит кастрюля, ломая ветки. И по закону подлости летит совсем не мне в руки, а Белькаэлю на голову, обдавая его жирным холодным борщом.       Эльф хлопает глазами, слабо понимая, что произошло, а меня почему-то распирает дикий смех. Хотя плакать бы надо, потому что мой несостоявшийся ужин ровным слоем размазан по эльфу.       — Что это было? — опомнившийся эльф вскакивает на ноги, принимая боевую стойку.       А я не могу перестать ржать, чтобы выдавить из себя хотя бы пару слов и объяснить что именно произошло.       — Там ручей… Ха-ха… Умойся… — кажется, до эльфа начинает доходить суть происходящего, и он злобно пялится на меня светящимися глазами.       — Только не говори, что это сделал ты, — он сжимает кулаки, готовый кинуться в драку, отчего становится еще смешнее. Весь мокрый, в красных потеках, с комочками жира и мяса на волосах, он смотрится забавнее, чем собака-улыбака.       — Я не специально, правда, — выдавливаю сквозь слезы, выступившие от смеха, пытаясь восстановить дыхание. К лицу прилипла дебильная лыба, никак не желающая с него сползать.       — Да ты издеваешься! — эльф, похоже, доходит до точки кипения. — Если бы не клятва, я бы убил тебя сию же секунду!       Впечатление, что от злости у него пар из ушей валит.       — Остынь, Белькаэль, — дело попахивает жареным, поэтому заставляю себя стать серьёзнее. — Я не нарочно. Я правда не умею пользоваться магией.       — Не умеешь? — ноздри эльфа раздуваются, как у быка, еще чуть-чуть, и он буквально лопнет, как воздушный шарик. — Ты только что проделал то, что даже не все магистры магии могут, и смеешь лгать о том, что не знаешь ничего о магии?       — Я всего лишь сделал, как ты меня научил, — пытаюсь оправдаться, про себя все еще смеясь над эльфом, хотя ситуация становится не смешной. — Я знал, где я оставил свой суп, представил это место и просто позвал кастрюлю к себе. Я не думал, что она упадет на тебя, я вообще не думал, что у меня что-то получится.       — Откуда ты телепортировал эту посудину? — эльф, кажется, даже не собирается успокаиваться.       — Из своего холодильника, у себя дома, — пожимаю плечами, будто ничего удивительного в этом нет. И почему я до сих пор не в шоке?       — Из своего мира, ты хочешь сказать? — Белькаэль округляет глаза, становясь еще страшнее.       — Э… Ну да, — гипнотизирую взглядом металлический бок кастрюли, валяющейся неподалеку от костра. Интересно, она сильно его по голове стукнула, что он так взбеленился?       — Такое невозможно! Ты… — эльф не договаривает, махает на меня рукой и уходит в сторону ручья.       Невозможно? А кастрюля, блестящая полированным боком на земле, утверждает обратное. Пока не спроектировали первый самолет, люди тоже думали, что летать невозможно… На самом же деле, никто, просто не додумался до этого приделать к сидению крылья и мотор.       Со стороны ручья слышится плеск и тихое бурчание Белькаэля.       Не думал, что эльфы такие холерики. Хотя, чтобы я сделал, если бы мне на голову кастрюлю с супом вылили? Наверное тоже разорался бы, как минимум.       Пока эльф отмывается, пытаюсь наколдовать что-нибудь еще. Сравнительно более твердое, чтобы при ударе об землю оно не разлилось и не разбилось. Но то ли плохо помню расположение продуктов на кухне, то ли мама успела переставить все за прошедшие дни, получается телепортировать лишь огрызок колбасы и пол пачки перловки.       Может проще было бы телепортировать весь холодильник?       Ага, а потом объяснять матери, каким образом и в каком лесу я его оставил, чтобы прямым рейсом уехать в дурку. Нет, спасибо, обойдемся тем, что есть.       Жрать хочется так, что даже перспектива ненавистной перловки греет душу. Нужно сварить ее на костре с колбасой, а там, на сытый желудок, подумаем, что делать дальше. Может быть, мне удастся телепортировать самого себя, и тогда все проблемы решатся разом.       А что? Погулял по лесу, спас эльфика, пора и честь знать.       Поднимаюсь на ноги, опираясь о ствол дерева. Ноги какие-то ватные, почти не чувствую их, даже шага не успеваю сделать, валюсь на землю. Хорошо не лицом вниз.       Я не понял, что за хрень? Ноги что ли затекли?       Снова пробую подняться, чтобы подобрать с земли кастрюлю, но не выходит, тело не слушается, словно не родное. Это что еще за фокусы?       Пока пытаюсь встать, к костру возвращается почти чистый эльф в одних штанах. Остальные предметы гардероба он раскладывает на земле рядом с костром, видимо сушиться. Меня он демонстративно игнорирует, но мне сейчас не до его обидок. Я снова начинаю чувствовать ноги, буквально каждую мышцу, и все эти мышцы вдруг начинает сильно сводить так, что я вскрикиваю от боли, не в силах пошевелить ничем.       — Что за хрень? — вою в голос, в судорогах корчась на земле.       — Вероятно откат, — эльф поднимает на меня хмурый взгляд и вновь опускает его в костер.       — Какой… Откат? — выдыхаю с хрипом. Что-то будто бы разрывает меня изнутри, проходясь по каждому нерву, затрагивая каждый укромный уголок моего тела. Адски больно.       — Магический, — скудно поясняет эльф и садится рядом со своей одеждой, не обращая никакого внимания на мои стоны и подвывания.       Не знаю сколько это длится. Наверное так ломает героиновых наркоманов. Выворачивает суставы изнутри, перемалывает кости в порошок, сворачивает кровь прямо в венах.       Когда наконец отпускает, я просто замираю на земле без всяких сил. Все чего сейчас хочется — это просто закрыть глаза и сдохнуть, но из какого-то внутреннего упорства глаза не закрываю, не моргая, пялюсь на языки пламени и руку Белькаэля, которая иногда подкидывает в костер мелкие сучья.       — Может быть расскажешь об этом… откате? — не выдерживаю первый. Спрашиваю как только вновь обретаю дар речи. Голос хриплый, больше похож на воронье карканье, а горло болит, словно сезон ОРЗ* в самом разгаре.       — Зачем ты строишь из себя лжеца? — холодно спрашивает эльф, а я понимаю, что простыми упорными расспросами здесь ничего не добиться.       Но как тогда пройти новый квест? Узнать о том, что знать жизненно необходимо в данных условиях? Чем таким воздействовать на эльфа, чтобы он мне поверил?       Клятва!       — Я клянусь тебе, Белькаэль, что я ничего не знаю о магии, кроме того, что ты уже рассказал, — выпаливаю наобум первое, что пришло в голову, — и клянусь, что кастрюля тебе на голову упала не специально.       Эльф поднимает на меня глаза, пристально разглядывая мое лицо. Его влажные волосы неаккуратными прядями разбросанные по его плечам, словно стирают из его внешности прежнее его величие, являя его мне чуть более одомашненным, чуть менее относящимся к холодным каменным дворцам и огромным бальным залам.       — Хорошо, теперь я верю тебе, я расскажу, что знаю, — выдыхает он, вновь подбрасывая в костер веточку. Видимо клятвы в этом мире дело серьезное, нужно взять на заметку и не разбрасываться ими почем зря.       Или он действительно так сильно обиделся на кастрюлю?       Костер трещит сухими сучьями, вверх поднимается сноп искр.       — Подожди, помой сначала кастрюлю и набери в нее воды, — желудок напоминает о себе жалобным стоном.       — Эту посудину? — эльф опасливо кивает на кухонную утварь, сиротливо лежащую неподалеку от него.       — Да, именно.       Он кивает в ответ на мое подтверждение, легко поднимается с места и, подобрав кастрюлю, уходит к ручью.       С трудом усаживаюсь, откидываясь на дерево. Совсем не комильфо валяться на сухой земле, вдыхая дорожную пыль.       По телу разливается сильная слабость, а перед глазами мелькают цветные мушки, похожие на искры затухающего уже костра. Его язычки, завораживают меня своим изящным неритмичным танцем. Оранжево-синие на ярко-красных углях. Хочется, вдруг, сунуть в них руки, чтобы почувствовать жар углей и угасающее тепло пламени.       Сам себя не осознавая, ползу на четвереньках к костру и первым же делом кладу руку на раскаленные угли, все еще завороженный пламенем и его голубоватыми отблесками, мелькающими в глазах. Угли не обжигают руку, они лишь обдают ее жаром, вполне терпимым, только чувствую, как кровь в ладони начинает нагреваться, приятно покалывая кожу.       Угли под рукой очень быстро превращаются в пепел, гораздо быстрее, чем должны. Или это время ускоряет свой ход? Рука скрывается в пепле почти полностью, почти касается нагретой обожженной земли, когда я все-таки нахожу в себе силы отвести от огня взгляд.       Руку сразу же обжигает, и я с громким криком выдергиваю ее из костра, удивленно дуя на покрасневшую кожу. В какой-то прострации отползаю назад, на что-то натыкаясь спиной, оборачиваюсь и вижу Белькаэля с кастрюлей в руках. Интересно, долго он здесь стоит?       — Почти четверть часа, — дает он ответ на мой невысказанный вслух вопрос.       Снова случилось что-то такое, что выбило эльфа из колеи, подточив только что восстановленное доверие. Что-то такое из ряда вон выходящее в нашем случае, отчего Белькаэль вновь начал смотреть на меня с каким-то недоуменным презрением.       Что-то? Дариан, мать твою за ногу, ты только что засунул руку в костер на пятнадцать минут, а она не то чтобы не обуглилась, даже не поджарилась ни капли.       Удивленно осматриваю ладонь, слегка покрасневшую, но вполне целую.       — Я не понял, что сейчас произошло, но сначала насыпь в кастрюлю кашу и поставь ее на угли, а потом будем разбираться, — диктую застывшему эльфу свои условия, протягивая надорванный пакет с перловкой.       Белькаэль кивает, видимо есть хочется и ему. Каша перекочевывает в кастрюлю, а пустая упаковка в костер, быстро сгорает, оставив лишь запах паленого полиэтилена в воздухе. И даже вопросов по этому поводу у него нет никаких, понимает все без слов.       Эльф долго молчит и начинает говорить, только когда вода в кастрюле закипает:       — Магический откат возникает у магов при полном магическом истощении. У всех он проявляется по-разному, но обычно крайне болезненно, потому что аура черпает энергию непосредственно у организма, чтобы заполнить прорехи, — снова лекторский тон, но настороженный взгляд ловит каждое мое движение. — Чтобы купировать последствия отката или убрать его вовсе, маги черпают энергию из других источников, так как накапливать ее посредством обычного ожидания и воздержания от магии слишком долго.       — Угу, — поддакиваю эльфу, показывая, что внимательно слушаю его, хотя самому не терпится задать вопрос. Немного позже об этом, пусть рассказывает, пока рассказывается, а то потом снова уйдет в глухой отказняк.       — Как правило, этими источниками являются накопительные амулеты, эликсиры маны или колодцы с живой водой. Некроманты, личи и вампиры могут вытягивать энергию смерти непосредственно из мертвых или энергию жизни из живых, — эльф прерывается, находит крепкую ровную ветку и, помешав кашу, продолжает. — Но стихийные маги и некоторые архимаги могут извлекать энергию из природных сил. Маги огня из огня, маги воды из воды…       — Маги земли из земли, а маги воздуха из воздуха, — заканчиваю за эльфа. Это, в принципе, понятно.       — Да, — удивительно, что он не злится, а продолжает разговор. — Но вот в чем странность, Дариан, твоя аура показывает, что ты не стихийный маг, а сила твоя превосходит силу многих архимагов, которых я видел в своей жизни. Твоя аура очень темная и похожа на ауру некроманта, но ею она тоже не является, потому что некромант не смог бы взять энергию огня, как сделал это ты пару десятков минут назад. Кто ты такой, Дариан?       — И кто я? — хмуро ожидаю вердикта, но эльф не торопится выносить его, потому что сам не знает.       — Я не могу ответить на этот вопрос, тебе лучше это знать, — эльф снова помешивает кашу в кастрюле. Запах у перловки, оказывается просто обалденный.       — Я не знаю, — отвечаю на свой же вопрос, — точнее не так, несколько дней назад я считал, что обычный студент, простой человек, а теперь я понятия не имею, кем являюсь.       Каша наконец поспевает, и эльф снимает ее с почти потухших углей, подкидывая туда веток. Огонь разгорается быстро.       Не успеваю спросить, чем же мы будем есть, эльф достает из сапога небольшой нож и разрезает им напополам толстенькую ровную веточку, делая выемки по краям. Не очень похоже на ложки, но на один раз сойдет. Я сейчас даже руками готов черпать кашу, лишь бы поесть.       Перловка обжигает язык и щеки, но она кажется настолько вкусной, что мы очень быстро уминаем на двоих половину кастрюли, отваливаясь на землю с набитыми животами.       Сытость дарит ощущение покоя и настоящего человеческого счастья, и я, вдруг, понимаю, что Белькаэль огрызался не столько из своей эльфийской озлобленности и обидки за борщ, сколько от голода. Он тоже все это время хотел есть, но не ныл, как я, а терпел, как настоящий воин. По крайней мере, мне очень хочется так думать.       Благодушное настроение вновь тянет в разговор, и я снова спрашиваю у эльфа то, что занимает меня в данный момент:       — Скажи, а ты умеешь петь?       — Да, но к чему такие вопросы? — эльф удивляется, а я хихикаю про себя, представляя на его месте Леголаса. Леголас, вроде бы, петь не умел, хотя тоже был представителем этой фэнтези расы.       Книжным выдуманным представителем выдуманной расы.       — В моем мире ходят легенды, что у эльфов самые красивые песни во всей вселенной, но эльфов в моем мире нет. Там это выдуманная раса, о которой мы знаем только то, что написано в книгах людскими авторами, — пытаюсь объяснить так, чтобы он понял. — Я очень хотел бы хоть раз услышать эльфийскую песню.       — Хорошо, — Белькаэль соглашается легко. — Про что тебе спеть?       — Про что хочешь, — теряюсь от его вопроса. Ну откуда я могу знать, о чем поют эльфы?       — Ладно. Это не совсем эльфийская песня, точнее это баллада сложенная неизвестным бардом, но её уже многие столетия поют по всему нашему миру в память о Красной войне. Я никогда не был так близко к местам, по которым прошла Красная война…       — Я понял, эта песня сейчас в тему, — перебиваю болтовню эльфа резкой фразой, но он не обижается.       — Светлый эльф утонченный как ветер       На поле боя, крепко сжимая свой меч,       Стоял средь трупов врагов в лунном свете,       Средь трупов друзей, которых не смог уберечь, — эльф начинает петь, пальцами отстукивая ритм по голяшке сапога. Немного военный мотив, заедает на языке, я прикрываю глаза, вникая в идеальный голос без капли фальши.       — И будто бы капля с его окровавленных щек,       Хрустальная капля будто бы сорвалась.       Стоял он средь красного месива тел одинок,       Средь красной войны распаленной за власть, — перед глазами, вдруг разверзается черная пропасть, я падаю в нее, окутанный каким-то коконом из мягких тонких нитей. Этот кокон не дает мне рассыпаться на тысячу частичек и слиться с этой пропастью, хотя очень хочется. Кокон целеустремленно несет меня куда-то, где ветер дует со всех сторон, ворошит волосы и треплет и так потрепанную одежду, заставляя ежиться от прохлады, где темные тучи сгустились на небе, отсвечивая изнутри чем-то красным.       — Стоял он незыблем, недвижим, ни жив и ни мертв,       И только лишь ветер порывами плащ трепал.       Он, павшим честь отдавая, ладонь распростер,       А после, слегка пошатунвшись, на землю упал,  — Белькаэль выводит каждую ноту, резонируя где-то на клеточном уровне, но я не слышу его слов, только его голос, в котором тону, его интонации, то взлетающие ввысь, то опускающиеся вниз. Я стою на высокой скале и оттуда мне видно, как одинокая фигура в плаще среди действительно впечатляющей горы трупов падает на землю. Я окидываю поле боя взглядом, поражаясь его масштабам. Сколько тысяч живых существ полегло здесь? Не сосчитать. Темные облака дают кроваво-красный свет, который делает картину еще мрачнее, чем она есть.       — Темная-темная тень залегла на его лице,       Волосы скрыли шрамы, которые въелись в скулы.       Он горевал не о матери и не о мертвом отце,       Он горевал лишь о том, что давно минуло.       Он горевал не о проклятой бывшей любви,       Не об эльфийке, что в замке далеком осталась.       Все, что смогло его душу вновь растравить —       Это к прошедшим столетиям горькая жалость,  — и я как будто перемещаюсь ближе к эльфу, хотя все еще стою на той самой скале. Я вижу его глаза, заглядываю в них по незнанию, но отшатнувшись назад, запинаюсь и падаю на жесткий камень. Бездна пустоты в черных зрачках, обрамленных темно-зеленой радужкой, бездна, которая грозит засосать, затянуть, не выражающая абсолютно ничего, но настолько всепоглощающая, что под ее влиянием хочется умереть, исчезнуть, стереть себя с лица этого мира, лишь бы не видеть ее вновь, не знать о ней.       — Бледный, как смерть, что прошлась за его спиной,       Грудью прикрыв в бою умершего друга.       В крови весь измазанный и полуслепой       Лежал человек под тяжелой кольчугой, — место действия меняется очень быстро, я даже не успеваю моргнуть. Я все на той же скале, сижу ошалело мотая головой, над которой все те же темные тучи, только красных отсветов в них становится немного меньше, словно я переместился чуть дальше от кровавого поля боя. Под скалой простирается маленький городок, обнесенный полуразрушенной каменной стеной. И у меня возникает смутное чувство того, что это поселение мне знакомо, будто бы я был там когда-то. Городок абсолютно пуст, на его узких улочках никакого шевеления, только очень худая, костлявая лошадь переступает копытами у обгоревшей стены дома, губами собирая что-то с земли.       — В бою потерял он родителей, сына и брата,       Терпеть эту боль ему не хватило силы.       Крушил он врагов, неся с собою расплату,       За мать, за отца, за брата, за сына,  — я вдруг замечаю то, чего раньше не видел. Зрение улучшается, а внимание заостряется на узких улочках, где вкривь и вкось лежат трупы. Горы трупов в заляпанных кровью и ржавчиной доспехах, причем по большей части сделанных абы как из подручного материала. Не воины, нет, скорее простой люд, судя по одежде и разномастному оружию.       — Обычный крестьянин, всю жизнь проведя за сохою,       Никак не причастный ни к власти, ни к знати,       Врывался в строй врага, рискуя собой,       Не думая о том, за что кровью платит,  — а неподалеку, прямо за городом, в небольшом перелеске, медленно удаляется от города маленькая группа людей. Несколько женщин, несущих на себе тяжелые баулы, один дряхлый старик с тяжелым посохом в руках, грозящий рассыпаться прахом при любом неловком движении, несколько совсем маленьких ребятишек и одна девчушка постарше, ведущая на тонкой веревке облезлую козу.       — Злые морщинки ползли по его губам,       На животе недавний порез кровоточил.       Он не о прожитом веке своем горевал,       Он горевал о жене и о маленькой дочке.       Он горевал о друзьях, заплативших сполна,       О сыновьях их, отцах их, братьях и женах.       Душу его затопила печали волна.       Был он измученный и изнуренный,  — не успеваю досмотреть, куда уходят люди, не успеваю услышать, о чем они говорят, только пронзительный визг девчушки, блеяние упавшей козы и свист стрелы, разрезающей воздух, замирают в ушах.       — Бледно-зеленый, как камень в мшистой степи,       Дракон на просторах лесных бушевал единенно.       Был он взбешен и ни капли совсем не терпим,       Он не жалел об убийствах им совершенных, — меня будто несет вперед по воздуху, но я все так же стою на чертовой скале, не в силах сдвинуться с нее. Небо светлеет на глазах, а лес, в котором исчезли крестьяне, бушевавший зелеными кронами, вдруг сменяется обгоревшими голыми стволами, над которыми кружит огромная летающая тварь изумрудного цвета. Шкура ее переливается ровными отблесками, чешуйки на ней блестят, подогнанные точно одна к другой. Тварь извергает из пасти огонь, поджигая все, до чего струя острого пламени может дотянуться.       — Он не жалел о кровопролитной войне,       Его не касалась ни власть, ни жалость, ни грусть.       Только ярость, которую не утопить в вине.       Он думал о жизни, которую не вернуть,  — дракон буквально беснуется в небе, закладывая крутые виражи, резко пикирует вниз, почти ударяется о землю, но в последний момент взмывает назад, ввысь, выдыхая новую струю пламени.       — Его занимала лишь тонкая ниточка боли,       Что тянулась от сердца его почти мертвой любимой.       И не хватало даже драконьей воли,       Терпеть эту боль не было больше силы,  — грязный серый окровавленный холмик привлекает мое внимание. Такая же крылатая тварь, только поменьше, лежит у нетронутого участка леса, изредка моргая бледно-желтым кошачьим глазом. С каждой секундой цвет уходит из ее глаза, каждый выдох становится тяжелее предыдущего. Из ее груди торчит обломок чего-то длинного и железного, прямо посередине. И с каждым вдохом из раны толчками выливается почти черная кровь.       — Он о единственной любви своей горевал,       Он отомстить снова и снова клялся.       Плавил на рыцарях мертвых блестящий металл,       В воздухе он в виражах бесновался.       Он поливал деревья из пасти огнем,       Пламенем желтым жгучим жег кучи трупов,       Но понимал, что любимую он не вернёт,       Вырвать из цепких лап смерти так трудно,  — я как будто взлетаю вместе с драконом, словно повторяю его виражи, даже чувствую, как отголосок его пламени обжигает щеку. Дракон словно видит меня, он поднимается выше, вслед за мной, выпускает очередную струю огня, которая только по счастливой случайности проходит мимо, а меня опаляет сухим жаром. Под ногами простираются огромные просторы - лесные массивы, поляны и реки, города, деревни, замки и поселения, но все это в таком мрачном красном свете, что совсем не хочется смотреть. Закрываю глаза, но вижу все сквозь опущенные веки.       - Больше не будет ожесточенных схваток,       Красной войной сожжены до тла города.       Свергнут правитель, опустошен его замок.       Ничего былого больше не воссоздать.       Не помогут даже самые сильные маги       Вернуть полный жизни, некогда прочный мир.       Ветер развевает кровавые знамена и флаги.       Это поле боя для ворон и некромантов пир,  — песня завершается и голос эльфа затихает где-то вдали, а я все еще лечу где-то в облаках над кровавым побоищем, которое во всей своей красе простерлось у моих ног. И таким знакомым все это кажется, как будто я был там, на каждой битве был, сквозь каждое селение проезжал. Не участником, нет, простым наблюдателем, который просто смотрел и делал выводы для себя.       — Эй, Дариан… — голос доносится издалека, но я иду на него, перебираю в воздухе ногами и отшатываюсь назад, больно ударившись головой о землю, когда перед глазами внезапно возникает рожа Белькаэля, фосфорицируя глазами.       — Не пугай меня так, мать твою! — отползаю назад, стараясь не ловить на себе его обеспокоенный чем-то взгляд.       — Что с тобой происходило? Ты как будто бы впал в транс, — эльф пододвигается ближе, а я отползаю дальше, пока не натыкаюсь спиной на дерево.       В полумраке, разгоняемом лишь слабым светом догоравшего костра, тело Белькаэля принимает какой-то серебрянно-голубоватый оттенок. Странно, учитывая, что блики от углей падают красные и оранжевые.       — Я был не здесь, я был там, на полях боя, о которых сложена эта песня, — пересказываю эльфу свои недавние ощущения. — И знаешь, у меня было такое чувство, как будто я уже там бывал. В тех городах и поселениях. Это у эльфийских песен магия такая? Если да, то тогда их по праву считают самыми красивыми.       — Нет у наших песен никакой магии, — жестко обламывает меня Белькаэль.       — Тогда что это было? — задаю резонный вопрос, но эльф молча жмет плечами, скорее всего, как и я, не зная ответа.       И вправду, не может же он знать все на свете. Что-то мне придется постигать самому, в том числе и отвечать на некоторые вопросы. Но, пожалуй, есть еще вещи, которые Белькаэль может мне пояснить.       — Скажи, а драконы в вашем мире действительно существуют? — спрашиваю то, что интересует меня с самого вечера.       — Существовали. Драконы ушли после Красной войны. С тех пор их никто не видел, — Белькаэль плавно опускается на бок, прямиком на свою влажную одежду.       И он чертовски прав в своем желании, потому что по ощущениям ночь подходит к концу и нужно хоть немного выспаться перед завтрашним походом черте куда.       Устраиваюсь поудобнее в корнях облюбованного дерева. Под закрытыми веками до сих пор мелькают картинки недавнего наваждения. Стараюсь не обращать на них внимания и поскорее заснуть, потому что подъем скорее всего будет ранним.