✰Нас не догонят!✰
— Восемь-два-два-один, подъём! Над головой намеренно загремели железом. Сволочи, за две минуты до сигнала побудки! Хоть бы доспать дали... — Подъём, кому сказано? — Что надо? — хрипло спросил спросонья Чонин, протирая глаза. — Посещение. К тебе тут супруга пожаловала. По счастью, вслух Чонин брякнуть ничего не успел, а слабый свет из коридора и до середины камеры не добирался, так что его изумление осталось незамеченным. А вот голова заработала в ускоренном режиме. Жениться в этой жизни он ещё точно не успел, а единственный человек, которому хватило бы дурости добровольно назваться его «женой», должен был причащать свою напрашивающуюся на член задницу в монастыре под суровым надзором сестры Агнессы. Меньше всего Чонин верил, что Хань способен от сестры Агнессы улизнуть или хоть как-то смягчить её каменное сердце и выбраться из-под монастырской крыши — Агнесса серьёзно относилась к собственным обещаниям, и на её слово всегда можно было положиться. Однако же в комнате для посещений торчал за стеклом Хань собственной персоной — в рыжекудром парике с двумя школьными хвостиками и в практически невесомом голубом сарафане. Хань увлечённо сосал леденец на палочке и косился на застывшего у двери охранника, который явно мечтал запустить лапу в трусы и со смаком подрочить. Чонин молчал, пока его руки пристёгивали наручниками к перекладине у прозрачной перегородки, молчал и тогда, когда охрана проверяла, всё ли в порядке. Они остались с Ханем наедине через минуту. Хань деловито снял трубку и приложил к уху, выпустил изо рта леденец с причмокиванием, чтобы рассерженно зашипеть: — Ну и как это понимать? — Ты что здесь делаешь? — ответил вопросом на вопрос Чонин с холодной яростью. Вот только этого им с Фанем и не хватало! Возможно, розыск Ханя и отменили уже, но гарантий никаких. Они тут жилы себе рвали, чтобы уберечь случайную красотку от не менее случайной пули или лишения конечностей, а красотка сама лезла на амбразуру. По-хорошему, чониновой «буханке» следовало мотать на Тайвань в темпе вальса и названивать папочке, а не бегать в платьях и не носить сухари парочке воришек, угодивших за решётку по подозрению в убийстве. Тот факт, что убийство Цзя спасало голову Чонина, Чонин предпочитал сейчас затолкать под ковёр, чтоб не торчало. Тем временем Хань сухо объяснил, что принёс в полицию документы «двух туристов», увлекающихся дайвингом. По этим документам сам Хань являлся супругой некоего Джона Доу. Разумеется, Джоном Доу стал именно Чонин, с пелёнок пребывавший безвыездно в Канаде, — прелесть какая. — И передай привет Дику от его невесты Элли. — Она вообще жива? — Ага, прибыла к Агнессе, не приходя в сознание, и Агнесса решила, что лучше отдать Элли меня без споров, лишь бы в монастыре воцарилась наконец тишина. Есть идеи? Потому что у меня — ни одной. — Потому и припёрся? — А почему ж ещё? — А подумать головой и свалить к папочке? — Папочка подождёт. Я звонил ему и сказал, что жив, здоров и не кашляю. А ты мне крупно должен. — С чего бы это? — А с того! — Хань сердито засопел в трубку, продолжая сверлить Чонина негодующим взглядом. — Или у тебя есть предложение, как снести эту прозрачную хрень и закончить начатое? — А... — с запоздалым пониманием протянул Чонин. — Я без белья, кстати. — И Хань с детской непосредственностью раздвинул ноги и приподнял подол сарафана, чтобы доказать правдивость этих слов. Чонин облизнул враз пересохшие губы, потому что между раздвинутых бёдер Ханя на стуле лежала цепочка с колокольчиком на конце. Знакомая такая цепочка. Насколько Чонин помнил, другим концом цепочка крепилась к анальной пробке, которую подарил Щеноче Фань год назад, и Щеноча потом целую неделю показывал игрушку всем жертвам своего праведного возмущения: дескать, что за лодыри пошли, которые даже не могут исполнить супружеский долг собственными силами. Фань флегматично нудел, что кое-кто в браке не состоит и супружеским долгом не обременён, чем только изрядно масла в огонь подлил. И лишь когда Чонин отобрал наконец игрушку у Чанёля и пригрозил вставить Чанёлю её куда следует собственноручно, парочка опомнилась. Тем самым инцидент себя и исчерпал. Чонин не знал, пользовался ли игрушкой по назначению Чанёль, но сейчас она явно оказалась у просвещённого извращенца. — Помучайся теперь, — злорадно добавил Хань и опустил подол сарафана, спрятав от глаз Чонина всё самое сладкое. — На самом деле это типа стимул. Для твоего мозга. Или считай, что я тебя нанимаю, чтобы ты украл эту прелесть. — Хань поёрзал на стуле, и колокольчик пару раз звякнул. — Ты тачку водить умеешь? — задумчиво поинтересовался Чонин, пытаясь одним взглядом снова приподнять подол сарафана. — Ну да... — А экстремально водить? — Что? — Слушай сюда. Раз уж ты моя дражайшая жёнушка, тебе ничего не стоит порыдать, как исхудал твой благоверный в темнице сырой. Пусть Щеноча поболтает с Агнессой и купит у неё два разных средства на выбор. Ты передашь их подкупленному охраннику в маскировке. Что-нибудь разрешённое из еды. Главное, нас с Фанем потом должно скрутить достаточно, чтобы мы подлежали переводу в клинику, но помни — диагнозы должны быть разными. Щеноча пусть узнает время перевозки. Возьмёте пистолеты, замаскируетесь, чтобы вас потом не опознали, и остановите тюремный фургон. Желательно, чтобы мы с Фанем к этому моменту оклемались. Дальше мы уж сами. — Серьёзно? — Подкоп не прокатит. Передай всё Щеноче — он сообразит. Только держи Щеночу за горло и не давай паниковать, иначе он соображать не сможет. — Легко сказать... — обиженно надул губы Хань. — По-моему, он перманентно пребывает в панике, если рядом нет Фаня. — Тут важно мастерски переключать внимание, тогда Щеноча будет в порядке. Но есть один паршивый минус. — Насколько паршивый? — помрачнел Хань. — Глобально паршивый. Щеноча фантастически неловок и неуклюж, а потому абсолютно небоеспособен. Пускать его в дело — большой риск. В последний раз, когда мы делали такую глупость, он всадил себе в задницу пулю. Споткнулся. На ровном месте. Упал. Ну и... Не смотри так на меня. Я понятия не имею, как он так умудрился. А до этого он едва себе голову не отстрелил, когда с пистолетом в руке шлёпнулся в открытый люк. И как-то перевернул ведро с цементом, едва не прибив к чёрту Фаня. Зацепился тросиком, ага. Без задней мысли и без капли намерения. Фань чудом не угодил под летящий сверху снаряд. Лучше всего было бы посадить за руль Щеночу и пристегнуть его к месту намертво, но навыки вождения Щеночи экстремальны не в том смысле слова, который нужен нам. Он вообще тормозит только капотом в стенку или столб. — Господи, зачем он вам вообще понадобился? — с тоской и недоумением вопросил Хань, едва не выронив леденец от таких новостей. — Щеноча — мастер сбора информации. Кто ж знал, что придёт час, когда иного выхода не будет? Обычно он дистанционно работает с нами и в качестве интеллектуального ресурса, а не силового, но тут без него никак. Тебя одного на всё не хватит, да и опыта у тебя никакого. А ещё нужен путь отхода. И валить надо всем вместе. Тут хоть как, но Щеночу надо брать на поле боя. Просто постарайся с ним управиться и помнить, что он опасен прежде всего для себя, а потом — для всех окружающих без разбора.***
Возвращался на кладбище кораблей Хань в подавленном состоянии. Всё пока выглядело мутно, а перспективы, обрисованные Чонином, только ещё больше угнетали. Да и Хань не особо рвался вновь увидеть сестру Агнессу — она напоминала ему инквизитора. Километрах в пяти от кладбища кораблей Ханя тормознул дорожный патруль. Выпал случай ещё раз проверить работу Щеночи, и Хань без колебаний протянул фальшивые документы полицейскому, не забыв обворожительно улыбнуться. Пальчиками игриво потеребил кончик рыжего хвостика, старательно демонстрируя, что силён исключительно в моде и косметике. — Это ваша машина? — с напускной строгостью вопросил полицейский, отчаянно пытаясь не сползать взглядом с лица Ханя куда не надо. — Да. То есть мужа. А что такое? — Надолго к нам из Канады? — У нас романтическое путешествие. — Будьте осторожнее, впереди небольшое столкновение случилось, поэтому движение возможно только по одной полосе. — Спасибо за предупреждение, — поблагодарил Хань бедолагу солнечной улыбкой, забирая документы. Впереди и впрямь обнаружился затор, так что пришлось Ханю поскучать полчаса в ожидании, зато за эти полчаса он малость приободрился: в женских шмотках его не узнавали и не опасались, документы не вызывали подозрений даже у полиции, Ханю все верили, и на него велись куда больше, чем если бы он расхаживал в обычном виде. Впрочем, о последнем обстоятельстве Хань и так всегда знал. Когда учился в колледже и расхаживал в брюках, на него тоже клевали, но реже. Нужно было выискивать парней с нужной ориентацией и преодолевать закономерные барьеры: убеждать в своей гейской натуре, серьёзных намерениях и отсутствии намерений плохих. Когда же по желанию отца Хань появлялся в обществе в виде девушки, его замечали все мужчины — любой ориентации. Такое внимание Ханю нравилось, несмотря на разницу в реакциях мужчин, едва они обнаруживали истину. По правде говоря, Ханя последующая реакция на истину волновала мало, ведь далеко не каждый мужчина нравился ему самому и рассматривался в качестве сексуального партнёра. Но вот флирт, взгляды со всех сторон, любование и восторг в этих взглядах... Да, Ханю это нравилось до лёгкой возбуждающей щекотки по коже. Ему нравилось владеть чужим вниманием, вести лениво пальчиком, чтобы ему тут же приносили напитки, заставлять мужчин стараться ради его комфорта, заставлять их производить впечатление и порой выглядеть нелепо при этом. Апофеоза эта странность достигла в тот памятный день, когда Чонин взял его с собой на дело и вынудил вынести на себе бриллианты на глазах у уймы свидетелей. Такого восторга Хань прежде никогда не испытывал. Он обворовывал людей у всех на глазах, а они им восхищались. Незабываемое чувство. И, как бы ни было стыдно это признавать, но Хань хотел ещё. Вот просто зайти в ювелирный, например, магазин и ограбить его прилюдно, ещё и выйти в украденных драгоценностях, чтобы никто не попытался его остановить. И чёрт бы с ними, с драгоценностями, ведь дело вовсе не в них, а... в восторге окружающих, внимании, опасности быть застигнутым, адреналине и успехе, умении так вскружить всем головы, чтобы они не соображали, что происходит. — Боже, я извращенец, — уныло подытожил Хань, добравшись-таки до места и ступив на палубу. — Ты только сейчас это понял? — подстреленным зайцем возопил выглянувший из рубки Чанёль. — Ты вообще безответственная шкура! Что там? Мы все умрём? Где Фань? Где Соболь? Я остался совсем один! За мной придут и меня пристрелят как скотину на скотобойне... И это мой ужасный конец в этом мире? Я не готов... — Щеноча, у тебя много работы, — постарался сказать как можно строже Хань. Он уже сочувствовал Фаню, ибо управляться с высоким, неловким и угловатым вихрем паники оказалось ни черта не просто. Хань задолбался постоянно Щеночу одёргивать и возвращать на путь истинный. Нет, ну ясно, что у них там с Фанем всё серьёзно, Чанёль закономерно волновался и в мыслях рисовал ужасные картины, вот только если ничем другим, кроме волнения, не заниматься, то эти ужасные картины могли и реальностью стать. Сам Хань, кстати, о Чонине волновался слабо. Хотя бы сейчас. После того, как Хань увидел его в тюремной крепости, успокоился и того пуще. Может, потому что Чонин не выглядел убитым горем или хоть сколько-нибудь расстроенным. Он наоборот выглядел собранным, хладнокровным, даже флегматичным. Исключая те мгновения, когда пялился на соблазн, мстительно выставленный Ханем на обозрение. Да и прыть по разработке плана с нуля после этого Ханя впечатлила. Хань плохо представлял себе, как именно план Чонина должен сработать, но уверенность Чонина Ханя заражала дополнительным спокойствием. К чести Чанёля следовало отметить, что он мгновенно ухватил суть в сбивчивых показаниях Ханя. Дальше Ханю оставалось лишь строго следить за Чанёлем и жёстко пресекать все попытки удариться в стенания и панику. Самым сложным испытанием для Ханя стало кормление фаневой «малышки», потому что Чанёль закатил новый скандал, едва Хань предложил покормить паука. Чанёль к пауку ревновал, да ещё и до ужаса паука боялся. Хань боялся паука не меньше, но паук выглядел зверски голодным, и если бы паук околел от голода, они бы вместе с Чанёлем погибли страшной смертью от рук безутешного Фаня. — Он любит эту тварь больше, чем меня, — рыдал в голос вытянувшийся умирающим лебедем на диване Чанёль. Хань мигом смекнул, что на сей раз паника наиграна от и до, потому что Чанёль попросту страшился даже близко подходить к паучатнику, надеялся отвертеться и свалить обязанности по уходу за мохнатой восьмилапой задницей на Ханя. Мохнатая восьмилапая задница сидела за стеклом прямо перед Ханем и будто бы пыталась Ханя загипнотизировать, чтобы сожрать вместо пока ещё живого таракана, тусившего в банке. Хань поглядывал то на паучатник, то на таракана в банке и прикидывал, как бы ему шустро вытряхнуть таракана в паучатник, не выпустив при этом «малышку» на волю. — Что ж делать-то? — Хань неженственно чесал затылок, выйдя из образа. Стекло над паучатником поднималось как крышка у шкатулки. И Хань видел пару раз, как Фань поднимал стекло и менял ёмкость с водой. «Малышка» тогда вела себя спокойно и никуда не сигала, разве что разок заскочила Фаню на запястье. Вот только Хань не без оснований полагал, что в его случае «малышка» вести себя прилично не станет. Особенно если Щеноча продолжит громко стенать на диване. Хань ещё разок прикинул диаметр горловины банки и как сильно придётся приподнять стекло. Математические расчёты неизменно приводили к неутешительным выводам. Видит Бог, с большей радостью Хань покормил бы стайку пираний, чем непредсказуемого паука. Через минуту Ханя осенило. Он кинулся к аптечке, ухватил самый большой пинцет и устремил кровожадный взгляд на таракана в банке. — Ты чего? — Пробрало даже Щеночу. — Ща, погоди... У меня идея. С пинцетом в руке Хань подобрался к банке и чуть ли не обнюхал крышку. Задача выглядела простой: открыть банку, зажать таракана с помощью чудесного инструмента, приоткрыть чуть крышку паучатника, просунуть туда живой деликатес и отпустить, вернуть стекло на место, а после наслаждаться беготнёй паука за добычей. Спустя ещё минуту банка покатилась в одну сторону, а Хань — в другую, в объятия Щеночи, с визгом «Таракан!» В мгновение ока Хань и Чанёль вскарабкались на диван и запрыгали по нему, голося во всю мощь лёгких и тыча пальцами в жирного, но шустрого таракана, бегущего из одного угла в другой по полу. Мимо дивана. — Да лучше б ты меня убил! А! Он идёт к дивану! — Дай мне что-нибудь! Что-нибудь!.. — Что?! — Крышку, банку, коробку... Хоть что-нибудь! Надо накинуть на него! — У меня только трусы, придурок! Ты видишь у меня в карманах тару? — Пакет! — Он сожрёт пакет! А-а-а! Он бежит обратно! — Чанёль запрыгал на диване ещё активнее — вряд ли диванные пружине прежде испытывали такие перегрузки. Зато от колебаний, расходившихся по дивану, Хань шлёпнулся и оказался чуть ли не нос к носу с проклятым тараканом. Кто удивился или испугался больше, сказать было непросто, потому что полуотключившийся Хань на голых инстинктах шарахнул сверху чем Бог послал. А Бог послал толстый и увесистый глянцевый журнал с фото хоккеиста на обложке. Так таракан безвременно и отбыл в лучший мир. — Теперь Фань точно нас убьёт, потому что его любимая пакость сдохнет от голода, — запаниковал Чанёль. — Погоди, у нас ещё есть труп, — просипел Хань из-под навалившегося на него Чанёля. — Думаешь? Ты так приложил беднягу, что его, наверное, размазало по всему журналу. Тонким слоем. К счастью, не размазало. Ханю удалось подцепить пинцетом тараканьи останки — они даже без проблем протиснулись в тонкую щелочку и плюхнулись на присыпанный песочком пятачок на дне паучатника, где «малышка» немедленно устроила себе пиршество. Смахнув пот со лба, Хань покачал головой. Нет уж, он не подписывался кормить чужого паука, седея в процессе. И вытаскивать из-за решётки сладкую парочку следовало немедленно. Пусть сами нянчатся с «малышкой» и Чанёлем. Хань круто развернулся, состроил самую пугающую гримасу, на какую только был способен и нацелил на сжавшегося в комок Чанёля указательный палец. — Ты! Немедленно ищи путь отхода, звони Агнессе и доставай хоть Луну с неба, но завтра эти два придурка должны быть на свободе! — Так я уже подготовил путь отхода, — обиженно протянул Чанёль. — Курьер от Агнессы прибудет через пару часов. С пушкой. Осталось только взять где-нибудь фургон. Но фургон нужен чистый. Проще всего угнать. Только угонять надо аккурат перед делом. Если сможешь метнуться в тюрягу и передать посылку до ужина, то на дело нам утром как раз. В тюряге есть только штатный медработник. Значит, ребят точно с утра повезут, чтобы провести экспертизу. Повезут их вот сюда... — Чанёль успокоился будто по взмаху волшебной палочки, едва принялся говорить о своих достижениях. На карте потыкал пальцем в нужную клинику и обрисовал маршрут. — Вот здесь идеально будет перекрыть фургоном дорогу и напасть. Надо только выкинуть из тюремного фургона лишних попутчиков, а потом катить по вот этой магистрали. Она в аварийном состоянии, движение там слабое. А нам надо вот сюда, на причал сто сорок шесть. — Угу, — глубокомысленно подытожил Хань, у которого картинка спасения сладкой парочки всё никак в голове не складывалась в цельный образ. — Есть один недочёт. — Какой? — Чанёль уставился на него огромными глазами, наполненными детской обидой. Дескать, и как это я, умница такой, мог что-то упустить? — «Малышка», — коротко озвучил проблему Хань. Чанёль глянул в сторону паучатника и громко сглотнул. Хань тоже сглотнул, едва представил, что натворит Фань, когда узнает, что «малышку» бросили на произвол судьбы. — И как ты это себе вообще представляешь? — Хань чуть не свалился на пол от внезапного разъярённого рыка мощным басом. — Никак, но Фань нас убьёт, если не доставить его прелесть к причалу. Вопрос вот какой: брать «малышку» с собой на дело или везти к контрольной точке сейчас? Поразмыслив, они дружно решили, что «малышку» необходимо везти всё-таки сейчас. И Хань из шкурного интереса не стал озвучивать, что его одного на целых два стихийных бедствия не хватит. Если один глаз на Чанёля, а второй — на «малышку», то Хань так пополам порвётся. И это без учёта, что именно Хань должен размахивать пистолетом и угрожать полицейским, а потом ещё и фургон вести. Нет, Хань с таким ворохом задач одновременно не справился бы точно. — Господи, я дипломированный специалист с престижным высшим образованием, цвет элиты и наследник буквально финансовой империи, и чем я занимаюсь? — Глазюки малюешь, — добродушно подсказал Чанёль, проигнорировав риторическую природу вопроса. — Круто у тебя выходит. — Дай помаду. Вон ту, — обречённо попросил Хань, поправляя рыжий парик и возвращаясь в образ недалёкой красотки, которую волнует истощение горячо любимого мужа. Кожу на внутренней стороне бедра холодил круглый металлический колокольчик. Хань поёрзал и прикинул, что стоило бы подновить смазку. Не то чтобы он решил шастать с пробкой постоянно до выхода Чонина на свободу, но предвкушение грело и возбуждало, к тому же, игрушка, как ни странно, унимала волнение Ханя. Без неё Хань точно завалил бы весь спектакль во время визита в тюрьму, а с ней он чувствовал себя увереннее. Ну или достаточно возбуждённым, чтобы послать всё к чёрту и просто ловить кайф.***
Агнесса не подвела, и к пяти часам вечера Хань катил обратно в крепость с легкомысленной корзинкой, забитой снедью. Курьер сообщил, что средства подсыпали надёжные и вполне безобидные. Одно давало эффект жара и стойкой высокой температуры, а второе приводило к ступору и галлюцинациям, в остальные продукты напихали обычного рвотного. Короче, узникам Хань не завидовал, как и всем, кто позарился бы стянуть что-то из корзинки. Надзирателям Хань тоже не завидовал: вряд ли они будут в восторге от двух заблёванных камер с заключёнными, причём один будет бубнить про розовых слонов, а второй снова блевать от жара и щеголять в пропитанной потом робе. Зато достаточно весомо для госпитализации — никому же не надо, чтобы неведомая зараза расползлась повсюду. Убирать-то не заключённым. Прибыв к месту, Хань старательно вертел задницей, вытаскивая из машины корзинку, после смаковал леденец на палочке и пялился на дюжих охранников, пока один из них не отважился предложить помощь. Так Хань продефилировал на каблучках к дежурному надзирателю в компании охранника, тащившего корзинку. Надзирателю под стол перекочевала бутыль отменного пойла — спасибо Щеноче, тот по заказам отследил, какую марку спиртного этот субчик предпочитает, и они угодили не бровь, а в глаз, мгновенно купив расположение бывалого служаки, находящего радость порой только в спиртном. — Передадим в лучшем виде, — пообещал господин Ли. — Но вы проверьте, проверьте, — зачастил Хань, придвигая корзинку ближе. — Я старалась выбирать только то, что можно. Не хочу, чтобы у вас были из-за меня неприятности. Видите, упаковки мягкие, как положено. Всё же в порядке? — Конечно. — Ну вот, пусть хоть разок нормально поужинают, а то он такой худой и бледненький стал. — Хань всхлипнул для пущего эффекта, всплеснул руками, торопливо выудил из сумочки салфетку и зарыдал в голос, отчаянно пытаясь не расхохотаться, ибо потом бедный надзиратель уж точно припомнит ему «неприятности». После визита в крепость Хань катил обратно за паучатником. Пока он отвозил «малышку» к причалу, Чанёль собирал манатки и готовился к операции, даже образцово ждал Ханя у мостков и мониторил происходящее в крепости дистанционно. Закинув Чанёля и шмотки в машину, Хань покатил к пригороду, высматривая по дороге подходящий для операции фургон. — Это вот пушка, от Агнессы. — Чанёль шлёпнул Ханю на колени свёрток из промасленной бумаги. Пришлось остановиться у обочины и развернуть свёрток. Хань глупо пялился на чёрный пистолет — такие он в кино видел не раз. Рядом с пистолетом красовалась чёрная коробочка, которой полагалось быть внутри пистолета. Кажется. И пистолет, и коробочка оказались тяжелее, чем Ханю представлялось. Что хуже, Хань знать не знал, как этим богатством пользоваться. В теории коробочку полагалось запихать в рукоять пистолета, потом снять пистолет с загадочного и неведомого предохранителя и потянуть за спусковой крючок до громкого «пиф-паф». На пустыре Хань вылез из тачки, попытался запихать коробочку в пистолет. Отстрадал полчаса, но смог. Запихать. На этом и сказке конец, потому что все остальные манипуляции к громкому «пиф-паф» так и не привели. — Ты же говорил, что в кино всё видел и справишься! — запаниковал снова Чанёль, высунувшись из машины. — Как-то я не слишком приглядывался. Мне это не особо было интересно! А сам-то? — Что «сам-то»? Я таким не занимаюсь! У меня другое оружие! — Чанёль показал ноутбук и напыжился. — Но ты же видел, что Фань с таким делал? Или Чонин? — С ума сошёл? Они на дело без оружия всегда ходят. Если и случалось что, то редко. И они прекрасно обходились без меня в таких вопросах. Я только заказы делал. И что теперь? Ничего не выйдет? Вместо ответа Хань вскинул руку с пистолетом и прицелился в Чанёля. Тот мигом побелел и бочком двинулся в сторонку. — Ой, кажется, я обделался... Не наставляй на меня пушку! — Угу, что и требовалось, — кивнул Хань и убрал пистолет. — Эффект нужный, так что всё по плану. Ищем фургон и маскируемся. — Но пушка не стреляет, — напомнил Чанёль. — Тем лучше. Не хочу потом обвинений в убийстве. Вида пушки всем будет за глаза. Фургон они нашли уже затемно, а угнали — после полуночи. До места на карте добрались к двум часам ночи. Из термоса попивали кофе, спали по очереди, под утро играли в тетрис на раздевание, а при робком свете спешно влезали в комбинезоны дорожно-ремонтной службы, напяливали несуразные парики и клеили друг другу криво и косо вислые усы. — Ты слева попутал ус и бровь местами. — Ну и хорошо, такой кошмар они точно не забудут. Нос нацепи. — Эта картошка на моём родном носу не держится. — Бери мой крючком. Давай картошку. Бросив мимолётный взгляд в зеркало, Хань пришёл к выводу, что его и родной отец нынче не узнал бы. Правда, к девяти часам утра Хань и думать об этом забыл — косился с раздражением на Чанёля, придерживавшего наушник кончиками пальцев. — Они уже полчаса как здесь быть должны, ну? — Одному из заключённых снова стало хуже. Его рвёт. — Интересно, Фаня или Чонина? И что нам потом за это будет? Только не говори, что отымеют во все щели — это слишком хорошо для наказания. — Десять минут. Ищи пистолет! — Он же... чёрт! — Хань закрутился на месте, вспоминая, где в последний раз видел ключевую деталь их безумной операции. Ключевая деталь пропала бесследно. — Ты охренел?! — Щеноча выудил из шмоток Ханя горсть презервативов и бутылочку с гелем, где на этикетке компрометирующе красовалась упругая задница. — Дай сюда! — Хань рассовал добычу Чанёля по карманам комбинезона и принялся снова рыться в вещах. За две минуты до срока Хань обнаружил искомое в кружевных трусиках, стыдливо прикрытое рыжими локонами парика. — Всё, это провал, — стенал Щеноча. — Они уже почти... — Тихо! — Хань уселся за рулём, с горем пополам завёл фургон и выкатил на дорогу аккурат под колёса полицейского фургона. Пока Чанёль сидел в ступоре и глупо пялился на типа в форме за стеклом, судорожно вцепившегося в руль, Хань распахнул дверцу со своей стороны, вывалился из фургона и наставил пистолет на второго охранника с ключами на кармашке формы. — Из машины, быстро! Руки на борт! Ноги на ширину плеч! Не моргать! Ключи снял! Ну? К задней дверце иди, и ты — тоже. Быстро! У Ханя руки тряслись. Он вообще не соображал, что несёт, просто хотел со всем покончить побыстрее. Один из охранников кое-как открыл заднюю дверцу. Из недр фургона выглянул бледный Фань, часто заморгал, попытался выбраться наружу, но с закованными руками получилось так себе. Его ещё и вывернуло на охранника. — Да сколько можно... — Следом высунулся Чонин. В противоположность бледному Фаню Чонин чуть ли не дымился, походил на раскалённый кусок железа прямо из горна. И стоило расстегнуть браслеты у него на запястьях, как он от души приложил сразу обоих охранников головами о борт фургона. — Ходу! Хань с чувством облегчения кинулся к фургону, потом глазел, как Чонин буквально на себе тащил Фаня, дабы передать беднягу в нежные руки Щеночи. Убирались они с ветерком. Почти. Если не считать семи остановок у столбиков, которые Фань решил пометить. Чонин ему помогал, только по-другому. Пока Фаня выворачивало, Чонин расстёгивал брюки и пытался заглушить Фаня весёлым журчанием. Оказалось, у «жароповышающего» побочный мочегонный эффект. А вот «розовые слоники» достались вороватому персоналу. — Что это было и когда это кончится? — прохрипел Фань после седьмой остановки, безжизненно обмякнув на заднем сиденье. — Да чёрт его знает. Что нам дали, то мы вам и передали. — Придурки. Чтоб вас. — Чонин по-прежнему дымился во всем смыслах. — Всю жизнь мечтал ссать кипятком. — Щеноча, там возле тебя где-то был градусник, — тихо подсказал Хань. Он ёжился за рулём и очень хотел стать крошечным и незаметным, но всё равно чувствовал, как взглядом Чонин буравит ему спину, словно Хань — враг номер один. Замер температуры прошёл в тягостном молчании. Щеноча ещё и Фаню градусник сунул под мышку. У Чонина оказалось тридцать семь по Цельсию, а у Фаня — тридцать пять. — Если сумму поделить на два, то у обоих нормальная, — задумчиво проронил Щеноча. — Сейчас тебя на два поделят, если ещё что вякнешь, — буркнул Хань и передал назад баночку аспирина. До причала они добрались немного позднее намеченного срока, но без проблем. И если поначалу никого не обеспокоило наличие яхты, то потом возникли вопросы. К Чанёлю. Благо, что сначала Чонин таки взял на себя управление, вышел из порта, воспользовавшись пока действующими документами и разрешениями, выставил автопилот, а уж после этого прижал Чанёля к стенке. — Да я ж ничего... — лепетал Щеноча под строгим взглядом Фаня. — Ну Цзя же всё равно откинулся, так что... Не пропадать же добру. — Но добро не могло болтаться у причала так за здорово живёшь! Цзя жил на другой яхте. На кой чёрт ему было держать вторую, готовую к отплытию? — Откуда мне знать? Тут ничего и не было. Ну только несколько пакетов белой дряни. Наркота какая-нибудь. — И что с ней приключилось? — насторожился Фань. — Да ничего. Выкинул в море. Нафига нам наркота под носом у полиции? Только за наркоту мы ещё и не сидели. Чонин звучно припечатал ладонь к лицу и испустил тяжкий вздох. — Щеноча, тебе мало было приключений на твою задницу? — устало спросил Фань. — Сколько было наркоты по весу? — Я не взвешивал. Хань нахмурился, припоминая трепотню Чанёля. — Пакет на полкило, скорее всего. А пакетов было штук двадцать, так? — Если партию продали, то... — Что бы там ни было, а сумма выходит крайне неприятная, — подытожил Чонин, отлепив ладонь от лица. — И эту сумму выставят нам. — Если найдут, — пискнул Чанёль и зажмурился. — И если вообще узнают. Могли и полицейские конфисковать. — Щеноча, у людей, которые могут себе позволить купить десять кило порошка, в полиции купленные люди есть всегда. — Но никто же не знает, что яхту угнали именно мы. Доберёмся до Тайваня, пустим яхту ко дну — и все дела. Пусть потом докажут, что это мы. Повисла нехорошая тишина. Хань молчал в уголке и не знал, что сказать, потому что понимал в происходящем ещё меньше Чанёля. — Нужны новые документы, — прислонившись плечом к стене, отчеканил наконец Чонин. — И билеты куда подальше. Пару лет нам лучше тут не появляться. В общем... так. Везём буханку домой, минируем яхту, выставляем автопилот, а потонет она без нас сама. С новыми документами покупаем билеты в Ванкувер, и «аста ля виста, бэйби». — Денег нет, — мрачно протянул Фань. — Новые документы за просто так нам никто делать не будет. — Тайвань не маленький — наворуем. Хотя бы Цзя палки в колёса уже ставить не будет. Щеноча, с тебя ужин. Буханка, ты на стрёме. Фань, пошли переспим, что ли... — Э? — Чанёль часто заморгал. — Мы спать пошли, Щеноча. Пока эта ваша дрянь не выветрится, мы трупы. Готов? Фань кивнул и протянул Чонину руку, к выходу они пошли уже вдвоём. Ослабевший Фань почти висел у Чонина на плече. — Бедняжки, намучились, — растроганно прошептал им вслед Чанёль. — Это ещё вопрос, кто больше намучился, — зарычал Хань и сердито двинул на палубу. Подумаешь... Злился на Чонина. Потому что «везём буханку домой» — и все дела. И никто даже не спросил, какие у буханки личные планы. Хань позлился полчаса, занял свободную каюту и принялся рыться в личной сумке. Нашёл белокурый паричок, приладил, после наморщил нос и отправился в душевую. Вымывшись как следует и обсушившись полотенцем с особым тщанием, Хань взялся наводить красоту. Долго матерился, обклеиваясь восковыми полосками и отдирая их со звучными «ой!» и «ай!». Матерился чуть меньше, протирая гладкую кожу маслом. Щедро смазал края заднего прохода и протолкнул внутрь пальцы, не менее щедро смазал пробку и вставил. И покрутился перед зеркалом, приплясывая и позвякивая колокольчиком. Алое кружевное бельё поверх гладкой кожи казалось вершиной сексуальности. Хань покрасовался перед зеркалом, наслаждаясь видом, после неохотно натянул сверху красное платье-футляр и взялся за лицо. Густо подвёл чёрным веки, в остальном ограничился минимумом косметики. Даже губы слегка тронул испачканным в помаде пальцем, а не стал красить полноценно. Итог превзошёл все ожидания Ханя: со спины — образ развратницы, с лица — сама невинность. Мужчинам такое нравилось — это Хань успел выучить как дважды два. Помнил по опыту, как мужчин это цепляло настолько, что некоторые закрывали глаза на наличие у Ханя члена и признавали себя би. Что ж, к ужину Хань приступал во всеоружии. Вплыл в кают-компанию, скромно потупив взор. На Чонина намеренно старался не смотреть вовсе и оценивал общее состояние по одному Фаню. Фань избавился от нездоровой бледности и выглядел заметно посвежевшим. Хотя бы в этом Агнесса не подкачала и правду сказала — эффект временный. Уплетал еду Фань тоже за двоих — оголодал. Так оголодал, что даже не смотрел в сторону паучатника, где из угла в угол металась «малышка». — Очень вкусно, — отметил Хань, попробовав очередной кулинарный шедевр Чанёля. Небрежно взял бокал с красным вином, но успел сделать только крошечный глоток — внезапный удар по голени не способствовал сибаритству. Невольно Хань перевёл взгляд на Чонина, потому что пинок по голени прилетел явно с той стороны. — Короткая прогулка по палубе нам не повредит. — Только не выкинь буханку за борт, — попросил напоследок Фань. На палубе редкие огни едва рассеивали сумрак, но света хватало, чтобы никуда не свалиться и видеть друг друга. — Ты хотел поговорить о чём-то? — А у меня нет повода? Если ты не забыл, то меня наняли выкрасть тебя. Уже не так важно, чем всё обернулось, но тебя будут искать. Я сильно сомневаюсь, что отцу на тебя наплевать. Значит, тебя надо вернуть, так? — Хочешь обсудить размер вознаграждения? — холодным тоном уточнил Хань. — Вознаграждение засунь себе в задницу. Меня интересует, куда тебя надо доставить, и как сделать это так, чтобы Щеночу и нас с Фанем в процессе не перестреляли. Есть идеи? — Вор у нас ты. — Я не занимаюсь похищением людей, опыта маловато. И не прикидывайся дураком — сам знаешь, что выбора мне не оставили, да и сам ты кинулся мне на шею, готовый идти куда скажут. — Я же не знал, что... — Я тоже не знал. Никто не знал. Но теперь надо это всё решать, — жёстко повторил Чонин, повернувшись к Ханю лицом. — Каждый из нас в определённой степени виноват. Ты совершил ошибку, поверив не тем людям, я слишком задержался и злоупотребил гостеприимством. Но я — вор, а не похититель, а ты — сын богатого человека и наследник. Приходит время, когда каждый должен быть на своём месте, так? Я не хочу сесть за решётку снова, но теперь за твоё похищение. И ты тоже вряд ли хочешь и дальше пребывать в компании, которая тебе не подходит. — Ты так в этом уверен? — Хань только теперь осознал, что вцепился в алую ткань пальцами и мнёт её. — Так уверен, что говоришь за других? Нет, я понимаю, что ты прав, что отец будет искать меня, и пока он будет искать, вы рискуете попасться полиции, а полиция точно уж решит, что вы похитители. Но я этого не хочу. Я говорил правду — я благодарен, потому что без вашей — без твоей — помощи я бы умер уже, наверное. Потому не надо говорить, будто эта вот компания мне не подходит. Воспитания всем вам не хватает точно, но кто вообще без недостатков? И я тоже временами бываю заносчив, но я жил не так, как вы. Сейчас ты вот просто подумай, что без меня и Щеночи вы с Фанем торчали бы за решёткой. И ты подумай, что мы с Щеночей пережили. Да мы даже не знаем, как с пистолетом обращаться! Брали полицейских на испуг и знали, что пистолет не стреляет. Мы с Щеночей там обосрались от ужаса, а вы и спасибо не сказали. Очень справедливо. Дальше некуда. Мужики, пф! Далеко Хань не ушёл — оказался перехвачен у дверцы. И спуск в каюту ему не грозил, если учесть, как надёжно Чонин прижал его к стенке. — Сложно благодарить, знаешь ли, когда желудок пустой, голову раскалывает непреходящей болью и хочется сдохнуть от жара и постоянного обливания потом. — Так тебе и надо! — задиристо прошипел Хань почти в губы Чонину. За что и поплатился — глухо замычал, когда цапнули сначала за губу, а потом — за язык. Платье затрещало на бёдрах, разошлось по швам и вскоре улетело за борт. Не совсем по плану, но это работало. Хань с энтузиазмом обхватил Чонина руками за шею и запустил пальцы в волосы на затылке. Перебирал пряди, мычал в твёрдые губы, поддавался поцелуям и жмурился, ощущая горячие и шершавые ладони всем телом. Ладонями Чонин шарил по нему, стискивал бока, слегка оттягивал алое кружево, мял ягодицы, оставлял синяки на бёдрах и прижимал к себе всё крепче. Хань прерывисто дышал Чонину в шею и старался сжать бёдрами руку, которой Чонин нагло пробрался между ног, чтобы забавляться с мошонкой, обтянутой кружевом, и дразнить щекоткой промежность. Звякнул колокольчик, и Хань распахнул глаза. Затаив дыхание, смотрел Чонину в лицо. — Хочешь начать оттуда, где мы остановились в прошлый раз? — сбивчивым шёпотом уточнил Чонин. От этого шёпота, оседающего призрачным теплом у Ханя на губах, ноги враз стали ватными. Говорить Хань уже не мог, потому кивнул. Его уже ничто не волновало, а смазки на пробке и внутри у Ханя было вполне достаточно. Он шумно выдохнул, когда на бёдрах лопнуло кружево и мягкое давление на член и мошонку пропало. Ахнул и запрокинул голову, задрожал, ощущая плавное скольжение пробки и внезапный толчок. Колокольчик звякнул несколько раз — Чонин намотал цепочку на пальцы, чтобы было удобнее двигать пробкой, дразнить Ханя. И пока он так забавлялся, Хань рваными и хаотичными движениями пытался расстегнуть джинсы и одновременно задрать футболку. С первым справился наполовину, со вторым — чуть успешнее. Прильнул к Чонину плотнее, пытаясь устоять на подкашивающихся ногах, припал губами к широкой груди. Левой рукой придерживал задранную футболку, поднимал выше и подбирался поцелуями к ключице. Правой рукой Хань продолжал воевать с заевшей молнией на джинсах. Управился с Чонином синхронно: молния вжикнула под стук упавшей на палубу пробки. Порадоваться маленькой победе Ханю не дали — подхватили под ягодицы, приподняли и вжали спиной в стену. Хань на голых рефлексах зашарил ладонями по плечам Чонина, потом — по стене. Так и нашарил над собой металлические трубки лесенки, по которой поднимались в рубку. Как хорошо, что вся эта лесенка состояла сплошь из таких трубок, — держаться за них было чертовски удобно. Хань с силой закусил губу, чтобы сдержать стон. Всё-таки пробка уступала члену в толщине, и на пробку Ханя никто не насаживал с такой страстью. Чонин глухо рычал ему в шею, безжалостно помечал синяками бёдра и ягодицы, заставлял приподниматься и опускаться, скользя вверх-вниз по члену. Хань подрагивал, когда кожу царапали зубчики расстёгнутой молнии на джинсах. Ударялся спиной о стену на резких толчках, когда Чонин вгонял член глубже, ударяя напряжёнными бёдрами по заднице Ханя. В первые минуты Хань старался влиять на процесс: напрягал руки, подтягивался и опускался, чтобы помогать Чонину и выбирать свой ритм. Но так он быстро выдохся — мышцы на руках и плечах заныли, как и спина. Лучше всего оказалось обмякнуть и положиться на Чонина. Хань попросту зацепился руками удобнее за металлическую конструкцию и повис, позволяя Чонину выбирать и скорость, и темп, и глубину. Вечерней морской прохладой сбрызгивало кожу сверху, а внутри всё горело от возбуждения и страсти. Хань попал где-то между прохладой и жаром и хотел остаться там навсегда. Хотел до той степени, что послал всё к чёрту и перестал себя контролировать вовсе. Открыв рот, хрипло постанывал на толчках и отчаяннее цеплялся за металл под пальцами. Обмирал каждый раз, когда Чонин прижимался плотнее и позволял тереться членом о твёрдый живот. И Хань всхлипывал, когда Чонин жёстким кольцом из пальцев сдавливал член, заставлял вновь изнывать в ожидании и подрагивать от рывков. Смяв ягодицы Ханя ладонями, Чонин принялся насаживать Ханя на член быстрее под смачные шлепки, с которыми влажные от пота тела бились друг о друга. Хань не представлял, как вообще умудрялся держаться, потому что так и тянуло забыться, разжать руки и нырнуть с головой в бесконечное движение. Движение жило в нём, пульсировало внутри и расплавляло разум, чтобы обнажить инстинкты. Как же Хань обожал это чувство, если удавалось достичь его во время секса. Тогда тело подчинялось этим инстинктам, как бы Хань ни терял себя в сладких эмоциях. — Да что ж это опять... — завопили голосом, подозрительно похожим на голос Щеночи, совершенно некстати.