КОГДА ЕСТЬ, КОМУ ОБНЯТЬ

Макс прилетел в Фалун за два дня до скиатлона – и первым, на кого наткнулся в домике, где квартировала сборная, был Сашка. Заметил он Легкова случайно. В коридоре свет горел, в холле же было темно, и темный силуэт на фоне окна Макс заметил краем глаза. - Ты чего тут кукуешь? – тронул за плечо. - А? – Легков словно очнулся от какой-то тяжкой думы. - Чего сидишь, как неприкаянный? Елен Валерьна, что ли, в угол поставила? – попробовал пошутить. Сашка слабо улыбнулся и вдруг выдал: - А я тебе завидую. Макс опешил. - Я же скиатлон-то не бегу, - грустно констатировал Легков и отвернулся. - Погоди! Как – не бежишь?! А как же без тебя-то? - Так решили. - Кто? - Сообща вообще-то. И я в том числе. Аргументы, - он поднял ладонь, останавливая готовый сорваться с губ Макса поток сознания, - убойные. Падения, сломанные палки, тупые деревянные медали. Ну и – разделка-то коньком, то есть ты пролетаешь. Макс вызывающе сощурился. - Пролетаешь-пролетаешь, - Саня не мог отказать себе в удовольствии вставить шпильку другу-сопернику. – Как фанера над Фалуном. И для наглядности помахал руками, как крылышками. - Так что было только справедливо – поделить приоритеты. Да и, - Сашка вздохнул так тяжко, что Максу немедленно захотелось его обнять, - форма у меня не звенит. - Уебище ты все же, Легков. - Чего это? - Угораздило же тебя спину сорвать, да еще и простудиться! - Ой, кто бы говорил! Это же не я падаю с велосипеда, как пацан, пересевший с трехколесного на двухколесный. Да еще так ловко, что связки летят. Макс против воли хохотнул. - Ладно, квиты. Кстати, как тут со снегом? - Хуево. Чемпионат мира по лыжным гонкам при плюсовой температуре и на водяной каше вместо снега – издевательство над здравым смыслом. - Ой, какие ты умные слова выучил! - Иди на хуй! – Сашка беззлобно ткнул Макса кулаком в бок. - Ну, положим, в Сочи мы тоже при плюсе бегали. - Ну так то – в Сочи! Наши там снега запасли будь здоров, до лета бы хватило. И шведы – они, понимаешь, в ЕС живут, они экономные. - Все так плохо? - Завтра выйдем на тренировку – сам увидишь. - Выйдем?... – Макс иронично поднял бровь. – То есть вы, ваше сочинское великолепие, соизволите снизойти до простого обладателя серебра и намерены потренироваться вместе? А не запятнает ли это вашего сияющего имиджа? - Макс, не заткнешься – прибью, - Саня глянул исподлобья, сердито, а потом улыбнулся. – И потом – кто бы говорил! Посчитаем, у кого драгметалла поболе? Макс вдруг отвернулся. - Эй, - Сашка поднялся и положил ладонь на каменное плечо. – Ты чего? - Ничего. По количеству мой багаж, может, и поболе будет, а вот по весу – одна твоя золотая все перетягивает. - Ма-акс… А говорил – свое серебро на мое золото не променяешь. - И не променяю! – Макс дернул плечом, сбрасывая Сашкину ладонь, и вызывающе вздернул подбородок. – Я свое завоюю! Легков обошел его вокруг, встал лицом к лицу, заглянул в глаза. - Вот такой настрой мне определенно нравится. Так что завтра не проспи… серебряный. * * * Макс не смог бы проспать при всем желании. Во-первых, из-за одуряющего запаха оладьев, приготовленных на завтрак для всей компании Вяльбе (Черноусов немедленно предложил переименовать грозную ЕленВалерьну из шеф-тренеров в шеф-повары, за что получил по лбу ложкой. Деревянной, правда). Во-вторых, из-за Легкова, который приперся будить его ни свет, ни заря. - Проснись и пой! – сдергивая одеяло, гаркнул он прямо в ухо. – Нас ждут великие дела! - Уйди, - Макс попытался накрыться подушкой. - Давай, шевели своей тощей задницей! Во-первых, еще полежишь – только сковородки после оладьев нюхать будешь, во-вторых, надо на Лугнет пораньше выдвинуться – круг берегут, не всех туда пускают. Раньше приедем – больше шансов попасть. Макс вылез из койки, с полузакрытыми глазами прошлепал в душ, а по дороге замер перед зеркалом. Так повертелся. Эдак. Легков вытаращил глаза. Но сказать ничего не успел. - И ничего она не тощая. - Кто? - Моя задница. Очень даже красивая. А ты просто завидуешь! И скрылся за дверью ванной под дикий Сашкин хохот с повизгиванием. Им даже удалось позавтракать, отбив вожделенные оладушки от загребущих рук голодного Илюхи. Заодно накормили скромного Белова, который по молодости противостоять нахальству Черноусова стеснялся. Вяльбе смотрела на эту вакханалию глазами многодетной матери-одиночки и приговаривала: - Мальчики, не деритесь, я еще напеку. Но ее никто не слушал – сражаться за оладьи было интереснее! На Лугнет приехали одними из первых. Прошли круг классикой, потом коньковый. Перед подъемом-убийцей Мёрдарбаккеном притормозили. - Ты думаешь о том же, о чем я? – Сашка покосился на Макса. - Примерно, - задумчиво пробормотал тот, не отрывая взгляда от понимающегося круто вверх склона. - Макс, надо, как в Сочи. Если пытаться рвать группу, то только здесь. - Не у всех здоровье, как у Легкова. - Не прибедняйся. Снова замолчали. Сашка повертел головой, то так разглядывая подъем, то эдак. - Думаешь о том же, о чем я? – коситься пришла очередь Макса. - Угу. Дарио рванет именно здесь. - Согласен. - Не отпустишь – будет шанс. - Как в Рыбинске, - буркнул согласно Макс, и они, обреченно вздохнув, полезли на чертов Мёрдарбаккен. А когда начались небольшие и частые, как стиральная доска, торчки перед финишем, снова переглянулись. - А вот тут… - начал было Саня. - Сам знаю, - перебил его Макс. – Мне сочинский скиатлон ночами снится. - Ты не ошибешься, даже не сомневайся! - Откуда такая уверенность? - Макс Вылегжанин – не Чапаев, дважды на одни грабли не наступает. Проверено опытным путем. - Мудак, - беззлобно выругался Макс. Вечером за ужином устроили совет в Филях. В роли Кутузова выступал Орестыч. Размахивая вилкой вместо маршальского жезла, старший тренер объяснял каждому его задачу. Всем, кроме Макса. - А меня типа игнорируете? – прищурился тот. - Ты сам с усам, - вступила в разговор ЕленВалерьна. – И мы тут не слепые, видели, как вы с Саней рекогносцировку устроили. - А умного учить – только портить, - подвел итог, многозначительно подняв вилку, Орестыч. * * * Утром накануне скиатлона Вылегжанин был молчалив, собран и сосредоточен, и ничего и никого вокруг не замечал. - Не перегорел бы, - озабоченно окинула взглядом свою главную надежду Вяльбе. - Макс перегореть не может, - уверенно заявил Черноусов. – У него перегоратель в конструкции не предусмотрен. Президент привычно потянулась дать балагуру традиционную легкую затрещину – и натолкнулась взглядом на Легкова, стоявшего возле микроавтобуса команды, привалившись плечом к распахнутой двери. - А ты что тут забыл? А ну, марш домой! - ЕленВалерьна, - миролюбиво проворковал Саня, - даже если вы меня запрете, я все равно на стадион сбегу. Так что не тратьте силы и энергию, давайте рацию и говорите, в каком месте трассы мне стоять. Вяльбе нахмурилась. - ЕленВалерьна, даю честное пионерское – я не перегорю. Хуже будет, если я тут буду куковать, я себя знаю. И вдруг состроил глаза кота из «Шрека»: - Мне очень надо… Вяльбе, женщина, сколь заботливая, столь же и властная, примерно как Васса Железнова из знаменитой пьесы Горького, без чьего ведома в расположении сборной даже мухи не могут летать по неустановленной траектории, почему-то на этот просительный взгляд повелась. - Орестыч, выдай добровольцу рацию. Перегоришь или простудишься – сама убью, понял? - Так точно! – разулыбался Легков. Уже на Лугнете попросился стоять в районе третьего километра на круге для классики, и возле того самого подъема на кольце для конька. Орестыч посмотрел странно, но ничего не сказал, только спросил: - Передислоцироваться-то успеешь? - Успею. Круги классическим ходом Макс шел с запасом, вперед не лез, хотя и старался слишком глубоко в пелотон не проваливаться и не упускать из виду черный комбез Колоньи и непривычный белый Нортуга. Швейцарец шел почти все время в головной группе, но пока не дергал, хотя авангард сразу задал хороший темп, внатяг, стараясь побыстрее разорвать и просеять пелотон, чтобы не тащить балласт. Прокатившись кружочек рядом с Нортугом, Макс, поначалу заподозривший, что норвежец привычно темнит, все же убедился – просто не тянет, хотя и упирается. И со спокойной душой сдал его с рук на руки Илье, Женьке и Стасу. Пускай присматривают. А сам сосредоточился на своей гонке. Он был настолько в себе, что не различал голосов тренеров, стоявших вдоль трассы, только привычно фиксировал выдаваемую ими информацию. Да и чего там информировать-то, когда все на глазах? Но на последнем круге коньком, за три километра до финиша, перед тем самым Мёрдарбаккеном внезапно резанул по ушам знакомый голос: - Макс, давай! Он даже не успел удивиться тому, что на трассе делает Легков, только на голом инстинкте подчинился. Уже выбираясь на оперативный простор, ужом проскользнув в приоткрывшийся зазор между шведом и итальянцем, увидел, как зачастил Колонья. И подхватил рывок! Он, сцепив зубы, пер в этот чертов подъем за швейцарцем, а в спину ему летело Сашкино: - Дава-ай! Терпи-и-и-и!!! Ты можешь! И он вдруг понял, что Саня прав – он действительно может! В голове мелькали картинки сочинского полтинника, подъем имени Легкова, рывок Сани, красный комбез Сундбю, чей рывок он заметил краем глаза и мгновенно перестроился так, чтобы не дать норвежцу выйти на параллельную с Легковым лыжню. Он точно знал, где и когда нужно будет все это повторить, только уже не ставя спину сопернику, чтобы прикрыть атаку товарища, а выходить вперед самому! Выскакивая на макушку первого предфинишного торчка впереди Колоньи, с удовольствием зацепил изумленный взгляд швейцарца. «Выкуси!» - подумал зло и весело. И в два прыжка сделал отрыв. Небольшой, метра в три всего, но такой нужный. Он четко следовал их с Сашкой плану – на финишную прямую выйти первым, и убегать, а не догонять! В ушах все звучал вопль Легкова – «Ты можешь!» Кровь в висках стучала в такт этим словам – «ты-мо-жешь-ты-мо-жешь-ты-мо-жешь», и задавала мощный и четкий ритм движениям рук и ног. И он совершенно не удивился, когда на финише ему даже разножки делать оказалось не нужно! «Я выиграл», - мелькнула мысль. И с ней он рухнул в мокрый фалунский снег. Потом его обнимала ЕленВалерьна с мокрыми от счастья глазами, улыбающийся Орестыч, у которого с плеч свалился колоссальный груз, тормошили журналисты, которым он, обалдев от произошедшего, не мог сказать ничего особо связного, а он, растягивая губы в улыбке и кивая в ответ на поздравления, искал в толпе Легкова. Которого там не было. «Приснилось, что ли?» Сашка обнаружился в раздевалке. Он стоял, вбив кулаки в карманы штанов, и, склонив голову к плечу, смотрел на перешагивавшего порог Макса. - Значит, не приснилось, - улыбнулся Макс. - Что я тебе говорил? – взгляд Легкова был шальной и веселый. - Что? – опешил Макс. - Что ты не Чапаев! - Открытие. Я Вылегжанин. Сашка заржал, стремительно пересек раздевалку и сгреб Макса в объятия. - А еще ты – чемпион мира! – жарко шепнул на ухо. * * * Что он – чемпион мира, до Макса начало доходить только к вечеру, уже после официальной церемонии награждения. Особенно помогли Крюков с Петуховым, размахивавшие российским флагом и оравшие речевки. «Заряжаемся», - подмигнул Никита. Сейчас же Макс сидел в пустом полутемном холле, крутил в пальцах золотую медаль-снежинку и даже не сразу понял, что в комнате он уже не один. - Лыбишься, как лунатик, - произнес от порога Легков. - Имею право. - Имеешь, - согласился тот. Подошел неслышно, протянул руку: - Дай подержать? Макс молча вложил ему в ладонь теплый колючий кусочек металла. Саня погладил его пальцами, сел рядом, касаясь бедром бедра. Вздохнул. - Я тебе завидую, - признался честно и словно нехотя вернул медаль владельцу. - А я – тебе. Сашке не нужно было спрашивать, в чем. Он слишком хорошо помнил красные от слез глаза Макса после полтинника. Вдруг Легков улыбнулся, придвинулся еще ближе, еще теснее прижался бедром к бедру. От Вылегжанина эти действия не укрылись – он подозрительно прищурился. - Завидуешь, значит? - Завидую. - Взаимно. Будем завидовать молча. Сашка внезапно наклонился и накрыл губы Макса жестким и требовательным поцелуем, не давая возможности отстраниться. Макс ответил – так же жестко и требовательно, в первый момент скорее от неожиданности, а потом по-настоящему, распробовав этот поцелуй на вкус. Из головы мгновенно выветрились все мысли о прошедшей гонке и обо всем том, что ей предшествовало в не такой уж короткой жизни Вылегжанина-лыжника. Мысли, которые – Макс знал это совершенно точно! – ни за что не дали бы ему заснуть этой ночью. Легков отстранился так же внезапно, поднялся, потянул за руку: - Пойдем. - Куда? - Спать, идиот! В номере Макса по-хозяйски сдернул с постели покрывало, бросил на кресло, откинул одеяло, взбил подушки. Оглянулся – Макс стоял соляным столбом в дверях и во все глаза таращился на Легкова. - Ну?. - Что – ну? - Раздеваться будем – или прямо в одежде завалишься? И, не дожидаясь ответа, стянул через голову футболку, скинул тренировочные штаны и, оставшись в одних плавках, растянулся на кровати. Максу показалось, что он услышал глухой стук – это упала на пол его челюсть. Сашка приподнялся на локте и пощелкал пальцами. - Аллё! Земля вызывает Вылегжанина! Отомри уже, чемпион! Макс зажмурился, потряс головой и сделал неуверенный шаг к кровати. * * * Утром за завтраком Черноусов, утащивший с тарелки Легкова аппетитный пахучий сырник, а у Макса – банку сметаны, в которой стоймя стояла ложка, облизнув пальцы, подмигнул: - Заметь, Сань, я даже не спрашиваю, где ты был всю ночь и что делал. Макс почувствовал, как у него полыхнули уши. - О, - с деланным изумлением уставился на него Илюха. – А… Договорить он не успел, ибо Саня заткнул ему рот еще одним сырником, одновременно показывая кулак Максу, уже собравшемуся, как он подозревал, развеивать витавшие в воздухе инсинуации. - Я что-то пропустила? – мгновенно подобралась Вяльбе. - Ничего такого, ЛенВалерьна. - Мы просто спали, - отодвинув от себя Сашкин кулак, пробормотал-таки Вылегжанин. - Блядь, Макс, какого лешего?! - А такого! – ощерился вдруг тот. И проговорил раздельно и жестко, как гвозди заколачивал: - Мы. Просто. Спали. И так зыркнул на Илью, что у того сырник в глотке колом встал. - Так, закончили не относящиеся к делу дебаты, - Перевозчиков взмахнул вилкой в наколотым на нее сырником, и тот отлетел в тарелку Максу. Тренер проводил вкусность глазами: - Держи, Макс, это тебе компенсация за языкатость некоторых отдельно взятых товарищей – не будем указывать пальцем. И, кстати, выспались? - Выспались, - пробурчал Легков, глазами давая понять Черноусову, что тот от него еще огребет за болтливость. - Тогда – доедаем и на Лугнет. - Что мы там забыли? – простонал Илья. - Тррренирровочку, - довольно прорычал старший тренер. – Будем готовить одного нашего коллегу к борьбе за звание «короля лыж». Макс поперхнулся призовым сырником. * * * А еще через неделю Легков чуть не прокусил себе губу, когда на большом экране Лугнета смотрел, как Макса, практически весь полтинник пропахавшего во главе пелотона по мягкой, рыхлой, мокрой трассе, где даже и лыжни толком не было, а местами парни проваливались в снег чуть не по щиколотку, на последнем спуске Бауэр чуть не увез в рекламные щиты, перекрывая дорогу на финишную прямую. И как Вылегжанин, который не сделал в ходе гонки ни одной ошибки и который должен был, мать твою, ее выиграть, вынужден был притормаживать, чтобы не упасть, как терял ход, а из-за его спины выскакивали невесть откуда взявшиеся Нортуг и Ольссон… - Блядь, - пришлось зажмуриться, потому что накатило вдруг ванкуверское де жав ю, которое все никак, даже после Сочи, не желало по-настоящему отпускать. – Блядь, Макс… В раздевалке Вылегжанина, смотревшего пустыми глазами мимо всех, и Сашки в том числе, пытался растормошить Алыпов. - Макс, ну зачем ты на этом спуске влево-то полез? Надо было на наружной дуге идти! Упустил бронзу. Вылегжанин вдруг отмер, повернул к Ивану голову – и Легков вздрогнул, увидев, КАК Макс взглянул на Алыпова! - Я боролся только за золото, а не за второе-третье места. Это было сказано таким ледяным тоном, что у Ивана практически язык к нёбу примерз. А потом Макс… исчез. * * * - Ты где был? Раздавшийся из темноты хриплый голос заставил Макса вздрогнуть. - Саня? Ты что тут делаешь? - Тебя караулю. - Я не ребенок,- хмыкнул Макс, - чтобы караулить, когда домой вернусь. И чего хрипишь? Поостыл, что ли? - Я в курсе, что уже типа сам отец. А хриплю – так горло сорвал, за тебя, козлину, оравши. Так где был-то? - Так… Мозги проветривал. - Помогло? - Да не особо. - Хочешь, пойдем еще проветримся. Я тебя развлекать буду. - Не, Сань. Там погано. Мокро, сыро, и сверху какая-то хрень моросит. - Тогда, - Макс не понял, когда Легков оказался рядом, но хрипловатый голос, от которого по телу прокатилась волна дрожи. Прозвучал у самого уха, - пошли к тебе. - Зачем? - Я тебя… развлеку. Макс понимал, что он дико, просто бессовестно тупит, но с ним так часто бывало, когда рядом оказывался вот такой вот Сашка. Теплый. И сорвавший на стадионе голос, болея за него, Макса. К горлу снова подкатил противный комок, от которого Вылегжанин так старательно избавлялся, меряя шагами промозглую фалунскую ночь. Поэтому, едва шагнув за порог номера, улизнул в ванную. - Я сейчас. Склонился над раковиной, рассматривая в зеркале осунувшиеся щеки, заострившиеся (хотя куда уж больше-то?) скулы и все еще красные глаза. Поплескал на лицо холодной воды из-под крана, потер глаза, чтобы унять так просившиеся наружу слезы. Глубоко вздохнул, выдохнул, утерся наскоро и вошел в полутемную, освещенную только горевшим возле кровати ночником комнату. И замер. На разобранной кровати, привольно раскинувшись, возлежал Саня. Голый. Ну то есть в одних боксерах, и с фирменной кривой улыбкой рассматривал из-под бровей хозяина означенной кровати. «Де жав ю», - мелькнула мысль и немедленно пропала. - Ну? - Что – ну? - Так и будешь столбом стоять? - Слушай, смени пластинку! Тебя заело? - Знаешь, Максик, холодным умыванием слез не спрячешь, - Легков приподнялся на локте. – И ты у нас, конечно, мужик-кремень, и прочее бла-бла-бла, но честно – нет ничего постыдного в том, чтобы плакать после такого. Ты хоть не прилюдно это делал, как я в Ванкувере. - Сань… - Я скоро 32 года как Сань. И сейчас никто лучше меня тебя не понимает. Поэтому не стой там, иди сюда. Макс как загипнотизированный сделал шаг, второй. Ткнулся коленями в кромку кровати, снова замер. - Спать в одежде собрался или все же разденешься? - Спать?... Сашка откинулся на подушки и заржал. - А ты сегодня на что-то иное способен? Не ожида-а-ал. Макс тоже улыбнулся – впервые за сегодняшний день. Улыбка вышла кривая, потому что губы не слушались. Быстро разделся. Лег. Сашка немедленно устроился вплотную, накрыл одеялом. Обнял. Стало тепло и как-то… спокойно. - Сань, почему?... - По себе знаю – не заснешь. Будешь крутить эту гонку в башке, пока она раскалываться не начнет. Плавали – знаем. Только меня в Ванкувере обнять, блядь, было некому. - Угу. Маск повернулся на бок, Сашка прижался к нему со спины, закинул руку на грудь, задышал куда-то в затылок, тепло и щекотно. Макс против воли заулыбался и уткнулся лицом в подушку, пряча эту улыбку. Теплые губы легли на шею возле кромки волос. Макс заерзал, не выдержал, обернулся. Саня секунду смотрел на него сверху вниз, а потом наклонился и поцеловал. Губы у Макса были жесткие, шершавые, обветренные, и поцелуй слегка отдавал железистым привкусом. - Вот мудак, - шепнул, чуть отстраняясь, Сашка. – До крови ж изгрыз. - Плакать очень хотелось. Старался сдержаться. Легков хмыкнул. - Помогло? - Ага. Как же. Кусал губы, а рожа все равно от слез мокрая. Пришлось снегом умываться. Шел в гостиницу и боялся, что меня кто-нибудь из журналистов или фотографов, такого красивого, застукает. А тут – ты… Он приподнялся, дотянулся губами до Сашкиных губ и выдохнул: - Спасибо.