Нежданное путешествие

Утром Бильбо, как и всех, подняли на ноги переливчатым сигналом горна. Его журналист не слышал со скаутских времен и очень удивился, когда сообразил, что горн здесь – вместо побудки. Мельком глянув на часы, он зашипел сквозь зубы: пять утра. Через двадцать минут, в лучах рассветного солнца, на плацу началось построение. Бильбо не решился выйти туда, чтобы опять не нарваться на замечание Элимэлеха, что он мешает жизни базы, и наблюдал за происходящим из окна. Что уж там говорил подполковник, понять он, конечно, не смог, но увидел, как Элехуд подходит вплотную к Одэду, рывком застегивает одну из молний на его рубашке и что-то коротко приказывает. По строю пробежала легкая усмешка, которая тут же погасла под взглядом командира, а Одэд, выйдя на шаг вперед, принял упор лежа и начал отжиматься. Упражнение было недолгим, и, похоже, Одэд выполнял его отнюдь не в первый раз. Элехуд вновь встал перед строем и начал зачитывать с листа фамилии бойцов. Заслышав свою, они выходили на шаг вперед и отдавали честь командиру. Среди вызванных мелькнули и Кфир, и Натан, и Беня; судя по всему, раздавались наряды на день. Процедура была достаточно долгой, около получаса, за это время Бильбо успел проголодаться. У столовой он вновь умудрился столкнуться нос к носу с подполковником и замер, не зная, как его приветствовать. Отдавать честь невоеннослужащим не положено, да и не подчиненный он Элимэлеху, гражданин другой страны все-таки... А говорить просто "Доброе утро" казалось неестественным. Подполковник избавил его от раздумий, заговорив первым: – Здравствуйте, мистер Бэггинс. Вас до сих пор никто не подстрелил и не съел? – Здравствуйте, – ответил тот, оглядываясь, чтобы подтвердить свою вчерашнюю догадку. Все верно, одно отделение в столовую уже завели, второе еще не подошло; на площадке они стояли вдвоем. – Нет, как видите, я цел и невредим. – Рад за вас. А почему вы не на кухне? – А я там должен поселиться? – в тон подполковнику ответил Бильбо. – Я журналист, а не повар. – Вы вчера очень гармонично там смотрелись, прямо заправским официантом, – сообщил Элимэлех. – Я надеялся, что больше нигде не увижу вашу согбенную журналистскими премудростями спину, кроме как в окне раздачи. Я ошибся, к сожалению. – Мистер Алон-Маген, скажите честно, что я вам сделал? – Бильбо не без удовольствия отметил реакцию Элехуда на гражданское обращение. – Вы постоянно надо мной издеваетесь, хотя я приехал только вчера. Это какие-то личные счеты с Британией или с журналистами? – Это негативное отношение к лицам невоенного статуса на военном объекте, – с каменным лицом отчеканил Элехуд. – Избавьте меня от споров, не сочтите за труд. Сегодня я позволю вам присутствовать на занятиях, только с условием не врываться посередине, а заходить перед началом, как и все. И, я надеюсь, вы не забыли о том, что должны ознакомить меня со всеми своими записями? Я бы предпочел просматривать их каждый вечер, во время отдыха. Конечно, вместе с ними мне придется лицезреть и вашу непозволительно счастливую физиономию, но я готов потерпеть это неудобство ради своей давней дружбы с Гандалем. А теперь идите завтракать и постарайтесь не попадаться мне на глаза чаще, чем дважды в день. Бильбо поглощал завтрак, даже не замечая вкуса еды, полностью погруженный в свои мысли. Где, ну где, скажите на милость, Элимэлех мог освоить этот «дворянский» английский? Именно так во всех книгах графы и лорды разговаривали со слугами. «Неужели?! – журналист аж поперхнулся от неожиданной догадки. – Неужели подполковник зачитывался рыцарскими романами викторианской Англии? В оригинале?! Нет, это бред». Но другого рационального объяснения на ум не приходило. Впрочем, и раздумывать долго не пришлось; занятия начинались ровно в восемь, опаздывать здесь было не принято. Уроки напоминали занятия в школе только наличием парт да досок на стенах. Названий предметов Бильбо не знал, но про себя именовал их, как мог. География, на которой учили разбираться в разных картах (в сухопутной Бильбо с горем пополам что-то понял, а вот аэровоздушная так и осталась для него темным лесом); что-то вроде гражданского права, где весь урок прошел в равномерной диктовке прав и свобод (это позже разъяснил журналисту Борух; сдвоенная тренировка с оружием, где, понятное дело, Бэггинс остался не у дел и мог только наблюдать, как бойцы собирают и разбирают «Узи», М-16, «Галиль» и «Голан»; последнее занятие – на полигоне, где лично подполковник учил бойцов обращаться с холодным оружием – ножом, кинжалом, стилетом и, на десерт, маленьким набором метательных пластинок. Правда, последнее упражнение было, скорее, для разжигания интереса солдат, потому что пластинки не входили в состав обмундирования. Элехуд играючи побросал их вперед, не прекращая объяснений, и потом только усмехался, глядя на вытянувшиеся лица бойцов, притащивших мишень. Области, обведенные там черным и соответствовавшие жизненно важным органам человека, оказались нашпигованы пластинками на манер маленьких ежиков. Когда у всех получилось вогнать нож в мишень с заданного расстояния, пусть и не всегда в нужный сектор, Элимэлех отпустил солдат на отдых. Бильбо поспешил покинуть полигон прежде, чем его заметит внимательное око подполковника. Во время обеда он торопливо записывал впечатления, стараясь ничего не упустить. Отдельная страничка ушла на личный восторг от техники обучения, включавшей проведение контрольных в конце каждого занятия; Бильбо даже глазам своим не поверил в первую секунду, когда преподаватель географии, незнакомый подтянутый майор, начал раздавать «студентам» листочки с тестами и попросил передать их вперед ровно через пять минут. Ну и час на полигоне, конечно, заслуживал отдельных восхищенных строк. После обеда солдатам выделялось два часа на отдых, и в это время Бильбо решил удалиться из казармы, потому как уставшие парни падали спать. Он сам ненавидел, когда кто-то бодрствующий сидел возле него, спящего, и предполагал, что это не нравится никому из живущих на этой земле. Прикинув, куда бы ему пойти, журналист вспомнил прошлый вечер и отправился в комнату отдыха, ныне пустующую. Первым делом, воровато оглянувшись, он схватил гитару, оставленную Элимэлехом прямо на столе. Еще вчера ему показалось, что инструмент необычен, но сегодня мимолетное ощущение перешло в уверенность. Это была непростая гитара: резная, с выжженными узорами и чьим-то автографом, тоже выжженным поверх краски. Неужели личная собственность подполковника? Видимо, так и есть... Дальше Бильбо осмотрелся, прикидывая, над чем бы ему скоротать два часа. На глаза попалась синяя обложка – Джейн Остен, «Гордость и предубеждение». Подхватив книгу и устроившись в уютном кресле в уголке, куда не попадали лучи яркого солнца, Бэггинс погрузился в чтение. Только на втором десятке прочитанных страниц он задумался, что же именно читает. Джейн Остен. На юге Израиля. На чистейшем английском, а не на иврите! Значит, догадка насчет изучения Элимэлехом языка была отчасти верной? Бильбо почти физически ощутил мучительное, свойственное только журналистам профессиональное желание выяснить, узнать и докопаться. Однако окунуться в него с головой Бэггинс не успел: над ухом пронзительно взвыла сирена воздушной тревоги. Швырнув книгу на стол, Бильбо вскочил на ноги и пулей вылетел в коридор; почти интуитивно рванулся вниз по лестнице, и, как выяснилось, угадал: остальные солдаты мчались тем же маршрутом. Вниз, на улицу, несколько метров вдоль здания и снова вниз, в убежище... Ф-фух, пронесло. Совсем близко ахнул взрыв, затем еще один. Стены убежища сотрясались, однако никто из бойцов не выказывал страха, напротив, два отделения торопливо и деловито строились вдоль противоположных стен для переклички. Чуть припозднившиеся едва ли не кубарем скатывались вниз и быстро занимали свое место в строю. Над базой прогремел еще один взрыв, и только тогда Бильбо понял, что выискивает взглядом красный берет подполковника и не может его найти. Элимэлеха в убежище не было.