***
И скакал разъярённый король Дончад, сжимая в руке меч своего верного слуги и желая лишь одного — этим самым мечом разрубить на куски убийцу Морхольда, будет он найден живым или мёртвым. И бежала изо всех сил, задыхаясь, Изольда, и страх сильнее смертного кипятил её кровь. Страшно было ослушаться воли отца, но хватало ума понять — нет ничего на свете, чего она не сделала бы ради Тристана, однако сильнее всего пугала её та сила, что гнала сейчас вперёд. Что менестрели знают о любви? Они поют о розах и вздохах, о жарких ночах и злой ревности, но какое это всё имеет отношение к любви? Любовь — это лечить, когда он болен, кормить, когда он голоден, согреть, когда он замёрз, спасти, когда он в опасности. А пренебречь своим долгом — это любовь? И что тогда её любовь к отцу? Изольда споткнулась и, едва не упав, замерла на мгновение, но снова бросилась бежать. Скорее, скорее, Тристан в опасности! Не для того она спасла его от смерти, выходила и полюбила, чтобы потерять вот так. О себе и о своём долге она будет думать потом, когда проводит его взглядом за горизонт. Сердце кольнуло, в горле пересохло. Тристан уплывёт, а она останется дома… одна. Дождётся Морхольда. Её дети будут крепкими и высокими, а не темноволосыми и тонкокостными, и будут любить не стихи, а мечи. Зато отец останется доволен. Изольда поёжилась. Ветер сегодня был особенно пронзительным, а чайки пронзительно оплакивали свои потери. Глупые чайки, что вы знаете о боли? Изольда снова припустила, смахивая с лица обжигающие брызги морской воды — это же ведь вода, верно?***
Тристан понял её с полуслова, и вот они уже столкнули лодку в воду и толкали её дальше в неспокойное море. Изольда ощупала взглядом воду и небо, но примет шторма не нашла. Это не очень-то успокаивало — буря могла таиться в сердце моря, ждать её Тристана, чтобы сожрать, отнять у неё, а она ведь может никогда даже и не узнать об этом, и думать, что он просто забыл о ней… Пальцы вцепились в край лодки и нажали сильнее. С ней, или без неё, Тристан должен жить, а значит — уплыть домой. Ледяная вода смыкалась вокруг, сжимая сердце, словно обруч, мешая дышать. — Плывём со мной. Изольда вздрогнула. — Что? — Плыви со мной, — повторил Тристан, глядя в её глаза. Изольда на миг застыла. Бескрайнее море обнимало их, ветер звал послушать мужчину, которого она признала своим. Радость вспыхнула в её сердце, радость и понимание: вот он, её шанс поступить так, хочется именно ей! Не быть послушной куклой в руках отца, а самой решать свою судьбу. Взять то, что так хочется, то, что ей так нужно. Тристан нужен ей, а она — ему. Они — два берега одного моря, два крыла одной песни; их создал этот мир друг для друга. Он увезет её, даст ей дом, имя, всё, что она захочет. Картина одна заманчивее другой пронеслись перед её взором: их дом, их двор, их дети, она встречает Тристана на берегу, помогает ему снять плащ, он вносит в дом добычу… Где они будут жить, чем кормиться? Нет, не так: их дом, их двор, их дети, тихий вечер на закате лета, Тристан возвращается с поля, утирает пот с лица, обнимает её, целует, её руки в муке… Пусть ей никогда уже не бывать королевой — неважно. Трон её отца осиротеет с её уходом… Тоже неважно. Важен лишь Тристан, лишь их жизнь вместе до самой смерти, и никто, никто и никогда больше не будет ею командовать. Изольда уже открыла рот, чтобы ответить "да", и вдруг замерла. Никто и никогда — кроме Тристана. О, она не сомневалась в его любви — её сердце не могло солгать! И лишь сама Изольда была вправе распоряжаться, кому отдать его — но рука Изольды, как и всё остальное, что к ней прилагалось, принадлежало её стране, её народу, а значит, и её королю. Ах, мама, мама, как тебя не хватает! Твоего совета, твоей поддержки. Если бы только ты была жива… всё было бы по-другому. Море всплеснуло совсем близко, погладило по щеке, ветер шепнул что-то ласковое на ухо, и мысли в голове Изольды словно выстроились ровными рядами. Она думает о себе, о своей стране, о своём отце — но можно ведь подумать и о том, что Тристан имеет право завоевать её, доказать, что он достоин не только её сердца, но и её руки. Изольда уверена: он сможет, докажет, завоюет… А она — она дождётся. — Тристан… Острым лезвием полоснула мысль: как бы ни хотелось ей иного, они прощаются, видимо, навсегда. — Мы с самого начала знали, что это закончится, этого не может быть никогда. Я просто хочу знать, что ты жив. У нас ещё будет время… Но их любовь останется с ними до конца их дней, и даже их смерть не сможет её погубить. Она будет жить вечно, служа всем влюблённым путеводным маяком. — Я хочу, чтобы у нас была надежда на встречу. Чтобы ты был жив… Прошу тебя, уезжай, пожалуйста! Она оттолкнула лодку и ушла, не оборачиваясь, и не видела, как Тристан долго смотрел ей вслед, прежде чем взмахнуть вёслами.***
Вдоль морского берега медленно шли две прекрасные знатные женщины, не приминая песка, и море не касалось их ног, и ветер не смел шевельнуть ни единой складки их богатых одежд. — Она сделала правильный выбор, — с одобрением произнесла Дану. — Она ещё встретит Тристана на своём жизненном пути… — Почему я не слышу радости в твоём голосе? О, ты уже поняла, что это не принесёт твоей дочери радости? Ты учишься видеть глубже и дальше, это отрадно, — немного помолчав, Дану сказала: — Твоя дочь смела, умна, добра и самоотверженна, и из неё получится прекрасная королева. Она оставит после себя легенду о любви, что сильнее смерти. Пройдёт ещё совсем немного времени, и она станет рядом со мной по другую руку от тебя. — Тристану никогда не бывать королём, значит, им так и не суждено быть вместе… — Это не радует тебя? Почему ты склоняешь голову так грустно? Всё ещё хочешь найти счастье для Изольды? Нет, на лице твоём сомнение, ты вздёргиваешь голову… — Королевы рождаются не для счастья. Даже им приходится смиряться с судьбой. Дану с улыбкой отвернулась, снова глядя на море. Оно всё так же катило свои холодные воды, целуя берег, и ветер по-прежнему пел свою песню, и лишь на небе, затянутом серыми тучами, на миг блеснуло солнце.