Invisible.

      Теперь ему нужно уйти. Исчезнуть, раствориться и стать невидимкой, как ему позволил Чарльз. Он позволил Эрику уйти, уйти, как и в прошлый раз, но только теперь они оба этого хотели.       Теперь это лучшее, что мог сделать Леншерр для мира, для Чарльза — стать невидимкой. Он мог бы вернуться в Польшу, домой. В место, где он родился, раз уж шанс на новый дом, с человеком, который мог бы дать его, растворился. Так же поступит и Эрик.       Это будет несложно. Он уже чувствовал себя так, будто невидимым стал весь окружающий мир, осталось лишь стать незримым самому. Необходимо залечь на дно, изменить собственное имя, стереть из памяти все, что было в его жизни раньше. Всех. Сколько бы времени на это не потребовалось, а времени у него мало, по крайней мере, сейчас, после всего, что он натворил.       В последние годы его жизни время вообще текло очень странно. Особенно рядом с Чарльзом. Они могли говорить и спорить часами, но эти часы казались секундами, а затем замолкать на пять минут, которые обращались в вечность. Но с Чарльзом даже молчать было хорошо. В его словах были искры, запал и отчаяние, в его молчании было спокойствие и уравновешенность. Настоящий профессор, усмехнулся бы Леншерр, если бы Чарльз был рядом. Хотя, если бы Чарльз был рядом, Эрик не захотел бы слушать его молчание, несмотря на то, что в этом молчании можно было утонуть. Сейчас ему до смерти хотелось послушать голос Ксавьера, Леншерр бы даже не стал спорить с ним. Первые минут пять, чисто для форы.       Но он не сможет услышать этот голос. Он должен забыть его. Представить, что он его никогда не слышал, ни секунды в своей жизни, не говоря уж о вечности.       Он мог бы остаться. Чарльз бы не попросил его об этом, слишком хорошо знаком с нравом Эрика, но он бы хотел этого. Во всяком случае, Леншерру было приятно так думать. В глубине души он был уверен в своей правоте, ведь этим двоим не имело смысла обманывать друг друга. Они обманывали лишь самих себя, убеждая, что другой поверил в их ложь. Обманывали крайне искусно.       Сейчас Эрик обманывал себя в том, что забудет обо всем. Обманывал себя в том, что начнет новую жизнь, и старая не достанет его даже через много лет. Обманывал себя в том, что Чарльз не будет вспоминать его и так будет лучше им обоим. В последнее он даже поверил.       Но он бы погубил всех, если бы остался. Оставшись, он бы продолжил испытывать те чувства, которые он до сих пор не мог понять и оставить. Оставшись, он бы подпитывал их все больше, а из чувств бы родились надежды. Надежды еще ни к чему хорошему не приводили. Да и на что он мог надеяться?       На то, что они с Чарльзом были бы вместе? Или на то, что вдвоем они могли бы дать ту же пресловутую надежду на хорошую жизнь новому поколению мутантов? Построить мир, где люди и мутанты жили в гармонии? Нет, не смогли бы, ведь они не могли справиться даже друг с другом и самими собой.       Он мог бы остаться, но не ради людей, и не ради мутантов. Ради Чарльза, ради себя, ради них. Ради всего, что у них было, всего, что у них могло бы быть. Ради секунд наедине, обращавшихся в вечность и часов споров, становившихся минутами. Ради чтения вслух, его голоса, его молчания. Ради случайных встреч под раскидистым деревом и совсем неслучайных прикосновений, но случайных признаний.       Если бы только он не должен был стать невидимкой. Ради Чарльза, ради себя, ради них.