× × ×
Разобраться в собственных чувствах после неизбежной кровопролитной войны оказывается гораздо тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд. В голову будто заселяется кто-то другой. Кто-то, что ведет с ним извечные споры и дискутирует. Кто-то, чье мнение категорически отличается от его, но оттого менее верным оно не становится. Занявший чужое место во главе организации Овервотч Джек Моррисон подавлен. У него нет одного единого мнения на все, он рассматривает ситуацию с разных сторон и никак не может прийти к простому умозаключению: кто в сложившейся ситуации оказался прав, а кто виноват. Мужчина, бесспорно, проявил себя. В этом не было никакой напыщенности или игры: он не хотел покрасоваться и намеренно продвинуть себя, как честного и верного своему делу руководителя; все, что нужно было Джеку в этой войне — спасти как можно больше жизней, даже если ради этого придется пожертвовать своей. Все стратегии, планы отступлений и тактики вырисовывались в его сознании сами собой. У него не было иного выбора, в противном случае они могли потерять намного больше, чем потеряли уже. У них был неоспоримый лидер, глава организации и уважаемый человек в лице Рейеса, но ни у кого не было времени спорить о том, кто должен вести людей в этой битве и, возможно, именно отсутствие своего места подтолкнуло Моррисона к тому, чтобы разделить эту ношу с важным для него человеком. Но все вышло не так, как он того хотел. Мужчина отрывает взгляд от металлических пластин, покрывающих потолок и стены, разворачивается на бок и подкладывает одну руку под подушку. На дворе третий час ночи, но ему сегодня не спится. Впрочем, как и предшествующие пару недель. С тех пор как под пристальным наблюдением правительства он выбился вперед и затмил славу своего верного товарища (друга, любовника…), отношения между ними резко сменили свое направление. По неясным для невооруженного глаза причинам общаться с Гэйбом стало… тяжело. Все темы, которые он поднимал, так или иначе, сводились на нет. Молчаливые паузы, что прежде не являли собой ничего тяжелого или неправильного, повисают в воздухе свинцовой пылью, забивая легкие и кружа голову при любой малейшей попытке вздохнуть. Лицо его соратника приобрело еще более мрачные краски, нежели прежде, а сам ударился головой в новое увлечение: свое собственное подразделение крупной организации, в которое, откровенно говоря, Джек впутываться всего-навсего не хотел. Он переворачивается на другой бок в попытках найти наименее раздражающее его тело положение, в котором не будет ломить кости и болеть спина; каким бы угрем по постели блондин ни извивался, он испытывает дискомфорт во всех знакомых и незнакомых ему позах. Над головой равномерно раздается один и тот же звук через определенный промежуток времени: стук, будто кто-то намеренно бьет кувалдой по твердому полу, намереваясь пробить к нему путь. Моррисон терпит до последнего и даже прикрывает глаза. Страшнее всего в этом дерьме то, что он ни в коем случае не считает себя виноватым, ни при каких обстоятельствах не скажет, что этого места он не заслужил. Он догадывается, что это отчасти тоже играет свою роль в обиде друга, но не собирается лгать и выдумывать байки о том, что Рейес достоин места руководителя больше, чем он. Нет, они оба проявили себя, и проблема лишь в том, что, к сожалению, заметили в нужный момент его одного: Джек рассудителен и адекватно расценивает собственные и чужие возможности; никакой паники, только уверенность и здравые взгляды на ситуацию; верный подход к разделению ролей, обязанностей; он ни в коем случае не растеряется, если окажется загнанным в угол, он найдет выход из тупика, чего бы это ему ни стоило. Гэбриэл Рейес разделяет с ним эти качества, но в некоторых аспектах от своего товарища он много отличается. Гэйб нетерпелив и вспыльчив, иногда принимает поспешные решения и в планах по достижению конкретных целей порой забывает обдумать потери, которые им бы пришлось понести. У них разный подход, разный стиль руководства и несколько отличные друг от друга ценности, но, наверное, нельзя сказать, что кто-то из них поработал в своей жизни меньше, чем кто-то другой. Он привык держать спальное место в чистоте, но сейчас складывается тупое ощущение, словно вся постель засыпана крошками хлеба, болтами, иглами и чем угодно еще, что впивается, царапает и рвет его кожу. Моррисон сбрасывает с ног тонкое покрывало и поднимается с постели. Находиться здесь просто невыносимо, от размеренных постукиваний — что со временем, конечно, слегонца умолкли — становится дурно, ему всего-навсего хочется пройтись и, может, глотнуть свежего воздуха. Пройдет еще всего несколько часов, взойдет солнце и зазвенит будильник, оповещая о наступлении нового дня. Мужчина будет вынужден вернуться к рутинной работе, принятию каких бы то ни было решений, общению с людьми без демонстрации своих внутренних переживаний и желания уйти от всего этого хотя бы на пару недель. Ноги ведут его сами: он знает базу наизусть и смог бы пройтись по ней даже с закрытыми глазами, не врезаясь в стены, попал бы именно в ту точку здания, куда и намеревался прийти. Он забредает на кухню, где никого, естественно, не оказывается. Поздней ночью солдаты набираются сил перед новым днем, пока их руководитель бродит по коридорам с осунувшимся лицом и бело-зеленым оттенком кожи, напоминая мертвеца. Кружка крепкого кофе — не лучшее решение для человека, что собирался передохнуть и вздремнуть часок-другой перед пробуждением, но Моррисона это не заботит. Он прячет лицо за чашкой и закрывает холодильник, убедившись, что для него там уж точно ничего съестного не найдется. В общем-то, ему все равно. Блондин спешно выходит с кухни, ноги снова ведут его своей дорогой. Они ведут его сквозь коридоры, рассекая просторы массивного здания, тихо — еле слышно — шаркая пятками по ковру. Так выходит, что по стечению обстоятельств он оказывается возле спальни Рейеса, буквально в метре от двери. Она слегка приоткрыта, а из узкой щели в дверном проеме на темно-синий узор пола падает желтая полоска света. Он не спит. В прошлом Джеку не пришлось бы думать перед тем, как зайти в эту дверь и прикрыть ее за собой, улавливая чужую улыбку и растягивая собственные губы в ответ. Они могли даже не разговаривать — просто поздороваться и снова погрузиться в томительное молчание, пока один занят своим делом, а второй почти по-юношески влюблено наблюдает со стороны. Они уже давно не дети, но Гэйб частенько любил сравнивать любовника с мальчишкой, который бегает за ним по пятам, старательно вымогая у своего предмета воздыхания внимание. И если прежде снисходительные взгляды, словно на ребенка, порой выводили Моррисона из себя, сейчас он отдал бы многое, чтобы мужчина еще раз взглянул на него хотя бы вот так. Коммандер мнется перед чужими дверьми и пытается заглянуть вовнутрь, напрочь забывая о кружке с быстро остывающим кофе в руке. Он ведет себя совершенно беззвучно, но в этой оглушающей тишине ему начинает казаться, будто Рейес вот-вот его засечет: услышит биение сердца или равномерное беззвучное дыхание. Разглядеть ему ничего так и не удается, взгляд лишь один раз на короткую долю секунды касается обнаженного плеча и тут же упускает его из виду. — Так и будешь стоять там или, может, войдешь? Джеку кажется, будто он проглатывает собственное сердце. Желудок сводит, но он не поддается внезапной тревоге и кончиками пальцев толкает на себя дверь. Он не улыбается, как хотел, он просто запирает себя в комнате с бомбой замедленного действия и упирает взгляд в чужой затылок. Мужчина даже не поворачивается к нему, чтобы поприветствовать, и он невольно задумывается о том, когда в последний раз они прикасались друг к другу. — Ты очень проницателен, — старается звучать он как можно спокойнее, ненавязчиво делая несколько совсем маленьких шажков вглубь комнаты. — Как и всегда, — с укором отмечает Гэбриэл и, о боже, наконец разворачивается к блондину боком, оценивая его взглядом несколько коротких секунд. Он издает в ответ лишь тихий смешок, но больше не находит слов, чтобы вернуть к себе чужое внимание. Оборачиваясь, Моррисон ставит кружку на невысокую тумбу и быстро прикидывает план действий, который никак не хочет собраться в полноценную цепочку дальнейших событий. Очередная молчаливая пауза выводит блондина из равновесия и буквально выкачивает из него все силы, но вот второго присутствующего в комнате человека, отнюдь, это, кажется, совсем не заботит. Тот продолжает заниматься своими делами, не придавая должного значения чьему-либо еще присутствию, что разрывает еще больше шаблонов внутри всех пониманий нового лидера Овервотч. Джек долго и тупо сверлит взглядом чужую спину. Все происходящее между ними настолько его страшит, что он забывает хотя бы просто уйти с порога и приземлиться куда-нибудь: в крупное кресло с высокой спинкой на трех небольших колесиках или на постель. Ему кажется, что ни одно его слово сейчас не будет иметь ни веса, ни ценности для кого-то, перед кем его сердце бьется в три раза сильнее и в данном случае больнее. Руки мелко дрожат и ладони отчего-то потеют, он никак не может себя успокоить и совсем не в силах объяснить такой страх перед человеком, который в прошлом внушал ему надежду и силы. И в итоге он приходит к самому необдуманному и простому плану, что мог возникнуть у него в голове: быть собой. — Так много работы, что нет времени даже немного передохнуть? — он задает базовый вопрос просто на автомате, широкими, но не самыми уверенными шагами приближаясь к мужчине со спины. Крепкие молодые руки обхватывают талию, а гладко выбритой щекой Моррисон прижимается к мягкой коже на шее своего некогда любовника и возлюбленного. Лишь от одного этого несчастного прикосновения все тело, в особенности мышцы внизу живота, вдруг напрягаются и становятся каменно твердыми. Жар широкого тела обжигает в местах, где их кожа соприкасается, а запах кружит голову: от Рейеса пахнет мужчиной. Смесь соленого пота — результатов усердной работы, одеколона — почти выветрившегося за сутки, силы — крепкая стойкость и уверенность в себе и том, чем он занимается. Он сводит с ума, близость с ним опьяняет. Джек скучает по нему. Неудовлетворенный чем-то, за что зацепился взглядом в бумагах, на которые нацелено все его внимание, мужчина тихо ругается на испанском и не торопится отвечать на поставленный вопрос. А Джек вовсе не против. В этот момент он занят лишь размышлениями о том, как контрастирует цвет серой майки с темным цветом кожи, и как же сильно хочется с него ее сорвать. — У меня нет времени прохлаждаться. Я занят не меньше вашего, коммандер Моррисон, — и лучше бы он так и продолжал молчать, проносится в голове блондина, когда он демонстративно шумно вздыхает, призывая приятеля образумиться и прекратить эти детские задирки. — Гэйб, — чуть строго, но больше просто требовательно произносит он и, отвлеченный чужими словами, слегка отстраняется от спины товарища. Ничего оскорбительного в этих словах нет, но тот тон, с которым они были произнесены, убивают все настроение и желания. Момент упущен, блондин медленно опускает руки, но не отходит ни на шаг. И хуже всего то, что останавливаться Рейес не намерен. Выпустив яд, он просто замолкает и продолжает заниматься своим делом, создавая видимость, будто он здесь один, словно Джек не обращался к нему, не заходил и даже мимо не проходил. Будто они вовсе не знакомы и не близки, словно не он говорил «люблю» и что готов свернуть шею любому, кто попытается их разлучить. Гэбриэл разбрасывался букетами красивых слов, но сейчас Джек видит совершенно другого человека: холодного, отстраненного и непричастного ко всему тому, что было между ними прежде. Он имеет место наблюдать, как дрожит и напрягается чужое плечо, когда он касается его кончиками холодных пальцев. Это не его Гэйб. Не тот мужчина, который однажды разжег в нем искру и вынудил взглянуть на современный мир с избытком технологий с совершенно иной стороны. — Нам нужно поговорить, — вдруг прерывает он тишину и слегка раздражается, когда понимает, что его слова совершенно никак на собеседника не влияют. Тот лишь откладывает лист бумаги и тянется за следующим, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не прыснуть очередной ядовитой фразочкой вновь. — О чем мы должны говорить, Джек? Он словно делает все, что ему под силу, чтобы не отправить любовника в дальний путь на три буквы. Как может избегает разговора, что, рано или поздно, все равно состоится, и строит из себя дурака. И то ли недопитая чашка крепкого кофе, то ли ноющая от всего происходящего в груди усталость придает Моррисону сил и уверенности, чтобы бороться за все то, что они строили долгими годами совместной службы. Он решительно расправляет плечи, хмурит слегка свои брови и делает небольшой шаг назад, всеми силами стараясь расслабиться и выглядеть как можно более непринужденно. К сожалению, не выходит, его буквально трясет: он злится и многого не понимает. Даже осознавая то, насколько могло задеть его мужчину решение отдать командирский пост другому человеку, глава всея организации предполагал, что все это временно. В свое время было сказано так много громких слов, после которых он позволил себе наивно полагать, что обида забудется, а Рейес поймет, что Джек далеко не тот человек, которого во всей этой ситуации необходимо винить. Однако вопреки всем его ожиданиям, ситуация протекает совершенно иначе, развиваясь совсем не так, как бы ему хотелось. Он просто теряет терпение и хочет со всем разобраться раз и навсегда. — Так и будешь строить из себя жертву, Гэйб? — он почти без преувеличений может сказать, что лично наблюдает, как волосы на чужом затылке становятся дыбом. Лидеру подразделения Блэквотч осталось встать на четвереньки и изогнуть дугою спину, изображая озлобленного напыщенного кота, шипящего и готового вцепиться тебе в глотку в любой момент. Но тот не совершает ничего подобного; проявляет сдержанность и молчит. — Я устал, Гэбриэл. Мне не нравится, к чему твое поведение ведет. Я просто не понимаю, какого хрена ты делаешь вид, будто это я отнял твое место и… Он даже не успевает закончить, его перебивает заниженный грубый голос: — А что, нет? По всему рту расползается горькая желчь, которую Моррисон в этот же миг готов выплюнуть: на пол, в раскрытую ему спину, себе в ноги — куда угодно. Ему просто не хочется молчать, но и сказать в ответ на раскрытые карты ему больше нечего. Если прежде в воздухе витал намек на надежду, на здравомыслие любовника и по совместительству взрослого, мать его, мужчины, то теперь от веры в этого человека не остается ни следа. — Вот, значит, как ты рассматриваешь эту ситуацию? Думаешь, я сделал все это намеренно, просто чтобы спихнуть тебя с поста, который, кстати, заслужил не меньше твоего? — он прекрасно понимает, что последняя фраза становится последней каплей, и прежде, чем Рейес успевает обернуться и что-то сказать, он продолжает: — Слушай, я понимаю, что ты чувствуешь. Но в мои планы никогда не входило становиться преградой на твоем пути. Ты ведь и сам это прекрасно понимаешь. К чему тогда все это? Крайнего нашел или что? — … — Гэйб, посмотри на меня, ответь! — Коммандер Моррисон, прошу вас прекратить отвлекать меня от работы и вернуться в свои покои. Проспитесь там хорошенько. Кажется, вы не в себе. Джек ошибся. Сильно ошибся, когда осмелился предположить, что разозлил в этой комнате кого-то, кроме себя самого. Глубокий голос мужчины по-прежнему звучит ровно и спокойно. Он дышит глубоко и медленно, в отличие от задыхающегося блондина за своей спиной. Нет, это точно не тот Гэбриэл, которого он когда-то знал. Это не тот Гэйб, не его Гэйб. Он другой. Чужой, какой-то неправильный. — Я сказал, посмотри на меня! — привычным приказным тоном лидера огрызается он и впивается пальцами в обнаженное плечо, рывком разворачивая собеседника к себе и почти внутренне ликуя. Но о своей резкости его заставляют пожалеть уже через секунду. Напрягшееся туловище Рейеса не западает ему в душу, как важная делать, как нечто, на что стоит обратить внимание. И оттого — от его невнимательности — последующий удар в челюсть становится шокирующей неожиданностью. Пол из-под ног почти уходит, приходится сильно постараться, чтобы просто не потерять равновесие. Во многом ему помогает шкаф с одеждой, находящийся в нескольких шагах позади. Джек врезается в него лопатками и рефлекторно обхватывает нижнюю челюсть еще более ледяными пальцами, чем прежде. Осознание приходит не сразу. Оно нарастает в подсознании медленно, постепенно, заполняя собою все его мысли, назойливо вороша внутренности сотрясшейся черепной коробки. Он не смотрит в сторону Гэбриэла; он легонько отталкивается локтем от дверцы шкафа и все еще пытается прийти в сознание и принять тот факт, что любимый человек только что прописал ему в рожу, скорее всего, вкладывая в этот охуеительно болезненный удар всю злость, все презрение и всю ту ненависть, что накопились в нем за все то время, что они провели порознь, занятые каждый своим делом. В тишине слышно, как за раскрытым окном шумит легкий ветер: тревожит одинокое дерево, шелестят покорно листья. В тишине можно услышать, как бьются сердца — практически в унисон. Погруженные в молчание, они могут слышать собственные мысли так, как если бы это кто-то другой произносил их вслух, находясь рядом. В образовавшейся дыре между словами слышен звук настенных часов — подарок из прошлого. Моррисон выжидающе разглядывает постельное белье, изучает его взглядом и чего-то ждет. Только потом он поднимает глаза и, что странно… ему кажется, будто он видит в чужом лице оттенки растерянности. Как будто Рейес и сам этого не ожидал. Будто кто-то другой управлял им подобно кукловоду марионеткой. И Джек прекрасно знаком с именем марионетчика, дергающего за ниточки. Впрочем, такого ответа ему достаточно. — Я понял, — от новых движений челюсть чуть ли не скрипит и истошно ноет, еще не отошедшая от случившегося. Гэйб беззвучно раскрывает и тут же закрывает свой рот, а блондин спешит на выход, в достаточной мере получив ответы на все волнующие его вопросы. Кажется, сквозь гул в ушах он различает потерянное «Джек», глубоким низким голосом человека, которого они оставили на поле боя. Умирать. Он не оборачивается, ведь знает, что фантомные голоса в его голове — лишь желание вернуть того, кому продал собственную душу. Но как только он обернется, он встретится взглядом с лицом все того же равнодушного существа, которым стал некогда его сослуживец, близкий друг и любимый мужчина. Он оставляет кружку с остывшим кофе как сувенир и уходит прочь. Этой ночью ему так и не удается уснуть.× × ×
За двухметровыми ржавыми дверьми его ожидает снайпер. Амари находится на позиции, прицелившись и выжидая лишь подходящего момента, чтобы совершить контрольный выстрел в голову противнику. Амари была осведомлена об отношениях Моррисона и Рейеса почти с первых нот, но тем не менее не дрогнет рукой, когда взгляд коснется нужной фигуры. Солдат ее ни в чем не винит, Жнец — это лишь безжалостная оболочка беспечного существа, жаждущего мести. Скрытый за маской человек не Гэбриэл Рейес, кто бы там и что не говорил. Гэбриэл Рейес погиб под обломками уничтоженной базы ныне прикрытой организации Овервотч. Собственно, как и он сам. Густой дым мягким касанием скользит сквозь дыру в ноге, сужается и приобретает форму: очертания человека, столкнуться с которым здесь ни в чьи планы, к сожалению, не входило. Еще миг. Над ним черной тенью возвышается тот самый Жнец, жаждущий отмщения. Он издает хрипящие звуки, похожие на смех, а мужчина не может даже поднять головы, чтобы его увидеть. Выбитое плечо трещит от боли, и он опускает нежно, но в то же время крепко удерживаемую винтовку. Она падает на колени, но по злой воле судьбы неудачно задевает пулевое ранение. Оставленное патроном одного из дробовиков, которые человек в маске зажимает когтистыми пальцами, неспешно шагая ближе к нему. — Как же жалко, — различает слова незнакомым голосом Джек и все же откидывается снова назад. Противник не в состоянии увидеть того, как широко и почти искренне-искренне улыбается Солдат — загнанный в угол зверь, что в один единственный момент не смог найти выход из тупика. Будь у него силы, он обязательно усмехнулся бы в ответ, но при тяжелом ударе он, кажется, пробил себе парочку ребер, и каждое движение отдается гнетущей болью, терзающей его будто за все его промахи. Наверное, именно так думает Гэбриэл, наслаждаясь положением состарившегося товарища. Ему хочется сказать что-то в ответ, съязвить и выставить этого мудака полнейшим кретином. Уже без разницы, что именно он сейчас скажет, нацеленный ему в лицо дробовик не предвещает ему никакого приятного завершения неожиданной встречи. Что бы он ни сказал, Гэйб спустит курок, выпустит из него дух и насладится растекающейся по полу кровью. Она будет смешиваться с пылью, грязью и щебенкой, а тяжелые черные ботинки противника будут топтаться в ней подобно радостному ребенку в луже воды. Ну и кто теперь из них мальчишка? Молчание затягивается слишком надолго. В прошлом, после той роковой ночи, Моррисон пообещал себе, что между ними больше не возникнет этой дебильной паузы. Что он не позволит им вновь оказаться в неловкой ситуации, из которой выпутываться придется ему самому. И он пытается что-то сказать, но давится собственной кровью и надрывисто кашляет, мужественно вытерпливая всю боль, распространяющуюся по телу. — Ох, Джек, ты стал совсем плох. Крысу, вроде тебя, прибить-то жалко, — и снова чужеродный звук, позиционирующий себя, как смех. Мужчина вновь поднимает глаза, цепляется взглядом за языки таящего в воздухе черного дыма, а затем пытается сквозь отвратительную белую маску увидеть лицо человека, скрывающегося за ней. — В следующий раз тебе стоит позаботиться о себе, а не о кучке жалких проституток, забредших не в тот район. Слово за словом Рейес бьет истерзанного Солдата под дых. До него, кажется, по жизни все слишком медленно доходит: он понимает, что к нему проявили никому не всравшееся милосердие лишь тогда, когда противник поворачивается к нему спиной, укладывая дробовики на свои плечи. Темная фигура оставляет за собой почти прозрачный черный след, а также привкус горечи, злости и душераздирающего отчаяния, подрывающего рвать глотку, но он не такой. — Эй, урод, — он все же находит в себе силы. Пусть голос слаб, дрожит и еле различимо хрипит, но он поднимает голову выше и произносит буквы, складывая их в слова, а слова намереваясь сложить в одно единственное предложение. Суждено ему сегодня здесь сдохнуть или нет — уже не слишком важно. Это было важно вчера, неделю, год назад. Но сейчас вся эта погоня за местью, которой они посвятили свои ебаные жизни — кажется полнейшей херней, дурацкой игрой без логического завершения. Моррисон выдыхает свои слова, выдавливая последний воздух из легких, чтобы его можно было услышать. А темная фигура впереди послушно встает на месте в томительном ожидании. — Передай Гэйбу, что я люблю его. Прошло немало лет с тех пор, когда он в последний раз говорил эти слова вслух. Много воды утекло: его лицо покрыто шрамами и голос звучит грубее, уже не такой сладкий, как в те времена. Возможно, тогда он, и правда, был лишь мальчишкой, просто цифра возраста ему не соответствовала. Возможно, тогда он действительно верил в то, что у любой истории любви есть счастливый конец, но теперь он знает больше. И если бы только за его спиной крылось запасное оружие, он без раздумий выстрелил бы в широкую спину Жнеца, целясь прямиком между лопаток. Но такой возможности ему никто предоставлять не намерен, а существо в черном одеянии оборачивается к нему то ли медленно, то ли быстро. Мир перед глазами начинает двоиться, он потратил слишком много сил, пытаясь докричаться до человека, который некогда в этом теле жил. Моррисон не видит и не может сказать наверняка, но он уверен, что за маской стеклянный озлобленный взгляд упирается ему прямо в лицо. Эта мысль удушает и выбивает из него последний дух. Хотя, пожалуй, вбитая в лоб пуля бьет гораздо сильнее, но Джек успевает ощутить эту боль лишь на несколько недолгих секунд. Наверное, достучаться до Гэбриэла Рейеса ему все-таки удалось. Потому что никто другой с такой твердой рукой не пробил бы ему череп выстрелом из дробовика. На это способен лишь он. Его Гэйб.