You see the whole world burning

Намму смотрит на Руту с явным неодобрением, но не говорит ни слова, когда подруга стягивает рубашку. Прохладнее, к сожалению, не становится, но Рута не слишком-то и рассчитывала на скорый успех. Она поводит плечами и обтирает пот, проступивший на смуглой редгардской коже — а на её лице проступает улыбка. – Давай, возвращайся уже к работе, – ворчит на неё Намму. Эльфийка спешно отводит взгляд, не желая глядеть на скандально обнажившуюся грудь, и Рута не выдерживает, смеётся. В некоторых делах Намму – скромница, каких поискать, и даже рабству не удалось вытравить из неё застенчивость. Рута ей немного завидует. Намму любит ворчать, но вообще она – отличная девка, пусть и сама из серых. Этот народ Рута, мягко сказать, недолюбливает — и по вполне понятным причинам. Даже серые-слуги ведут себя нагло, заносчиво и не стесняются обходиться с Рутой и остальными словно с домашней скотиной. Чего уж тут говорить об их господах! “Хозяевам” нравится притворяться, будто они – какие-то высшие существа, по праву рождения вознесённые над остальными смертными. Порой они действительно кажутся таковыми, когда, чистенькие, нарядные и благоухающие духами, маячат где-нибудь вдалеке, задирая нос. Но Руте известна правда. Она отстирывает за “высшими существами” пот, грязь и месячную кровь и знает, что где-то там, за шелками и бархатом, таятся самые обыкновенные люди – чёрствые, злые, порочные люди, не видящие ничего зазорного в том, чтобы владеть другими... Рута привыкла к работе прачкой, но с месячной кровью всегда приходится хуже всего: запах вокруг стоит, как на скотобойне. Да ещё и жара! Подобной жары Рута не помнит даже в родном Рихаде - влажной, густой и душной жары, отбивающей всякое желание работать. Не то чтобы она и в прохладную пору горела желаньем отстирывать с нижних юбок чужую кровь, но нарываться на порку Рута хочет ещё меньше. Даже им с Намму, привычным к такой погоде, приходится тяжко. Чего уж тут говорить о Свее? Стоит той хоть немного поработать на солнце, как её светлая северная кожа тут же краснеет, точно сырое мясо, а после и вовсе сходит лохмотьями. Рута слышала как-то, что алхимики продают особые мази, способные уберечь от таких ожогов. Но разве будет кто-нибудь тратиться на рабыню? А если она заартачится и не захочет работать там, куда её поставили, то может запросто угодить на рисовые поля, где ей придётся ещё тяжелее. Или на рудники, где мало кто проживает дольше, чем пару лет. Намму из серых, но, как ни крути, она отличная девка и, как старшая над прачками, не боится давать Свее поблажки — даже рискуя самой лечь под кнут. Рута эльфийке немного завидует: сама она чувствует, будто каждый прожитый в рабстве день медленно убивает в её душе доброту и сострадание. Торговля рабами запрещена в Империи, но это не помешало дядюшке Хему продать племянницу-сироту в Морровинд, — в нагрузку к одиннадцати превосходным рихадским коврам! — а заодно и присвоить её наследство. И пусть тёмных эльфов Рута не слишком-то любит, но и среди них попадаются достойные люди, а среди редгардов встречаются подлецы и мерзавцы... День идёт своим чередом, и щёлок привычно жжёт прачке руки. Когда её наконец подменяет Свея, закутанная так основательно, что от одного её вида становится жарко, Рута не может сдержать блаженного вздоха. Ветер переменился, и с речки повеяло долгожданной прохладой; Рута решает немного вздремнуть до следующей своей смены. Она уже примечает себе подходящий разлапистый куст, щеголяющий густой тенью, но, как оказалось, здесь её опередили. Рута легка на ногу, и ей удаётся застать их врасплох — двух пареньков, что подглядывали за прачками. По правде сказать, у речки такие шпионы – самое что ни на есть обычное дело, но эти оказались совсем детьми, и оба – тёмными эльфами. Один пускается наутёк сразу, однако второй – застывает перед Рутой, как кролик перед удавом. Он вмиг заливается краской, — весь, от тощей мальчишеской шеи и до оттопыренных острых ушек, — и девушка запоздало припоминает, что так и не надела рубашку и щеголяет сейчас в одной нижней юбке. – Рута! Она оборачивается невольно, и чары рассеиваются: мальчишка тут же задаёт стрекача. – Это хозяйский, – немного испуганного произносит Намму. Ей лучше знать: для Руты все тёмные эльфы на одно лицо, и только по голосу и волосам она наловчилась немного их различать. – Не маловат ли он, за девками подглядывать? – вздрогнув, рассеянно интересуется Рута: ветер холодными жадными пальцами гладит её разгорячённую кожу, и сон как рукой сняло. Намму в ответ лишь пожимает плечами. Сколько ему было, их маленькому шпиону? Кажется, не больше десяти, хотя у остроухих порой и не разберёшь, сколько им там стукнуло на самом деле: Намму уж точно не выглядит на свои сорок три... Руте смешон его стыд: стыд мальчишки, окаменевшего при виде нагого женского тела. Другие вещи, куда как более постыдные вещи творятся в месте, что он называет домом. Но разве “хозяевам”, что по праву рождения вознесены над остальными смертными, есть дело до своих рабов? Рута уверена: именно в этом таится подлинное бесчестие.