You see the whole world burning

Ваниль… ваниль, жасмин, апельсиновый цвет и что-то неуловимо мягкое, лёгкое, нежно-безбрежное — запах, знакомый и прежде, воистину незабвенный запах… Но всё остальное подёрнуто дымной мутью. Ты приходишь в себя, и не в силах вспомнить, когда исхитрился заснуть… или потерять сознание? “Что”, “где” и “когда” слиплись в твоей голове в плотный комок рисовой каши. Ты приходишь в себя, небрежно связанный — примотанный к стулу? — и с повязкой на глазах. Тебе ничего не грозит, ты в этом уверен так же твёрдо, как и в том, что солнце заходит на западе. Но, как это часто с тобой бывает, реальные, неподдельно-вещественные угрозы меркнут пред теми, что воссоздаёт твой разум. Что тебе эти путы, когда твоя магия, вольная и невзнузданная, струится по венам и чёрно-чернильными змеями вьётся на коже? Что тебе эта повязка, когда большую часть своей жизни ты приучался не слишком-то полагаться на зрение? Не в первый раз ты переживаешь подобное, и прежде тебе всегда удавалось выпутываться с блеском. Но в этом-то и таится, оскалив кинжальные зубы, причина твоих забот: в обманчиво-дерзком, вечно дразнящем сродстве. Ты знаешь, что сейчас тебе ничего не грозит, но прошлое — ничтожнейшая возможность его повторения? — тревожит тебя намного сильнее, чем видимость уязвимости. Что тебе эти путы, что – преходящая слепота? Смутная тень предательства пугает тебя намного сильнее, но ты не сдаёшься на милость страху, даже когда незнакомый визгливый голос грозит тебе: – Ну вот, теперь ты за всё заплатишь! – Это совсем не смешно, Джашана. Развяжи меня, будь так любезна. – Не пререкайся со мной, тёмный эльф, или я затолкаю эти слова тебе в глотку! – Как ты изменила голос? – спокойно интересуешься ты, не обращая внимание на угрозы. – Зелье, заклинание? И чем ты меня опоила? И Джашана сдаётся, откликаясь собственным — бархатным, и густым, и чуть поскучневшим — голосом: – Зачарованное кольцо для меня и безобидное снадобье – для тебя... Как ты догадался? – спрашивает она, стягивая с тебя повязку. Руки, впрочем, Джашана тебе развязывать не спешит и, отступив назад, смотрит насмешливо. С объяснением ты — ей под стать! — вовсе не думаешь торопиться и отвечаешь таким же насмешливо-ироничным взглядом. На Джашане просто чудовищное платье, какого тебе ещё не приходилось видеть. Несмотря на достаточно скромный крой, лёгкий, летящий шафрановый шёлк не оставляет совершенно никакого простора воображению. Смотреть – форменная пытка: чернильные локоны-лепестки, выбившиеся из непривычно небрежной причёски, и крупные золотые серьги в маленьких и округлых человеческих ушках, и царственная шея… А ниже – хуже: сочная желтизна схлестнулась с тёплой кофейной кожей, — какой бесподобный контраст! — и глазу открыт, омытый струящимся шёлком, каждый изгиб этого бесконечно-манящего тела. Взглядом ты невозбранно скользишь по нему… и тут же творится самая настоящая магия: стоит тебе чуть задержаться взглядом на мнимо-благопристойно прикрытой груди Джашаны, как из-под ткани отчётливо проступают её соски. – По запаху, – произносишь ты наконец — с невозмутимостью, которой и близко не чувствуешь. – По запаху, дорогая: я прекрасно помню твои духи… Но скажи же, зачем весь этот театр? Она улыбается — бело-жемчужные зубы сверкают, как молния на предгрозовом небе — и со сладостным недоверием переспрашивает: – Ты настолько во мне уверен? – Я слишком высокого мнения о тебе, дорогая моя, чтобы принять это за серьёзную попытку мне навредить. Если бы ты в самом деле решила поймать меня в ловушку, то не ограничилась бы… что это, шёлковые ленты?.. Так или иначе, но подобные шутки мне не по нраву, так что я не прочь послушать, как ты со мной объяснишься. – Сегодня Фестиваль клинков, batek sen, – отвечает она до смешного просто, – и в этом году я бы хотела встретить его воистину незабвенно. Не без труда ты удерживаешь на языке ремарку о том, что торжества над таким врагом — и, главное, в такой манере! — её предки точно бы не одобрили: это больная тема для вас обоих. Вместо этого ты аккуратно высвобождаешь руки, развязываешь себе ноги и, не скрывая возбуждения, тянешь лениво: – Если ты так хотела меня связать, тебе стоило только попросить. Нам очень повезло, что я тебя узнал. Иначе я мог бы отреагировать... нервно, и тогда нам обоим было бы больно и грустно — вне зависимости от конкретного результата. – То есть, сам концепт не вызывает у тебя отторжения? – на всякий случай уточняет она. – Ограничение контроля по взаимному согласию? Нет. Но, всеблагие АльмСиВи, не нужно таких сюрпризов — и никаких зелий, влияющих на сознание! – почти против воли ты повышаешь голос, а ядовитая ласка воспоминаний явственно проступает в изломе твоих бровей и изгибе губ. – К слову, сколько времени я потерял? – спрашиваешь ты в тщетной попытке вынырнуть из омута памяти. – Не больше четверти часа, но из-за снадобья мысли какое-то время будут немного путанными. Скоро всё придёт в норму. – “Считайте только счастливые часы”, разве не так, Джашана? – вздыхаешь ты, посерьёзнев. – А у нас их и без того немного. Ты встаёшь на ноги, в два шага преодолеваешь разделяющее вас расстояние и осторожно, нежно берёшь её за руку; ладошка горячая и чуть дрожит, а в карих глазах – вина. Ты ведёшь её руку вверх — к шраму, что скрыт у тебя за волосами. Джашана – умница, и прекрасно понимает, что это может значить. Она молчит — подрагивают густые чернильные ресницы — и ждёт терпеливо, пока ты отыщешь правильные слова. И, отведя её руку назад и вскользь прикоснувшись губами к запястью, ты говоришь ей: – Когда моя женщина провернула похожий трюк в прошлый раз, мой лучший друг чуть не стал закуской, мне – чуть не раскроило череп… а виновница торжества “чутью” не отделалась. Не делай так больше, любимая. Хорошо? Джашана вздыхает, смущённо отводит глаза. – Ты и правда уверен во мне, batek sen, а я того явственно не заслуживаю. Месяцы, проведённые вдали от тебя, скверно влияют на мой рассудок, – она прячет голову у тебя на груди — ты с готовностью приобнимаешь её за плечи — и говорит негромко: – А рядом с тобой я и вовсе думаю чем угодно, но только не головой. Прости меня. Прощать тебе нечего, а на губах её – прежняя нежность и сладость ванили... – А между тем, сам концепт... вовсе не вызывает у меня отторжения, – напоминаешь ты, когда у вас наконец кончается воздух. – Может, тогда накажете меня, серджо? – тут же подхватывает Джашана — и улыбается, словно Мефала. Но в сей особый для дочерей и сынов Хаммерфелла день ты без особенных колебаний отказываешься от предложенной роли — и ни мгновения не сожалеешь. В этом году Фестиваль клинков вы провожали воистину незабвенно.