You see the whole world burning

Ратис серьёзно советует тебе не идти, а Лларен даже предлагает помочь с изобретением отговорок. – Мой дядя женится, – отвечаешь ты. – Серджо советник Релви — женится. Я не могу не явиться на свадебный пир. И друзья не спорят: слишком хорошо тебя знают — и знают, что спорить попросту бесполезно. Ты принял решение и готов взглянуть в глаза последствиям: иное было бы трусостью, недостойной благородного мужа. Трусостью, какую ты не имеешь права себе позволить. “Твой дядя женится” – это хорошая, правильная, пристойная формулировка, которая совершенно не отражает того, что происходит на самом деле. “Серджо Тедрас Релви, один из самых молодых и амбициозных советников дома Индорил, берёт нынче в жёны Неласу Вандас, троюродную племянницу его величества Хлаалу Атина Ллетана” звучит уже немного получше, но и это – далеко не вся правда. Правда делает нас свободными. Правда нас отравляет, и ядом полнится твоя голова, когда ты снова переступаешь порог этого дома — дома, в котором провёл шесть самых болезненных лет своей жизни. Дома, в которой ты предпочёл бы вовеки не возвращаться. “Твой дядя женится”, что за прекрасный повод! Многое переменилось с тех пор, как ты бывал здесь в последний раз, на поминках деда — Тедрас довольно смело перекраивает под себя отцовское наследство, — но ты по-прежнему видишь вокруг знакомые с детства лица… вроде Ллатисы Седериан, которая дослужилась до экономки. Тебе почти хочется ей в открытую поаплодировать: “дружба” с твоей когда-то опальной матерью окупилась для стервы сполна — и принесла превосходную прибыль! Тебе почти хочется сжечь этот дом дотла и солью присыпать свежее пепелище, но ты улыбаешься и хвалишь выписанные Тедрасом из Даггерфолла шпалеры. Мерам, обложенным хворостом, не стоит бросаться огненными шарами, а ты и без того чувствуешь, что вот-вот загоришься. К чему же терзать себя понапрасну? Ты знаешь, что самое сложное только лишь ждёт тебя впереди, и бережешь силы. Как это часто бывает, ты не ошибаешься — пусть даже ты и рад, головокружительно рад бы был всё-таки ошибиться. Вопреки той славной даггерфолльской поговорке, не везёт тебе не только в картах. Ратис серьёзно советовал тебе не идти, а Лларен даже предлагал помочь с изобретением отговорок. Но вовсе не из-за застарелых обид и тягостных детских воспоминаний друзья отговаривали тебя от визита в поместье Релви. Они не настолько низкого о тебе мнения, пусть даже тебе и частенько кажется, что ты не заслуживаешь ни верности их, ни веры. Но в конечном счёте, дело даже не в том, что твой дядя женится — или, вернее, не только в этом. Дело в его невесте — или, вернее, в уже-супруге. Дело в Неласе… но не в Хлаалу Неласе Вандас, троюродной племяннице короля и благородной девице с отменным приданным — во всех отношениях выгодной партии! Дело в Неласе – девушке с родинкой-капелькой на правом запястье и алыми колдовскими глазами, девушке, что с увлечением рассказывала тебе когда-то о коловианском влиянии в архитектуре Киродиила, и девушке, перед которой ты так неосмотрительно щеголял знанием самых последних сонетов “Велена Серетила”. Девушке, в которую ты (был) влюблён. В Морнхолде, в круговерчении пышных храмовых церемоний переживать это было намного проще. Происходящее казалось далёким, каким-то немного ненастоящим: невеста в траурно-серых одеждах, жених в индорильском доспехе, заученные фразы, отточенные жесты… Но новый виток свадебных торжеств сумел-таки затянуть тебя в бездну. Сейчас тебе не по силам отгородиться призраками: всё сделалось слишком реальным, влажно-вещественным, необратимо непреходящим. Вокруг лишь родичи и близкие друзья молодой четы, и от освобождающе-ядовитой правды тебе никуда не деться и никак не спрятаться. Неласа и Тедрас – прекрасная пара, и этого нельзя не заметить. Оба – картинно-красивые, высокородные, молодые, влюблённые и счастливые... и последнее ранит тебя куда как сильнее, чем ты надеялся. Да, ты не можешь не видеть чужие любовь и счастье — в каждом случайном взгляде супругов Релви и в каждом их безотчётном жесте! Ты не можешь их видеть и не давать при этом волю своему неуёмному, неуместно богатому воображению. Ты не можешь не представлять себя на месте Тедраса. Неласа прекрасна, как и всегда, — и прекрасна совершенно по-особенному: ей невероятно к лицу и тихая радость, и ясный лучистый взор, и вязь ритуальных узоров из хны, змеящаяся по лбу и щекам, и предвечерняя синь свадебного платья, выгодно оттеняющая и нежную серо-жемчужную кожу, и яркий рубиновый блеск её дивных волос. Ты презираешь себя за то, что не можешь искренне за неё порадоваться. Неласа заслуживает от тебя много большего, чем эта тихая злая зависть — и много большего, чем ты когда-либо мог ей дать. Да, она прекрасная, светлая, чистая — слишком хорошая, слишком идеальная для такого, как ты. И ты… “уберёг её” от себя… так ты думал? Ты промолчал. Ты ничего не сказал, когда раз за разом, снова и снова Неласа спрашивала тебя об одном и том же — без слов, но оттого не менее красноречиво. Как бы твои друзья ни любили беззлобно над этим подшучивать, а всё-таки ты достаточно проницателен, чтобы заметить чужую… симпатию. Ты знал, что мутсэра Неласа Вандас была тобой по-настоящему увлечена, ты видел её немые признания и во взгляде лучистых глаз, и в полуслучайных прикосновениях, и в осторожном, немного стыдливом кокетстве неопытной юной девушки. Ты (был) влюблён в неё — но ты промолчал. Что ж, ты принял решение и считал своим долгом взглянуть на последствия: иное было бы трусостью, недостойной благородного мужа. И ты глядишь сейчас, как молодые кормят друг друга с рук гранатовыми зёрнами, и презираешь себя за то, что чужое счастье поднимает со дна твоей чёрной, гнилой души столько зловонной мути. Чего же ты ждал, отвергая её? Что Неласа будет впустую сохнуть по тебе — по тебе?! — аккурат до следующей кальпы? Какое головокружительное простодушие… Ты завидуешь Тедрасу, что само по себе более чем привычно, — и завидуешь совершенно по-особенному. Ты слишком хорошо помнишь, каково это, когда прекрасная, светлая, чистая Неласа смотрит лишь на тебя одного и улыбается так — тайной, только на вас двоих разделённой улыбкой. Ты не можешь не задаваться душными, тягостными, бессмысленно-горькими и неуместно бесчисленными вопросами: Понравился бы Неласе твой куда более скромный дом? Смогла бы она принять все твои тайны? Не пожалела бы она когда-нибудь, что спешно выскочила за племянника, упустив во всех отношениях превосходящего его дядю? Сумел бы ты, вопреки многолетней привычке, не разрушить ваше с Неласой счастье — если бы был достойнее, смелее и лучше, если бы… не промолчал? Ты никогда этого не узнаешь: иным оказался твой выбор. И когда наступает твой черёд, ты натягиваешь на лицо маску благопристойно-сдержанной радости, подходишь к молодожёнам и вымениваешь свои (не)искренние поздравления на ритуальный дар гранатовых зёрен. Знает ли дядя? Тедрас всегда прекрасно владел собой, но ты не думаешь, что он лукавит в своей благодарности: ты не чувствуешь в этом мере ни настороженной ревности, ни злорадного торжества. Какие бы разногласия ни разделяли вас с Тедрасом, а в этот день он заслуживает от тебя много большего, чем насквозь фальшивая, но убедительная игра — актёрство, которого не постыдились бы лучшие театры Тамриэля. Помнит ли Неласа? Она старается скрыть смущение, и, кажется, её любезный супруг и правда ничего не замечает, но ты без труда различаешь на этом до боли знакомом, до боли прекрасном лице тягостную неловкость… только неловкость — там, где когда-то была влюблённость. Неласа протягивает тебе три гранатовых зёрнышка, и капелька-родинка на мелькнувшем из-под пышного рукава запястье вгрызается тебе в грудь, точно топор мясника. Ты вежливо благодаришь свою любезную тётушку — какая уродливая гримаса судьбы! — и только тогда замечаешь вдруг, что у прекрасной Неласы Релви на левой руке – гранатовое кольцо твоей матери. Маска начинает соскальзывать, слова застревают в горле, и ты с трудом удерживаешь себя от того, чтобы не отшатнуться. И всё-таки ты отменный актёр, и Велен, будь он сейчас здесь, а не в Чейдинхоле, мог бы тобой по-настоящему гордиться — ты не испортил своего представления! Обменявшись дежурными любезностями с молодожёнами, ты возвращаешься на своё место и взглядом находишь Эланду Индри. Матушка улыбается тебе этой своей привычной, по-змеиному торжествующей улыбкой, и ты понимаешь: Тедрас – не знает, а вот его обожаемая сестрица снова сумела залезть тебе в голову. Ей ведома твоя мутная, зловонная тайна, и Эланда прекрасно знала, что делает, когда одолжила — подарила? — Неласе своё любимое кольцо. Эланда прекрасно знала, что делает, и ненависть, жгучая алая ненависть к этой женщине переполняет тебя до самых краёв. Ты улыбаешься ей, улыбаешься ласково и тепло, — где-то в твоей голове рыдает восторженный театральный критик, — и салютуешь любезной матушке бокалом. Она прекрасно владеет собой, и всё же картинно-красивое, высокородное, молодое лицо Эланды Индри явственно передёргивает; её гримасу ты засчитываешь себе как первую в этот вечер победу. Ненависть, привычная и даже немного игривая ненависть вытесняет из твоей головы все остальные чувства, и позже, намного позже за этот жестокий демарш с кольцом ты будешь Эланде по-настоящему благодарен. Знай она, как помогла тебе, то, наверное, десять раз пожалела бы о своём поступке. Но ты оставляешь матушку в счастливом неведении и упиваешься злобой — только чтобы не выть от тоски! Большего ты, наверное, не заслуживаешь.