Вьюнок

Больше всего в своей жизни Акабане Карма ненавидел слабость. Он всегда был сильнее, умнее других. Он знал, что может победить. Знал и не беспокоился. Неизвестность пугала. Но он не знал, чего можно ожидать от собственного друга. Нагиса. Он был совершенно непредсказуем и… опасен. Эта неизвестность, непредсказуемость, неопределенность вызывала липкое чувство опасности. Он был маленьким, слишком похожим на девочку и даже милым, но все еще вызывал тревогу, панику, а потому непонятно, когда вдруг его присутствие стало сопровождаться теплыми чувствами в груди. Их отношения были отдаленно-близкими, и Карму это устраивало. Нагиса не сближался, не переставал обращаться к нему на «кун», и это устраивало. Сам рыжеволосый не стремился считать его именно «близким» другом. Не потому, что ему не нужны были друзья, просто без них было свободнее. Это устраивало. А опасность, совершенно внезапно начавшая проявляться в Шиоте, пугала. Потому Карма вынужденно отстранился от него. Отдалился. Это тоже устраивало. Так было проще пережить отстранение. Но, когда Акабане вернулся, застав нового учителя, новый класс, вообще все новое и другое, с чем ему еще предстояло свыкнуться (в перерывах между убийствами преподавателя), дружба с Нагисой начала казаться плотом к спасению от неизвестности. И она была ненормально отдаленной. Шиота был, пожалуй, единственным, кого Карма знал, его неосознанно влекло к нему ближе. Словно под защиту, ведь они давно знают друг друга. Не сказать, что хотелось близости… Но хотя бы убрать официальность. Так будет проще. Вот только со временем отсутствие Нагисы начало вызывать холодное чувство в сердце. С одной стороны, только при отсутствии парня рядом он переставал его опасаться. С другой, не хотел, чтобы тот был вдали. Только его Акабане знал достаточно хорошо, чтобы быть ближе. Чтобы подчинить, завладеть, приручить, привязать к себе. Карма мог подобрать множество слов, чтобы описать чувство влечения к «мелкому зверьку», но никогда бы не назвал это «любовью». А потом холод сменился болью. Жуткой болью, невозможным давлением в грудь, затрудненным дыханием и саднящим горлом. В какой-то момент пронеслась мысль о болезни, но, например, признаков туберкулеза, вроде кашля, пока не было. И вскоре, когда его смогли в драке повалить и избить, он вместе с кровью выкашлял смятый цветок синеватого цвета. Да, это оказалась болезнь. Но совершенно непонятная и не поддающаяся объяснению. И началось. День за днем кашель, день за днем изо рта валились голубые измятые цветы, а грудь все сильнее сдавливало, словно там ежесекундно извивалась змея. Акабане ненавидел эти цветы, эту боль и собственное бессилие. Но он скрывал, усиленно скрывал какие-либо изменения, даже успешно. Успешно по отношению к кому угодно, но не Коро-сенсею.       — Карма-кун, что с тобой? – щупальце коснулось плеча, заставляя вздрогнуть и проглотить очередной рвущийся наружу цветок. Но остальные лежали в раковине, спрятать их рыжеволосый просто не успел бы.       — Все нормально, – отмахнулся парень, воспользовавшись моментом и замахнувшись ножом. Почти задел. «Осьминог» отошел на шаг, продолжая улыбаться, и вдруг покрылся зелеными полосами, взглянув на цветы.       — А ты не влюбился? Глумится. Пара выстрелов, три замаха ножом, но все безуспешно, а горло снова резало, вызывая очередной приступ кашля и рвоты. Однако Акабане не шелохнулся, только усиленно сглотнув.       — С чего бы это? – вполне резонный вопрос. Он кашляет и задыхается, какая тут любовь? Но осьминог медленно приблизился, касаясь щупальцами цветов в раковине и выбрасывая в урну рядом, а потом вдруг порозовел и тут же посинел, сочувствующе похлопав Карму по плечу, от чего тот только бровь в недоумении приподнял.       — Эта болезнь «Ханахаки». Название дословно отражает суть – плевки цветами. Правда, это не вечно… – цвет кожи Коро-сенсея словно стал еще синее, а из глаз – глаза ли это? – полились слезы. — Если объект влюбленности не ответит взаимностью, то исцелиться практически невозможно. Неожиданно осьминог обнял напряженного пояснением Акабане, который переваривал информацию. Объект влюбленности? Неужели он все-таки влюбился? В кого? …В Нагису? Вьюнок. Вьюнок обвивал его легкие изнутри, готовясь разорвать и опутать ребра, прочие органы, сердце, разрывая его одним сжатием. Цветы вьюнка были голубыми, как его волосы. Нежными, как он сам. Легко мялись, легко рвались, легко уничтожались, но всегда были упорны до конца, снова и снова разрастаясь. Никогда не сдавались, заполоняя собой и своими чувствами все вокруг. Семена вьюнка были ядовитыми и опасными. Как он. Не прикоснись лишний раз и выживешь. Загляни глубже, тронь запретное – умрешь. Он и вьюнок были словно змея: гибкие, ядовитые, но внешне очень даже привлекательные. Неудивительно, что именно цветы вьюнка, его стебли сейчас рвали глотку и легкие Акабане. А все из-за этой непонятной любви к Нагисе. Самой хитрой, непредсказуемой и опасной змее их класса. Такой открытой и близкой, но такой таинственной, таящей угрозу в каждом гибком движении. Столь хрупкой, но и столь же ужасной. Дьявол полюбил змею. Да вы шутите? Но вьюнок продолжал терзать парня изнутри, напоминая о себе, вынуждая вот-вот рассказать о нем мирно разговаривающему с Кармой Нагисе. Но тот продолжал его сдерживать, а потом сдерживать и Коро-сенсея от вечных допросов о том, кто же терзает «хулиганское сердце». Акабане ненавидел свою слабость. Ненавидел эти цветы. Словно бы ненавидел Нагису. Пытался заглушить боль этой ненавистью, ненавистью ко всему вокруг. Акабане ненавидел свою слабость. Ненавидел тот факт, что не может, никак не может просто взять и признаться. Ненавидел тот факт, что ему жизненно необходимо признаться. Ведь он мог бы глушить эти чувства, не верить в них, отрицать, уничтожить и превратить в простую дружбу. Но цветы снова рвали горло, стебли путались в легких, а все вокруг недоумевали от того, что их одноклассник так «увядал». Цветы цвели, а он увядал. Иронично. И так до бесконечности. Время шло. Он уже успел заметить, как Каяно выкашливает те же самые голубые вьюнки, пряча их в пакет и в сумку, испуганно осматриваясь, проверяя, заметил ли кто. А Карма только отворачивался, продолжая делать вид, что все у него нормально. Но он изнутри был разрываем растением. И им же теперь была разрываема Каеде. И теперь это уже была игра: кто быстрее спасет себя от чувств к змею?