Личный ад.

У него в голове уживаются сразу трое, и от этого его рвет в туалете. От шума и многоголосого гомона. Его тошнит от самого себя. От стеклянных глаз в зеркале. Расширенных зрачков. Бледного лица. Он смахивает с зеркала капельки пара, и внимательно вглядывается. — Кто ты? – Маршалл смотрит, как шевелятся его губы, которые не его. Он слышит, как произносятся слова, ничего не значащие слова. — Кто я? — Заигрался, детка. Примерил слишком много лиц? Не можешь найти свое? – И Слим заходится истеричным и рваным смехом. – Заигрался, заиграаааааался. Игрушка сломалась. – Шейди смеется, глядя на себя в зеркале, снова и снова смеется. — Заткнись! Заткнись, сволочь! Заткнись! – Маршалл разбивает зеркало кулаком, и смотрит на окровавленную руку, чуть наклонив голову. Смотрит, как кровь, капля за каплей, вытекает из него. Падает на осколки, и они становятся красными. Красивыми. Маршалл улыбается. Он проводит языком по руке, слизывая кровь. Она кажется ему сладкой, и он улыбается, глядя на свои красные губы. — Сколько ты выжрал? Ну? Сколько? – Эминем зло скалится. Эминему хочется разбить это лицо в кровь, ему хочется хорошенько себя избить. – Ты обещал, помнишь? Хэйли ты тоже обещал. Не надоело? – Эминем злится, Эминем сейчас вообще готов убивать. Маршаллу снова становится плохо, он садится на пол ванной, и закрывает глаза, и снова видит слайдами свою жизнь. Такую, которую хотел бы. Без наркотиков, без этих проклятых таблеток. Маршалл улыбается сам себе, бездумной улыбкой. В голове бесится Шейди, смеется на разные лады, издевается, просит еще и еще. — Это ведь круто, брат. – Слим веселится. – Я хочу еще. Давай же, ну же, поднимись, я хочу еще. Еще парочку. – Шейди бесится, сходит с ума. Ему и хорошо и плохо. Маршал бьется головой об стену, в надежде, что они уйдут, уйдут и оставят его в покое, одного. Что больше не будет ни Шейди ни Эминема. Он методично бьется о стену, но это не помогает. Внутри что-то скручивается болезненным узлом. Начинается озноб. Мэттерс закусывает губу и пытается встать. — Нравится, ублюдок? – Эминем становится только злее со временем. – Нравится? Рад? – Он усмехается, и его злоба волной прокатывается по Маршаллу, даже Слим замирает и затыкается. Маршалл встает на ноги, делает один шаг, второй, хватается за стенку, перед глазами красная пелена, потом она сменяется белой, а потом Маршалл уже не чувствует ничего, проваливаясь в этот белый свет. Шейди радостно хлопает в ладоши. Эминем разминает руки. — Ну, здравствуй, детка. – Оба рады ему как родному. – Это твой личный ад, помнишь, тот, который ты сделал сам. – Шейди радуется как ребенок. — Ты такой забавный. – Слим не может заткнуться. – Заигрался, детка. — Обещал себе слишком много? Сломался раньше, чем сделал? – Эминем присаживается рядом. – А Хэйли ждет. Веришь? Нет? И правильно. Ты сейчас сдохнешь, на полу ванной, от передозировки. Маршалл смотрит на себя со стороны. На двух себя со стороны. На тех, кого он сам, своими руками создал. Смотрит на свои защитные механизмы, и не может даже улыбнуться. Его глаза открыты, но он ничего не видит, кроме этих двух призраков себя. Дыхание замедленное. Зрачки расширены. Он не может, не хочет даже шевелиться. — Нравится, детка? Я хочу еще так же, с тобой весело. Но ты такой урод. Но с тобой весело, – Шейди не может усидеть на месте, он пританцовывает, нервно ходит, постоянно в движении, постоянно заламывает руки. Эминем просто сидит рядом на корточках. И смотрит. — Видишь? В этом аду нет даже ангелов, чтобы тебя вытащить. – Эминем улыбается, а потом откровенно ржет. – Без тебя им будет лучше, правда? Думаешь? – Эминем не умеет задавать вопросы правильно. Зато Эминем умеет бить навылет. – Ты сейчас сдохнешь, Маршалл. Сдохнешь, пуская слюни на пол собственной ванной. Красиво? Эминем ухмыляется, разминая кулаки. Шейди нервно переминается с ноги на ногу. Маршалл забывает дышать, глядя на них. Маршалл смотрит на две своих проекции, и ему хорошо здесь. Он забывает вдохнуть. И пульс на секунду замирает. А потом становится нитевидным. — Хэйли, Алана, Уитни…. – Эм флегматично разглядывает какие-то свои перспективы. – Обещания, друзья, жизнь. – Он переводит взгляд на Маршалла. – Может, начнешь? Нет? Все еще круто? Шейди настороженно прислушивается. — Не учи его. Это же наша детка. Ему все равно. Правда, детка? Нравится? – Слим улыбается. Маршалл улыбается в ответ и, наконец, закрывает глаза, отключаясь. На полу ванной его находит Хэйли, когда возвращается домой, и это самое страшное, что когда-либо с ним случалось. Потому что этого он себе никогда не простит. Но пока что Маршалл под капельницей, идет очищение организма. Маршалл в отключке, а Эминем и Слим ждут, когда он очнется хотя бы для них. Маршалл не хочет возвращаться назад. Не хочет смотреть в эти глаза. Он вообще хочет забыть, что эти глаза существуют, стеклянные, голубые, с расширенными зрачками. Глаза Шейди, который склоняется над ним. — С днем рождения, деткаааааааа, тебе понравился мой подарок? – Слим гремит погремушкой, и кривляется. – Давай еще разок? Хочешь? — Ну что, выжил, ублюдок? Выжил, да? – Эминем присаживается рядом. – Тебе понравится новая реальность. Испуганные глаза Хэйли, и ее трясущиеся посиневшие от ужаса губы. Папа и мама наркоманы – красивая сказка, правда Маршалл? — Нет, нет, не слушай его, давай повторим. Это ведь круто, детка. Это ведь очень-очень круто. — Слышишь, Маршалл, здесь нет ангелов в твоем личном аду. – Эминем усмехается. Маршалл открывает глаза. Белый свет ослепляет, отрезвляет, но кошмар из головы не выходит. Мэттерсу холодно, больно и противно от самого себя. — Еще одну дозу и все пройдет – Шейди шепчет откуда-то со стороны. – Еще одну и все. Маршалл пытается улыбнуться. Больничные приборы пищат, извещая медсестер о том, что он проснулся. Маршалл мысленно прицеливается из пистолета, и мысленно убивает Шейди. Эминем с усмешкой смотрит. — Это не так легко, как тебе сейчас кажется. – Эм смеется. – Но все правильно, Маршалл, в твоем аду нет ангелов. Но ты можешь избавиться и от демонов. – Он пристально смотрит в глаза Мэттерсу. – Только не забудь о своем обещании. Он пытается улыбнуться, но губы не двигаются. Маршалл пытается сказать вслух: — Никогда.