Сильных духом подчиняет любовь

Like shining oil, this night is dripping down. Stars are slipping down, glistening. And I’m trying not to think what I’m leaving now And no deceiving now. It’s time you let me know Let me know. Подобно сияющему маслу, ночь стекает каплями, Звёзды, сверкая, плавно скользят вниз, Я стараюсь не думать о том, что сейчас оставляю, Теперь никакого обмана — Пора уже тебе дать мне знать, Дать мне знать. Linkin Park — I’ll Be Gone

      Она смотрела в его глаза, подавляя пробирающийся по спине мороз, что щекотал кожу непривычным покалыванием. Нет, она не боялась и не ощущала ни йоты гнева со стороны Какаши-сенсея, который молча продолжал удерживать её на месте. Страх и опасения, что витали в мыслях, до того как он пробудился, куда-то исчезли, и Сакура пыталась понять, что происходит. Вот только голова казалась пустой и массивной, точно железное ведро, в котором гулко отбивались порывы завывающего ветра. Единственное, что Харуно ощущала, — это тяжесть в груди, что с каждой секундой давила всё сильнее, точно внутри что-то раскалывалось на кусочки, задевая острыми краями нежное девичье сердце. Она смотрела на этого мужчину и пыталась понять, почему — зачем — он поделился с ней своим самым большим секретом? В голове не укладывалась случайность, которой казалось всё происходящее. Хатаке первоклассный шиноби и никогда бы не допустил подобной оплошности, даже будучи уставшим, сонным или больным, — никогда.       Тем не менее, вот они — без чёрной маски, которая, сколько Сакура себя помнила, разделяла их; они непрерывно глядели друг другу в глаза, отчего сбивалось и без того неровное дыхание. Какаши-сенсей открылся ей… Сакура пыталась не паниковать и обдумать возможные причины, по которым Хокаге решился бы на такой поступок. Возможно, он болен и захотел раскрыть ей карты. А может быть, это всё иллюзия — и она попалась, как генин на чью-то уловку. Вроде бы нет — по ощущениям Харуно узнала бы гендзюцу. Главное, чтобы всё это не оказалось какой-то идиотской шуткой, потому что в таком случае Хатаке несдобровать: уж ему ли не знать, какую взбучку она устраивала Наруто после глупых розыгрышей. Но чем дольше Сакура стояла напротив него, тем тише в голове роились мысли. В какой-то момент она и вовсе почувствовала штиль: разум прекратил подбрасывать идеи и потенциальный исход встречи, и всё, что Харуно слышала, — это стук своего сердца. Именно оно колотилось в груди всё больнее, с каждым ударом открывая какое-то новое, доселе неизведанное чувство.       Пальцы Какаши-сенсея были по-прежнему тёплыми, и осознание того, как он держал её, медленно проникало в сознание Сакуры: деликатно, нежно и с особым трепетом, словно она пташка в его ладонях и он больше всего на свете боялся её спугнуть. Прикусив нижнюю губу изнутри, Сакура судорожно выдохнула, поспешно разрывая зрительный контакт и опуская веки. Свободная рука поднялась к его лицу, и Харуно, собравшись с духом, сделала то, о чём так давно думала, — дотронулась кончиками пальцев до его губ. Вдоль вен, в которых кровь, казалось, застыла, промчался электрический импульс, заставивший Сакуру вздрогнуть. Но Какаши-сенсей не отвернулся от неё, не оттолкнул — он продолжал неподвижно удерживать её одной рукой, а вот другую Харуно ощутила на спине, будто он хотел приобнять её, но не мог решиться. В горле вдруг появился тяжёлый ком, который Сакура не могла сглотнуть. Сердце щемило до боли, но она боялась разрушить эту необыкновенную ауру, что обволакивала их незримым полотном тепла и притяжения. Хотелось закрыть глаза и потеряться в том, чего Сакуре так не хватало, — в заботе.       — Зачем вы…       Она прошептала эти слова, в недоумении хмуря брови. Ответ был важнее всего на свете, ведь она не понимала, чем Хатаке руководствовался, решив снять перед ней маску. Сакура не была особенным человеком в его жизни — это место занимали Саске-кун и Наруто: именно они избранные шиноби, не только в плане навыков, но и судьбой, своим наследием. А Сакура была обычной девчонкой, которая тяжело работала, чтобы не потеряться на фоне знаменитых товарищей по команде. Какаши-сенсей меньше всего уделял ей времени как ученице и, как только Цунаде-сама согласилась её тренировать, вовсе перестал следить за её развитием как куноичи. Наверное, лишь события в завершении войны и после связали их какими-то новыми узами, но Сакура всё равно не считала себя избранной. У него должна быть достойная причина для такого риска и уровня доверия. На секунду Харуно захотелось стереть из памяти всё, что она испытывала, всё, что увидела и что услышит в этой комнате.       — Потому что я так захотел.       Ответ был самой правдивой вещью, которую Хатаке в последнее время говорил. Он сам не понимал, почему решил так поступить, но что-то в сердце подсказывало: он всё делал правильно. Жизнь Хокаге-отшельника имела определённые плюсы: он мог сосредоточиться исключительно на своих обязанностях и полностью посвящать себя работе, но в свободное время, когда оно появлялось, Какаши чувствовал себя опустошённым, одиноким и лишённым единственного, за что всю жизнь боролся, чему обучал других, — уз дружбы, а может, чего-то большего, от чего всегда отказывался в угоду долгу. Когда он на досуге размышлял о тех, кто ему дорог, Сакура всегда была на первом месте, и даже не потому, что была его ученицей или другом. Он давно заметил странное чувство, которое эта девушка оживляла в закалённом годами отстранения сердце, то, как при каждой их встрече он наперёд обдумывал слова, чтобы вдруг не сболтнуть лишнего или не задать ей по-настоящему интересующие его вопросы на личные темы.       Возможно, он и вовсе сбрендил, раз отважился на такой отчаянный поступок, но в какой-то момент Какаши осознал, что как человека, как личность с определёнными интересами и целями его никто в этом мире не знал. Он всю жизнь прятался за масками: первой — на лице — и за невидимой маской беспристрастия, которую надевал, общаясь с коллегами и учениками. Истинный шиноби никогда не привязывал себя душевными узами к тем, кого можно захватить и использовать против него или державы. Годы философии АНБУ не прошли бесследно, и подсознательно Хатаке всегда старался держать окружающих на расстоянии вытянутой руки. Из личной характеристики о нём знали только дату рождения, и то избранные шиноби, одной из которых являлась Цунаде-сама. И вот совсем недавно уставший разум Какаши посетил вопрос: справедливо ли это? Он всегда пытался помочь другим решить их проблемы, но никогда не задумывался о собственных. А сейчас один конкретный вопрос в мыслях Хокаге стоял чуть ли не ребром: насколько он рисковал, открывая карты девчонке, в которую, судя по всему, влюбился?       Странно, но Какаши не боялся открыто думать о чувствах к Сакуре именно в этом ключе — больше не боялся, а ведь раньше одно мысленное упоминание о тугом узле в животе при виде Харуно вводило его в шок и отрицание. Всё перекроил тот вечер, когда он отдал Сакуре ключи от своей квартиры. Он помнил, как отчётливо подумал, что подписал себе приговор, и оказался прав как никогда: время, что он проводил с Сакурой, докапываясь до правды, было для него сладкой каторгой. Какаши старался не загораться тем, что вполне могло оказаться временным, ведь Харуно вряд ли рассматривала его как мужчину, в этой ситуации необходимо учесть много факторов, и самый главный — их отношения сенсея и ученицы. Какаши ни в коем случае не хотел открываться ей по глупости — нет ничего хуже отвержения и сожаления после поспешного поступка, — но продолжать притворяться тоже не собирался. Он хотел выяснить, был ли у него шанс поговорить и в случае взаимности — не скрываясь наконец обрести счастье.       Хатаке прекрасно осознавал эту железобетонную любовь Сакуры к Саске, но глубоко в душе надеялся, что ученица смирилась с неизбежностью ситуации и что сможет полюбить другого мужчину. Конечно, этот человек должен быть не менее достойным, чем Учиха, а мир шиноби ныне скуп на гениальных людей, но потенциально шанс всё же был у каждого. Даже если они сегодня объяснятся, откровенно поговорят и откроют друг другу сердца и в какое-то мгновение Хатаке поймёт, что ничего не получится, — он был абсолютно уверен, что Сакура сохранит его тайну. Поэтому пришло время снять маски и попытаться сделать то, на что раньше не хватало духа. Вполне возможно, что он лез на рожон, но Какаши уповал на то, что Сакура умная девушка и не посчитает его безумцем или, чего хуже, каким-нибудь извращенцем.       — Я давно хотел поговорить с тобой, — промолвил он, когда со стороны Харуно на предыдущую реплику не последовало реакции. — Может быть, ты сочтёшь тему такой беседы странной и неуместной, но мне хочется быть откровенным и абсолютно честным с тобой, поэтому я начал с маски, — продолжил Какаши и отступил назад к кровати, отпуская руки Сакуры и присаживаясь на край, чтобы дать ей возможность решить самой: остаться и выслушать или же уйти.       — Я… не совсем понимаю вас, Какаши-сенсей, — пробубнила она, смущённо потупив взгляд.       — Признаться, я тоже, — нахмурив брови, ответил он и усмехнулся. — Я давно уже потерялся в том, что правильно, и в том, чего хочу лично я. Приняв пост Хокаге, я знал, что отказываюсь от множества бытовых моментов и чисто человеческих нужд, таких как семья и уютный дом. Наверное, именно поэтому мне всё труднее бороться с мыслями о нормальной жизни.       — Мы — шиноби, и вряд ли у нас когда-нибудь будет нормальная жизнь, — вздохнула Сакура.       Она мельком осмотрела сидящего на кровати мужчину, всё ещё сомневаясь, что видела, да и в само происходящее было сложно поверить. Ему было не обязательно снимать маску ради беседы о будущем и сожалениях. Наверное, Хатаке захотелось выговориться, ведь в его гениальном уме за столько лет непрерывной работы скопилось много тем, на которые было не с кем побеседовать. Однако Сакура пока ещё не совсем понимала, при чём тут маска Какаши-сенсея, но клокочущее в груди сердце подсказывало, что необходимо выслушать, провести время с этим человеком, ведь он всегда помогал ей. Возможно, наступил момент отплатить за заботу и доброту, которыми она питалась все эти годы. Но рациональные мысли почти не поступали в застывший от увиденного мозг Харуно. Она жадно изучала черты лица мужчины, с которым была знакома вечность, и ей казалось, что она беседовала с незнакомцем. Сакура всегда хотела узнать, что скрывалось под маской, и вот когда это мгновение наконец наступило — она себя не понимала.       Впечатление, будто она даже не знала этого шиноби, оказалось сильным, и одолеть его было сложно. Она старалась слушать спокойный голос Хатаке и почти не смотреть на лицо, но женское любопытство было крайне сложно перебороть, и Харуно всё же разглядывала те или иные черты, мысленно проклиная себя за неуважение. На его подбородке виднелась небольшая родинка, и это было самым неожиданным во внешности Хатаке. Тонкие губы и нос гармонировали с формой глаз и оттенком кожи Какаши-сенсея. Он был ещё так молод, пусть всегда казалось, что Хатаке намного старше, почти сверстник её родителей, — но он выглядел лет на тридцать-тридцать пять, не больше. В какой-то момент в мыслях Сакуры промелькнул образ, от которого по спине пробежали мурашки: она стояла рядом с Какаши-сенсеем на мосту, на его лице не было маски, они смеялись, а прохожие не обращали на них никакого внимания. Будто двое влюблённых, наслаждающихся компанией друг друга. В груди разлилось что-то обжигающее и вязкое, отчего Сакура захлопала влажными ресницами. О чём она думала, свихнулась, что ли?       — Это не значит, что мы не можем попытаться, — устало и на выдохе произнёс Хатаке. — Я знаю, что тебе это, наверное, будет неприятно услышать, но ситуация вокруг Саске оставляет желать лучшего. С учётом твоих к нему чувств… не стоит прожигать жизнь в ожидании чуда, Сакура, потому что его не будет. Всё, что мы можем, — это подарить Учихе изоляцию, что не является нормальной жизнью. То, что ему приходится терпеть сейчас, что придётся вынести в будущем, — это стечение обстоятельств и выбор непосредственно Саске. Я знаю, что он тебя сильно ранил, и не единожды, но поверь, что ваши разошедшееся пути только к лучшему. Ты не должна страдать.       Потупив взгляд в пол, Сакура задумалась над услышанным, с удивлением отметив, что слова Хатаке не вызвали в ней гнева или горечи. Он будто говорил о какой-то другой Сакуре, которая не видела жизни без Учихи Саске, в то время как настоящее, эти новые интересы и взгляды на ту же жизнь вели Харуно другой дорогой, и её подобный исход совершенно не огорчал. Конечно, забыть и вычеркнуть Саске-куна из прошлого будет нереально, ведь он столько лет был их с Наруто целью и мотивацией на пути к становлению шиноби. Именно из-за попыток вернуть Учиху они и бросились с головой в обучение, всё время пытались стать сильнее и каждый раз наступали на одни и те же грабли — нежелание Учихи иметь с ними ничего общего. Вот и после гибели Узумаки она в который раз споткнулась и получила невидимой палкой по голове: Саске-кун всё высказал ей перед уходом в Суну, и она не забыла ни слова из той беседы. Поморщив лицо, Харуно вполголоса выпалила:       — Некоторые раны нельзя вылечить… Есть люди, которых невозможно выкинуть из сердца только потому, что этого требует общество, эта совокупность лицемеров и лишённых сострадания бюрократов, — выдыхая, прошептала она. — Я устала залечивать раны, устала от шрамов в душе.       Нахмурив брови, Хатаке пытался не пропустить ни звука, увидеть каждую морщинку на лбу, пока Сакура пыталась выговориться. Ему очень хотелось понять, что происходило в голове этого гениального медика, но совершенно потерянной на дороге жизни девчонки, потому что Хатаке чувствовал, где именно его место в этом мире, и оно рядом с ней. В роли Хокаге, если того требует общество, но можно и без — главное, чтобы он находился рядом с Сакурой, ведь, невзирая на свою разрушительную физическую силу, она нуждалась в защите, и Какаши готов был стать её щитом. Однако самый главный вопрос: позволит ли ему Харуно возложить на себя эту роль? Он пытался подобрать нужные слова, чтобы выразить чувства, но всё, что приходило на ум, не годилось. Он не хотел затрагивать Саске, но так уж получилось, ведь Учиха волей-неволей всегда будет третьим лишним в комнате, если они не обсудят то, что грызло Сакуру изнутри. Хатаке желал ей лишь добра — осталось доказать и добиться этого наяву.       — Ты должна понять, что эти рубцы — это наша сущность: без них нас просто нет…       — Тогда… кем я стала с сердцем, покрытым ранами, нанесёнными его рукой? Кем меня сделал Саске? — часто моргая, шмыгнув носом, поспешно спросила Сакура, будто у него в кармане хранились ключи ко всем замкам в этом мире, в частности — к тайнам последнего из рода Учиха.       — Полагаю, частью себя самого, пусть и неосознанно, — не отрывая от неё взгляда, честно ответил Какаши и поднялся на ноги, не в силах больше держать дистанцию.       Его крепкие руки обняли за плечи, и Сакура, зажмурив веки, уткнулась носом в пропитанную запахом мыла водолазку, прижимаясь к человеку, который сейчас был в её глазах самым реальным и надёжным во всём мире. Рядом с ним рубцы на сердце затягивались, тучи на горизонте исчезали, а тепло, что распространялось от его прикосновений по телу, пронзало до покрытых горечью глубин её сердца. Какаши-сенсей будто всегда знал, что ей нужно, и ещё ни разу не отверг её, ни разу не подвёл — лишь оберегал и утешал. Какой же счастливой станет та женщина, которой достанется этот замечательный, заботливый и самоотверженный мужчина. Прижимаясь лбом к его твёрдой груди, Сакура ещё раз увидела перед опущенными веками ту абсурдную фантазию, где они стояли на мосту, словно влюблённая пара, радуясь жизни в лучах яркого солнца.       Вздрогнув, она отодвинулась от Хатаке, вытирая левую щёку дрожащими пальцами. Он не отступил ни на миллиметр, рассматривая её чёрными глазами, которые были так похожи оттенком радужек на глаза Саске-куна, вот только взгляды этих мужчин отличались абсолютно всем. Будучи противоположностями, Какаши-сенсей и Саске-кун вызывали в ней разные чувства, и когда Сакура об этом думала, она сама себя боялась. Если любовь к Учихе была искалеченной и болезненной, то чувства к Хатаке, которые медленно расцветали в груди, были словно бальзамом на душу. Сакура понимала, что, скорее всего, это последствия одиночества и того, что Какаши-сенсей — единственный мужчина, с которым она часто общалась. Возможно, она что-то не так поняла с его стороны либо придумала — что вполне вероятно. А может быть, безответная любовь, что калечила её сердце, — это всё, на что Харуно способна. Вряд ли Какаши-сенсей обрадуется ещё одной проблеме: влюблённой ученице, что дёргала его за рукав каждый раз, когда нуждалась в помощи. Ему меньше всего нужны её сердечные переживания.       — Какаши-сенсей, я лучше…       Она подняла голову, чтобы взглянуть в его глаза, и замерла, так и не завершив мысль. Его тёплые пальцы медленно убрали несколько непослушных прядей за правое ухо, прикасаясь к раскрасневшейся от волнения щеке Харуно. Она неподвижно застыла в его объятиях, принимая ход событий без лишних вопросов. Возможно, она что-то неправильно поняла, да и желание Хатаке снять перед ней маску тоже никак не вписывалось в логические рамки происходящего. Наверное, если б только её одну бес попутал, было бы намного легче сопротивляться, но, глядя, как Какаши-сенсей изучал её глазами, несложно принять совершенно странную мысль: а что, если он чувствовал то же самое? Они двое одиноких шиноби, нашедшие в компании друг друга то, что у них забрала такого рода жизнь, — уют и тепло, узы, что не давили и не ранили, искреннее понимание и заботу, в которых хотелось потеряться.       Смущаясь, опустив веки, Сакура чуть приподнялась на носочках, отбросив трезвые мысли прочь. Возможно, она совсем уже из ума выжила, но лучше остаться наедине с сожалениями о содеянном, чем никогда не узнать, чего же ей на самом деле хотелось и правильно ли она поступала, отказываясь от банального женского счастья ради безответной любви к Учихе. Подняв дрожащую от нервов руку к лицу Хатаке во второй раз, она протянула кончиками пальцев по линии его подбородка, прикасаясь к мягким волосам рядом с шеей, а затем запуская их в шевелюру, осознавая, что ей давно хотелось это сделать. Без маски на лице Хатаке был для неё совершенно другим человеком, словно бетонная преграда из предрассудков и запретов общества, разделяющая их при свете дня, исчезла в этой укромной комнате, в полумраке и абсолютном уединении, невольно созданном ими. Он был мужчиной, к которому её тянуло точно магнитом, и она подавляла и сопротивлялась чувствам как могла. Возможно, он снял маску не для того, чтобы показать ей лицо, а чтобы убрать барьеры и откровенно поговорить с ней. Если это так, то Хатаке Какаши испытывал к ней чувства, которые боялся раскрыть ей и миру.       — Я… могу сделать глупость?..       Шёпотом она наконец выдавила хоть какие-то слова, ощущая, как его рука на талии прижала чуть крепче, точно Хатаке предвкушал её дальнейшие действия и то, чего ей хотелось больше всего на свете. Его дыхание обжигало левую сторону её лица, а по коже от прикосновения пролетали невидимые электрические импульсы, с каждым разом задевая нервные клетки. Эта глупость могла превратиться в очередную командировку, если утром они не смогут смотреть друг другу в глаза, и Сакура прекрасно это понимала, но что-то подсказывало ей: Хатаке морально готов к такому исходу встречи, поэтому его вряд ли смутит любое желание Сакуры, в пределах разумного, разумеется. Она почти не понимала, зачем так поступала, но запретный плод всегда сладок. Странное, обжигающее и вязкое чувство в груди начало распространяться на плечи и ноги Харуно, наливая конечности свинцовой тяжестью. Она мысленно подталкивала себя к тому, чтобы без оглядки рискнуть и сделать то, чего хотелось. И будь что будет — по крайней мере, она хоть как-то расшевелит своё застывшее, будто гипс, мировоззрение.       Сакура медленно и неуверенно подняла обе руки, игнорируя тяжесть, слегка прикасаясь дрожащими пальцами к краям водолазки, а потом молча обвила его шею, застыв на расстоянии вздоха от его лица. Хатаке не двигался, вдыхая полной грудью пленяющий трезвые мысли аромат её розовых волос. Он всё не позволял себе прикасаться к ней так, как действительно хотел, ведь это может стать роковой ошибкой, или же его действия возвысят их зарождающиеся отношения на новый уровень, и в будущем мнение общества и разница в возрасте принесут обоим только боль. Хатаке мог составить бесконечный список причин, по которым не должен делать то, что намеревался, но все рациональные доводы терялись на заднем плане — Сакура обнимала его так, словно пыталась найти в их общем необдуманном поступке для себя какое-то спасение. И Какаши, прикрыв глаза, осознал, что возврата больше нет, потому что для него такая откровенная демонстрация чувств и снятие маски означала одно: он наконец-то доверился другому человеку, застыл на грани отчаяния и любви. Неизведанность пугала, как и другая сторона монеты — опасение.       Говорят, что запретный плод сладок, но происходящее Хатаке казалось ещё слаще, потому что Сакура каждый день мелькала у него перед глазами, по уши вовлечённая в расследование, нуждающаяся в советах и защите; это было даже как-то глупо — считать, что Харуно для него ничего не значила, что она просто ученица, и продолжать притворяться, будто он не видел в ней женщины, в которую та превратилась. Если раньше ему было стыдно за свои чувства, то сейчас Хатаке не мог больше игнорировать, что ему хорошо с Сакурой — по-настоящему хорошо, как ни с кем доселе. Её ровное дыхание притягивало, тепло хрупкого тела, прикасающегося к торсу, успокаивало; всё это казалось странным, но одновременно естественным, будто именно этого ему не хватало в прошлой жизни, идеологии которой его научили придерживаться с детства. Какаши знал, что мог стоять так вечно: шокирован, обезоружен, молча наслаждаться ею, пока Сакура не отодвинется. Вполне вероятно, что для Харуно это простые объятия, которыми она пыталась приглушить горе от несправедливой и жестокой судьбы, но Хатаке больше не мог оставаться безразличным. Он не ответил на её вопрос, но, казалось, понимал, о какой глупости шла речь.       Положив ей на спину обе руки, Какаши прижал девичье тело чуть крепче к своему. Сам того не понимая, он просто взял то, чего уже давно желал. Возможно, она не принадлежала ему со дня их встречи, но Хатаке принимал её со всеми шрамами и болью, лишь бы с ним Сакура была счастлива. Он закрыл глаза, чтобы тьма наслаждения от их близости наконец одолела поток трезвых мыслей. Запах её шелковистых волос, тепло дрожащего от неизведанности тела — всё это казалось чересчур знакомым, словно они за это краткое мгновение успели привязаться друг к другу невидимыми и прочными узами. Хатаке совершенно не хотел отпускать огненный жар её пальцев, который медленно начинал обжигать его застывшее во влечении тело. Сакура вдруг пошатнулась, и он понял, что не мог и не хотел останавливать то, что должно случиться. Нагнувшись, он примкнул к её устам, еле дотронувшись своими, чтобы не обидеть девушку такой внезапностью. Её пухлые губы были ещё мягче, чем казалось, слаще, чем он представлял. Горячее дыхание Харуно приятно обжигало кожу, пока их взаимный поцелуй был невинным и нежным. Она неуверенно отвечала на прикосновения губ, но даже эти робкие ответы помогали огню внутри Какаши разгораться. Он положил руку на шею Сакуры, чувствуя, как она, поднявшись на носочки, сама тянулась к нему. Мягкие прикосновения к холодной коже будоражили сознание, ибо тепло, к которому Хатаке был долгое время безразличный, разливалось по венам, требуя большего.       Возможно, если б не его сдержанный характер, Какаши никогда бы не очнулся от чувств и эмоций, что подобно цунами накрыли его разум. Сильные руки прижали Сакуру ещё ближе к мускулистой груди, и он ощутил её сладкое, будто выбитое какой-то неожиданностью дыхание на лице. Распахнув веки, Хатаке осмотрел стоящую перед ним девушку. Её зелёные глаза были покрыты пеленой непонимания и рвущегося на свободу желания. Без сомнений, он видел в её взгляде чувства, которые сам испытывал, и это пугало, настолько, что впервые за весь вечер Хатаке задумался, что ждёт их завтра. Холод осознания проникал в разум Какаши, отрезвляя. Его губы горели огнём, а руки будто задубели, что он не мог отпустить зачарованную Сакуру от себя ни на сантиметр. Вздохнув, он просто прижался щекой к её мягким волосам, пропуская сквозь себя накатившие волнами эмоции: влечение, взбалмошность и страх смешались, проносясь по всем нервным клеткам словно ураган.       — Сакура…       — Не надо, Какаши-с… сан, — прошептала она, вдруг осознав, что нарекать этого человека сенсеем в сложившейся обстановке крайне неловко.       — Если я тебя обидел…       — Не обидели…       Её пальцы впились в спину, прокалывая ткань водолазки короткими ногтями. Она обнимала его крепко, что не хотелось отпускать ни на минуту. Его пальцы запутались в длинных розовых прядях, которые Какаши всегда импонировали, но раньше он не смел даже подумать, что ему нравилось в этой девушке, а сейчас ощущал необыкновенную радость от того, что наконец раскрылся Сакуре. Она, судя по всему, не была шокирована и не отталкивала его, но всё равно Хатаке подозревал: сегодня или завтра Харуно хоть как-то отреагирует на случившееся, и он надеялся, что её первым чувством не станет пробирающий до костей ужас. Они вместе перешагнули черту, и теперь необходимо определиться: либо забыть обо всём, что произошло, никому об этом не рассказывать и делать вид, будто всё по-прежнему, либо вместе решиться на то, что многим может не понравиться и под давлением общественного мнения способно развалиться. Но Хатаке знал, что они выстоят, если чувства действительно взаимны и всё, что произошло в этой комнате, не было игрой. Он был готов отказаться от звания Хокаге ради счастья этой девушки, и всё же решение оставалось за Сакурой. Какаши не собирался заставлять её или навязываться со своими чувствами — он будет терпеливо ждать её приговора, и будь что будет.       — Я пойду, — тяжело вздохнув, шёпотом промолвила Сакура, отодвинувшись от его груди, в которой успокаивающе билось сердце.       Подняв онемевшие руки к его шее, Сакура ухватила край маски, что переходила в водолазку, и медленно натянула её поверх нижней части лица Хатаке, придавая ему привычный облик шиноби, известного всему миру как Копирующий Ниндзя. Ей совершенно не хотелось уходить, но Сакура понимала, что это необходимо, ведь, оставшись здесь на ночь, она навлечёт множество ненужных вопросов и проблем не только на себя, но и на Хатаке. Произошедшее в этой комнате она унесёт с собой в могилу — Какаши-сан мог не волноваться насчёт вопросов о доверии и молчании. О чём им было необходимо тревожиться, так это о чувствах, что вспыхнули ярким пламенем и которые будет крайне сложно потушить, если не сделать это сейчас. Вот только Харуно не знала, что предпринять: ей было необходимо побыть наедине, обдумать и взвесить мысли. Хатаке явно не требовал от неё ответа, и она была безмерно благодарна за такое отношение — это показывало всю серьёзность ситуации и заботу об их чувствах. Теперь, когда оба знали правду, им придётся сто раз подумать, прежде чем принимать какое-то решение, но не сейчас, ведь у неё были другие дела в приоритете, и Какаши-сан это знал. Он всё поймёт и, если придётся, подождёт, пока она соберётся с мужеством, чтобы вместе с ним пойти наперекор всем в этом прогнившем обществе.       — Спасибо вам, — смущённо промолвила она.       — За что? — нашёл в себе голос Хатаке.       — За вашу тайну, — встретив его взгляд, ответила Сакура, уповая на то, что он понял — речь не только о том, что скрывалось под маской, но и о том, что он чувствовал к ней.       — Иди домой, пока родители не стали волноваться, — прочистив горло, сказал Какаши и отпустил её, убрав руки с талии.       Всё тепло, которое он пропускал сквозь себя и которым наслаждался, мгновенно исчезло. Он пристально изучал мимику Сакуры, чтобы понять, насколько всё плохо или же хорошо, но она поспешно отвернулась, в мгновение ока скрываясь в коридоре. Через несколько долгих секунд он услышал, как хлопнула входная дверь, и в апартаментах Хокаге повисла угнетающая тишина. Хатаке шагнул назад к кровати и присел на край, резко снимая маску с лица. Он не ожидал сказочной развязки этой необычной беседы, где они с Сакурой всю ночь напролёт гуляют в центральном парке, но и не думал, что она поспешно покинет его без какого-либо разговора. Возможно, она испугалась и ей стало неловко после того поцелуя, а может, просто не знала, как отказать ему, и теперь будет избегать под любым предлогом. Какаши не был уверен ни в одном из вариантов, но точно знал, что их чувства взаимны, что они подавляли желания в угоду обществу, нормам морали или из-за чувства вины по отношению к друзьям и родным. Наверное, последнее и задело Сакуру, ведь она с детства была влюблена в Саске, а тут такое предательство… Хатаке всё понимал.       Вздохнув, он взъерошил волосы, мысленно утешая себя. Единственное, чем он мог гордиться, — это своей решительностью: даже если всё тщетно и Сакура отвернётся от него, он смог сделать то, что хотел, и даже больше. Взглянув на часы, Хатаке поднялся с кровати и, погасив свет в спальне, направился на кухню за чашкой чая. Журнальный столик завалили документы, которые принесла Сакура. Краем глаза взглянув на них, Какаши задумался, во что влезала эта девчонка и чем всё чревато для него — как для Хокаге, — для Саске и для Страны Огня в первую очередь. Он одним глазком осмотрел бумаги несколько дней назад, но не всматривался в детали. Что же, сегодня он вряд ли уснёт после такой эмоциональной встряски, а значит, можно копнуть чуть глубже в личном деле Ямады и помочь Сакуре избежать проблем, если получится. Харуно, конечно, опытный шиноби, и он не сомневался в её способностях, но, подобно остальным молодым специалистам, она иногда была излишне самоуверенной и беспечной. Если оберегать её, то от всего — даже от самой себя. Вздохнув, Хатаке направился за чаем, чтобы заняться чем-то продуктивным вместо очередной бессонной ночи.