Сильных духом подчиняет любовь

Cause I know what it’s like to test fate Have my shoulders pressed with that weight Still I stood strong in spite of that hate. Потому что я знаю, каково это — испытывать судьбу, Чувствовать давление этой тяжести на своих плечах. И всё же вопреки ненависти я выстоял. Linkin Park — A Light That Never Comes

      Звук рассекающей воздух катаны всколыхнул густую тишину вокруг, отдавшись дуновением ветра рядом с рукавом его чёрной рубахи. Неподалёку от испуга вспорхнули с ветки птицы, теряясь в небытие. Саске оглянулся, задев влажную и холодную траву в поле босыми стопами: всё покрывал млечный туман, заставляющий Учиху крепко сжимать пальцами рукоять своего клинка Кусанаги. Он старался дышать ровно, но в пересохшем горле будто застрял острый камушек, давящий на трахею. Скрытые за пеленой, неподалёку слышались чьи-то шаги и резкое шуршащее движение. Без особой на то причины вспотевший и истощённый, Саске напряжённо выжидал врага, замерев, чтобы крепко держаться на ногах, взгляд тщетно сканировал местность, окутанную мглой. Ничего, кроме белой пустоты, он не видел, и это напрягало. В груди участилось сердцебиение, заставив Учиху сглотнуть возрастающее напряжение, пристально высматривая в тумане приближающегося противника. Он отдалённо слышал шаги, был готов отразить атаку в любой момент — руки ломило от давления неизведанностью. Барабан в груди бил дробь всё громче, пока не достиг пика.       Внезапно Учиха ощутил на предплечье прикосновение и, резко обернувшись, схватил врага свободной рукой, притянув к себе, чтобы взглянуть в глаза, и тотчас же пропустил кульбит, забыл, как дышать, хоть его захваченное ознобом тело каждой клеточкой кричало о нужде кислорода. Млечная пелена развеялась, и он спросонья застыл лицом к лицу с обескураженной и, возможно, даже немного испуганной Сакурой. Её зелёные глаза с недоумением таращились на него, плечи были собраны вместе, словно она в любой момент намеревалась оттолкнуть напавшего на неё преступника. Она дышала немного прерывисто, возвращая былое равновесие с каждым вдохом, который Саске себе, увы, не мог позволить. В груди уже всё сжималось и давило, изнуряя тело Учихи болью и ломкой по воздуху, но он не мог даже пошелохнуться, пялясь в глаза девушки, которую попутал с врагом из хронического кошмара. Пульсации волнения, что отдавались по телу, разносили едкий холодок вдоль покрытой потом спины. Это всего лишь сон, он по-прежнему в клетке. Разомкнув грязные пальцы, Саске отпустил её кисть, сглотнув давление и бестактность.       По телу пронеслась волна возмущения и сомнений в собственной адекватности. Дожил. Он уже начал бросаться на людей. Гремящее в груди сердце с каждым сокращением успокаивалось, но тело всё ещё сковывал страх: Саске очень боялся, что несознательно причинит ей вред. После произошедшего Харуно вряд ли захочет подходить к нему даже на метр, ведь испугалась, верно, нешуточно. В охрипшем горле застряли слова, которые Учиха произнёс бы в далёком прошлом, — он извинился бы перед Сакурой за такой проступок. Но вязкость и давление во рту не позволяли Саске шелохнуться. Он лишь пристально наблюдал за ней, широко открыв глаза, точно с трудом верил в происходящее. Харуно за прошедшие дни вроде как привыкла к его пассивному поведению и молчанию, поэтому такая резкая перемена могла разрушить тот мнимый покой, что создавался в их почти несуществующих дружеских отношениях. Сглотнув напряжение, Саске неуверенно наблюдал за выражением лица Сакуры, скрытно опасаясь, что испугал настолько, что она в любой момент обернётся и покинет помещение, чтобы успокоиться. Её реакция, признаться, удивила.       Она не сразу отскочила, чего Учиха подсознательно ожидал, а просто медленно расслабила плечи, выдыхая. Обернувшись, Харуно откинула пальто на край кровати, повторяя это движение уже не в первый раз после той самой ночи, в которую заявилась в камеру Саске, чтобы подлатать его из-за неудачного опыта с порталом. Она предупредила, что будет приходить в тюрьму с целью залечить его изувеченную кислотой руку и восстановить глаза, и Сакура осталась верна своему слову. Каждый вечер после рабочей смены она молча входила в эту небольшую камеру, расставляла свои вещи рядом с кроватью, присаживалась напротив него и без лишних разговоров разматывала бинты на левой руке, а затем бралась за втирание мази в рубцы и ранки, попутно испуская из пальцев зелёную целебную чакру. Учиха всё это время сидел неподвижно, подчиняясь любым движениям и наставлениям. Он не знал, что сказать, даже если бы они и были друзьями. Слова благодарности так и застряли в глотке, как кость, что ни сглотнуть, ни выплюнуть.       Откинув голову, опираясь затылком о каменную стену, пока Сакура доставала баночки с мазью, он протяжно выдохнул, тихо, чтобы не вызвать подозрение или интерес Харуно. Изголовье неприятно резало спину, изнутри что-то покалывало рядом с лопаткой, но он стойко игнорировал любой дискомфорт, намереваясь скрывать настоящее положение вещей, и как можно дольше. Сквозь опущенные и влажные от испарины веки Саске в очередной раз тайком наблюдал за вознёй Сакуры, изучая уже знакомую мимику её лица, жесты и мелкие привычки, как желание прикусывать немного губу, когда она размышляла или волновалась. Её руки деликатные и сильные, глаза наполнены смирением и тоской; если суждение Учихи не подводило, он не мог понять, по какой причине в них таилось это второе чувство. Спрашивать было неловко и противопоказано — это Саске давно взвесил. Он также не мог сказать, что ему это глупое занятие приносило удовольствие или что он любовался Сакурой, — скорее, молча узнавал человека, которым она стала вдали от него.       Но сегодня светлая и безмятежная атмосфера вокруг Харуно была иной, и он не сразу это осознал, очнувшись от дремлющего кошмара из-за её прикосновения и чуть не вывихнувший ей руку в процессе. Может, она действительно перепугалась, это несложно понять. Он сам толком ещё не пришёл в себя, медленно вдыхая воздух сквозь приоткрытые губы, чтобы хоть как-то казаться стабильным. Он не мог показать слабость, не мог раскрыть Сакуре то, что всякий раз, когда закрывал глаза, — попадал на поле битвы, и всегда разное. Ему в прошлом часто снилось сражение с Узумаки, и каждый раз Саске придумывал, как спасал лучшего друга, проснувшись в поту, только чтобы понять, что это лишь плод его воображения. Он как будто мысленно замаливал грехи, потому что было не с кем поделиться раскаянием, что в какой-то момент поселилось в душе. Призрачный Наруто, что навещал его в мгновения сомнений, был тому прямым доказательством. Эта игра разума свела бы Учиху с ума, если бы не попытки задействовать интеллект в создании новой техники. Разговоры с Какаши помогали оставаться вменяемым в чужих глазах, но таким ли себя на самом деле чувствовал Саске, когда пребывал в этих каменных стенах в полном одиночестве? Нет.       Сжав дрожащую правую руку в кулак, он впился ногтями в ладонь, пристально наблюдая за каждым движением Сакуры. Она отвлекала его от подступивших кверху угрызений совести тем, как открыто выражала любовь к своему делу. Она не скрывала того, что наслаждалась процессом исцеления пациента, и чем сложнее задача, тем задорнее становилось её настроение. Но сейчас выражение лица Харуно казалось ему непривычным, словно она изо всех сил старалась подавить настоящие эмоции, переполнявшие её, как дырявый сосуд. Сакура механично разматывала бинты ловким движением кисти, уголки губ были опущены в недовольстве, а брови нахмурены — явно в размышлениях. Она занималась делом, отдавшись телесной памяти, но словно не присутствовала в этой камере душевно, и это бросалось в глаза. Саске впервые видел её такой расстроенной, и это не могло не вызвать интерес. Что-то определённо произошло, и теперь ему хотелось знать, что именно, ведь он без отчётов Хатаке в свободное время, которого у заключённого было вдоволь, засыпал, проваливаясь в кошмары собственного сознания. Необходимо отвлечься хоть как-то.       Однако он не мог так просто заговорить с ней, сдать свои гордые и непоколебимые позиции, которые Сакура с горечью давно приняла. Это будет шаг в прошлое, что перечеркнёт всю дотошную работу Саске над мучительным разрывом их уз. Единственный шанс, который он предоставит ей, — и Харуно воспрянет упованием на возрождение их детской дружбы, а он не хотел кормить её мнимой надеждой на то, чего не вернуть. Тем не менее, Учиха давно отметил, что она определённо смирилась с положением вещей, и это вселяло веру в то, что все подростковые мечты и воздыхания Сакуры остались в прошлом. Он за прошедшие визиты не заметил по отношению к себе ни намёка на какой-то девчачий фанатизм или попытки сблизиться с ним, разговорить или угостить. Харуно возвращалась в камеру заключения лишь с медикаментами и занималась исключительно чётко поставленной задачей, а после без лишних слов и прощаний уходила. Саске мысленно благодарил за такое отношение, но в моменты, как этот, ему хотелось владеть информацией, которую без разговора из Сакуры не выудить. Она вряд ли сама поделится с ним происходящим.       Не сказать, что Учиху сильно беспокоили какие-то личные трагедии и драма жизни девушки. Если окажется, что это как-то связано с её новыми знакомствами или семьёй, то Саске в следующий раз язык себе откусит, прежде чем начнёт разговор с кем-либо, кроме Хатаке. Немного склонив голову вправо, он присмотрелся к почти сердитому выражению лица Сакуры, отметив, что она обдумывала что-то серьёзное, потому что её пальцы, доселе мягко втирающие мазь в клочки кожи, стали чуть ли не вдавливать это вещество. Учиха не покривился от распространяющейся по руке боли — лишь сцепил зубы и продолжил сверлить Харуно беспристрастным взглядом, улавливая всё: её участившееся дыхание, стиснутые в ровную полоску губы и отдалённый обеспокоенный взор. В какой-то момент она покривилась и резко подорвалась на ноги с кровати, опрокинув баночку с мазью, отвернувшись от Учихи лицом к двери, приложив тыльную сторону руки ко лбу, тяжело дыша. Саске здоровой рукой потянулся к сосуду с бальзамом и поправил его, чтобы тот не пролился на его кровать. Чуть поморщив нос, он поджал губы, кратко вздыхая, а затем спокойно промолвил:       — Что случилось?       Часто моргая, точно прогоняла слёзы, она сглотнула ком в горле, успокаиваясь. Тело дрожало от раздражения и беспомощности, с которой Сакуре довелось столкнуться утром в разговоре с Шикамару. Он встретил её в коридоре резиденции Хокаге и сообщил, что Шино отправил им какое-то закодированное послание от отряда Какаши и что группа лучших аналитиков работала над предоставленными данными, которые, судя по всем первым показателям, сообщали о захвате шиноби Листа в плен. Погруженный в неотложные дела Нара оставил её в проходе без лишних объяснений, пообещав поделиться всем, что узнает, как только сможет. Харуно смотрела ему вслед и не видела ничего, кроме спины Какаши, который в то заснеженное утро отдалялся от врат Конохи, оставляя её одну дожидаться неизведанности. Она верила в него всем сердцем, терпеливо ждала вот уже сколько недель, и внезапная новость от Шикамару была ударом под дых.       Весь день после этого прошёл незаметно: Сакура не помнила, кто приходил к ней по записи, что спрашивали медсёстры, и уж тем более не отдавала себе отчёт в том, что отвечала людям. Её разум погрузился в прострацию, наполняя самые тёмные уголки страхом за Какаши, пока её смелое сердце колотилось от волнения и веры в будущего мужа. Неизвестность поглощала Харуно, и это состояние начинало раздражать её до такой степени, что Сакура наконец сорвалась. Протяжно вздохнув, она прикрыла уставшие глаза, вспоминая, где находилась и чем занималась. Опустив руки, Харуно заметила на коже прозрачный жирный слой целебного бальзама, что косвенно намекнул ей о происходящем: она машинально отправилась в тюрьму, чтобы продолжить лечение Учихи. Сглотнув вставшее комом поперёк горла негодование, Сакура ощутила тяжесть на плечах, точно всё беснование и волнение, что она сдерживала с самого утра, наконец пробилось сквозь барьер.       Повернувшись лицом к кровати, она не сразу осознала, что случилось. Насупив брови, Сакура попыталась понять, чем был тот последний звук, что услышала, прежде чем сорваться на ноги в порыве злости. Сглотнув вязкую слюну, она одарила Учиху апатичным взглядом, сомневаясь в своей адекватности. Ей вдруг показалось, что он заговорил с ней. Этот ровный и тихий баритон давно позабылся, точно редчайший звук грома в вихре ветра, несущегося в просторы безмятежного поля. Чуть облизав пересохшие от волнения губы, Харуно ещё раз успокаивающе выдохнула, прикрывая глаза в желании проснуться и осознать, что происходящее просто отвратительный сон. Её будущий муж по всем признакам попал в плен врага, исчезнувший с карты, а угрюмый наследник клана Учиха соизволил беседовать с ней после стольких лет упорной демонстрации надменного поведения. Если Саске-кун считал, что это забавно, то он глубоко ошибался: она давно перестала играть в игры с жизнью, и сейчас её разрывало на части беспокойство за Какаши. Он вряд ли поймёт её состояние.       — Какая разница, — прошептала она, нагнувшись к сумке за тряпкой, чтобы вытереть руки.       — Я могу помочь, — после длительной паузы ответил Учиха.       Сделав вдох прохладного воздуха, Сакура попыталась остудить разъярённый разум, чтобы не раздробить каменную стену здания тюрьмы в порыве эмоций. Она достаточно быстро восстановила самообладание, прекратив срывать гнев на тряпке, которой резкими движениями вытирала руки от мази. Странно, что происходящее не вводило Харуно в восторг и не заставляло её сомневаться в собственной адекватности. Человек, к которому она в прошлом тянулась всей душой, наконец заговорил с ней. Когда-то она была готова отдать за этот шанс всё на свете, продать душу дьяволу, если придётся, но сейчас испытывала лишь мучительную пустоту, что содрогалась в ней, реагируя на звуки голоса Учихи. В груди что-то кольнуло, отдав по телу нытьём. В иных обстоятельствах Сакура оценила бы жест Саске-куна, но сейчас было попросту не до него.       Встретив его уверенный и безмятежный взгляд, она застыла, собираясь с былой уверенностью и гордыней. То, чему Саске-кун только что стал свидетелем, останется в этой камере. Она давно так не срывалась, а всё потому, что ненавидела бездействовать, особенно когда дорогим ей людям грозила опасность. Расслабив плечи, Харуно плюхнулась на кровать рядом с согнутыми в коленях ногами Учихи, слегка прищурив глаза в размышлениях. Он сказал, что может помочь ей, но чем? Вряд ли беседа с нукенином разрешит проблему, а те порталы, которые он создавал, годились только для сражений с родом Ооцуцуки; тут совершенно другое, и Сакура прекрасно понимала, что ей опять придётся ждать указаний и новостей от Шикамару. Кажется, она по завершению миссии Хатаке станет мастером по части запасов терпения и стальных нервов. Согнув правую ногу в колене, она обняла её руками, прижавшись подбородком к ткани штанов. Что она здесь делала и почему сидела рядом с Саске-куном, вместо того чтобы собирать сумку в попытке отправиться на спасение Какаши? Почему не пошла домой после работы и как подсознание привело её сюда — непонятно.       — Ты не можешь мне помочь, — вполголоса промолвила Харуно.       Весь спектр эмоций, что ему довелось наблюдать, вдруг напомнил Саске, что такое неподчинение системе, и одновременно стало горько от осознания, что он позволил уговорить себя на подобное существование в этой прогнившей дыре. Какаши был умным человеком и всегда преследовал какие-то важные для общества и будущего нации цели. Они после верховного суда посчитали, что, сидя тише воды, ниже травы, Саске принесёт минимальное количество проблем и вреда обществу шиноби, но с прошедшими годами Учиха осознал, что это, вероятно, не совсем так. Сакура, олицетворяющая грубую силу и пламенный всплеск эмоций, только что обуздала себя, как плотина бушующую реку, и за этим было почти неловко, тяжко наблюдать. Она хотела освободиться от напряжения и раздражения, но не знала как или, возможно, просто запрещала себе это делать по неизвестным Учихе причинам. Куноичи, в прошлом одним ударом уничтожившая бесчисленное количество копий Десятихвостого на поле кровавой битвы, чем впервые заслужила его одобрение, сидела рядом с ним закупоренная, как пыльный сосуд.       В какой-то момент повисшего между ними молчания Саске понял, что их, столь разношёрстных и отдалённых годами без общения, незаметно связала одна беда: они перестали быть собой, подчинившись системе нового порядка мира шиноби. Харуно была права: он действительно не знал, чем помочь ей, ведь до сих пор не понимал, что произошло. Выдавливать из неё информацию не хотелось, но молча посидеть рядом он мог, хотя от этого вряд ли будет какая польза. Откинув голову назад, Саске положил испачканную мазью руку на колено, вдумчиво потирая кончики пальцев, пока они с Сакурой сидели, каждый погруженный в мысли, словно от этого кому-то становилось легче. Внезапно впервые за пять лет эта маленькая, угрюмая и грязная камера не вызывала у него отвращения. Рядом с Какаши неспокойный разум Учихи мыслил трезво, хотелось заниматься чем-то продуктивным, разрабатывать планы по выслеживанию лидера Кираи, защищать мир шиноби. Рядом с Сакурой он успокаивался, точно буря в море разбивалась об острые скалы, сглаживая угрожающие и опасные края, наполняя его изнутри спокойствием и тишиной.       — Я должна идти, — вздохнула Харуно.       — Почему?       Его спокойный и слегка хриплый голос, что до этого в жизни ей столько нейтральных слов не сказал, заставил Сакуру задуматься: действительно, куда ей спешить? Из деревни её не выпустит взвод АНБУ, верно охраняющих будущую жену Хокаге; дома её всё равно никто не ждал. Если вдруг прояснится что-то в сообщении от Шино, то Шикамару, безусловно, знал, где её искать, поэтому назревал вопрос: зачем ей куда-то уходить и скитаться по квартире в одиночестве, если она с тем же успехом может сидеть рядом с Учихой? Они могут молчать. Такой подход проверен временем и безотказен, хотя желание Саске-куна заговорить с ней сегодня приятно удивило. Сакура понимала, что к проблеску хорошего поведения лучше не привыкать, ведь ему раз плюнуть продолжить утром вести себя, как надменный отшельник. И всё же эта незаметная перемена в сложившейся ситуации немного грела сердце: оставшись в полном одиночестве без Хатаке, она неуклюже была поддержана старым или бывшим другом — как думать о нём, Харуно не знала.       Мысли о Какаши заставили её задуматься и о том, чего сидящий рядом Учиха не знал, — о её отношениях с их первым наставником. Что-то подсказывало Сакуре, что он точно не был уведомлён о таких переменах, и это личный выбор Хатаке, ведь за прошедшие три года он навещал камеру Учихи как минимум раз в месяц, а значит, мог в любой момент рассказать всё Саске-куну. Она не знала, почему эта информация не всплыла между мужчинами, и становиться крайней в этом вопросе не намеревалась, ведь слепое пятно в мировоззрении Учихи ей никак не мешало, а вот о чём размышлял Какаши, когда решил скрыть такие перемены, она не знала. Но без задней мысли согласилась поддержать эту стратегию, ведь если уж и признаваться, то только вместе. Сакура сомневалась, что Учихе было дело до романтических связей его бывших товарищей по команде. Он всегда был предельно пассивен и вёл себя беспристрастно относительно тем любви и семьи. Несомненно, после пережитого в детстве он не хотел больше окружать себя людьми, которых мог потерять. Поджав губы, Сакура задумалась, что, может, Учиха и правильно сделал, что оттолкнул её в прошлом, ведь если смотреть на вещи с точки зрения потерь и боли — он был прав.       Она сама ещё ничего толком не знала о произошедшем с отрядом Хатаке, а уже испытывала раздирающее душу беспокойство и опасение за жизнь любимого человека. Боль, которую Учиха вынес в детстве, потеряв абсолютно всех, не представить. Сейчас Сакура старалась не думать о самом худшем, но коварный разум подбрасывал различные теории и сценарии того, чего не знала Харуно, и эти мысли не дадут ей уснуть этой ночью, пока Нара не развеет её тревогу утром. Вспомнив небольшой инцидент, что случился ранее, когда Сакура попыталась разбудить Учиху, она покосилась на него, удивившись откровенно нейтральному взгляду Саске-куна, который молча осматривал свои раны, вдумчиво потирая кончики длинных пальцев. Ему явно снился кошмар, когда она пришла сюда, и, просто находясь в прострации собственных проблем, Харуно не сразу это поняла. Теперь, когда ничего лучшего не оставалось, она принялась анализировать поведение Учихи, всё, что помнила с предыдущих визитов и даже раньше, с того далёкого дня медосмотра, когда она молча наблюдала за Саске-куном из дальнего угла помещения.       — Тебе снился кошмар, когда я вошла, — мягко промолвила она. — Часто такое бывает?       — Всегда, — после недолгой паузы ответил Саске.       — О чём эти сны?       Учиха не ответил, уставившись в дальнюю точку, явно размышлял о том, насколько сильно хотел открываться ей или продолжать беседу. Сакура вздохнула, сглотнув неловкость и страх показаться навязчивой. В конечном счёте она мало что теряет, ведь если Саске-кун после сегодняшнего решит вернуться к былой игре в молчанку — она сильно не расстроится, наверное. Было странно сидеть вот так рядом с ним и спокойно обмениваться репликами — это даже диалогом не назвать. Но ощущение было приятным, ведь они по существу никогда раньше не разговаривали, как взрослые люди: то она ему надоедала детскими глупостями, то он её отвергал в пользу жажды мести. Харуно никогда даже представить не могла, что с ним, в принципе, приятно беседовать, когда Саске-кун не хмурился и не отвергал простые человеческие нужды. В какой-то момент в жизни каждый хотел быть просто услышанным — так может, эта истина подчинила и самого Учиху? Не удостоившись ответа на вопрос, Сакура продолжила общение, невзирая на собеседника:       — После войны я лишилась способности пользоваться целебной чакрой, — вдруг прошептала она. — Было трудно пережить тот факт, что не смогла спасти его, провалилась как медик.       Харуно не понимала, почему вдруг решила затронуть эту щепетильную тему, ведь Саске-куну вряд ли интересны её проблемы или переживания, ещё и с того времени по окончании войны и в процессе подготовки верховного суда — воспоминать те их разговоры совершенно не хотелось. Но Сакура не собиралась лить слёзы или как-то упрекать Учиху в его прошлом противоречивом поведении. Ей хотелось поделиться пережитым, ведь он определённо мучился, терзания души отражались во снах, и это не прекращалось, если судить по ответу Саске-куна, вот уже пять лет. Подняв на него взгляд, Сакура с грустью удивилась, что он не обратился за помощью даже к Хатаке, продолжал держать всё в себе и бороться с демонами в одиночку. Поджав губы, она попыталась не показывать чувство печали и сожаления, что накрыло её после осознания происходящего с Учихой: хронические кошмары на почве пережитого, от которых его никто не мог избавить. Эти терзания вряд ли способствовали стабильности его психологического состояния, хоть это на первый взгляд и не проявлялось в такой краткой беседе, как сейчас. И всё же отсутствие визуальных симптомов не отменяло происходящего внутри Учихи, ведь такие мучения разъедают в первую очередь душу.       — Мне ночами снилось, как вы оба погибаете у меня на руках, — продолжила Сакура, сомкнув пальцы рук в замок. — Я думала, тот кошмар никогда не закончится.       — И что ты сделала?       — Смирилась с тем, что не владею силой Ками-самы и не способна вылечить каждое живое существо в этом мире, — усмехнулась Сакура, взглянув ему в глаза без толики смятения.       Учиха промолчал. Эта беседа стала задевать щекотливую тему призрачного облика Узумаки, которого он видел вот уже много лет. Саске осознавал, что это проделки его разума, давление совести и отрицание произошедшего во время того судьбоносного сражения против Наруто. Лучший друг отдал жизнь, чтобы помочь Учихе измениться и избавиться от ненависти, и все последующие дни после похорон Узумаки наследник клана старался жить, доставляя как можно меньше проблем Стране Огня и её жителям. Они с Какаши когда-то решили, что таким будет его путь искупления, и Саске тщательно придерживался этого плана — всё ради поддержания мира шиноби, за который сражался Узумаки. Он давно уже не отрицал вину, но прозрачная дымка в облике Наруто продолжала преследовать его, будто это надоедливое чувство нравственной ответственности за своё поведение перед дорогими ему людьми не соглашалось с его внутренним вердиктом о произошедшем в прошлом. Саске не понимал, чем ещё мог загладить вину за своё былое поведение и боль, которую причинил стольким людям.       Рядом с погрузившейся в размышления Сакурой материализовался облик Наруто, качающего головой, словно устал слушать его внутренний монолог. Он присел рядом с Харуно, склонив голову влево, изучая её вдумчивое лицо. В животе Учихи всё нервно сжалось в узел: он не мог отвечать собственному сбрендившему разуму в присутствии Сакуры — тогда она точно посчитает его сумасшедшим. Прикованный взглядом к Узумаки, он с замиранием сердца дожидался того мгновения, когда Сакура поднимет голову и заметит его странное поведение. Хмыкнув, дымчатый Наруто взглянул на него и улыбнулся, чего раньше не бывало. Этот призрак мозолил ему глаза пять лет, причитая о правильных поступках, морали и самоконтроле. Он всегда странно реагировал на Харуно, но как раздражитель она в прошлом никакой иной реакции внутри Саске не вызывала: он отталкивал её, не желал с ней общаться до сегодняшнего дня. Воплотившейся из подавленных мыслей Узумаки всегда бубнил о том, что Сакура их не бросит, твердил, что она всегда заботилась о Саске и не оставит его гнить в этой дыре. Учиха же отвечал, что если умная, то одумается и забудет о нём. Разговор на эту тему с подсознанием не был первым и не из последних.       — Мне пора, — голос Сакуры прервал его встревоженные размышления.       Она поспешно обернулась к нему, опустив ноги на пол, даже не взглянув в глаза, по-прежнему хмурясь от волнения, причиной которого так и не поделилась. Протянув руки к рабочей сумке, Сакура достала новые бинты и принялась завершать процесс исцеления, скрывая изуродованную кожу под белой тканью. Учиха всего на секунду оторвал от неё взгляд, чтобы осмотреться, и был слегка удивлён тем, что призрачный облик Наруто испарился, так и не принявшись за любимое дело. Саске испытал облегчение, словно его самый жуткий секрет опять был под контролем, в сохранности от единственного человека, чьё мнение действительно что-то значило. Опустив взгляд на опущенную голову Харуно, он попытался понять, что именно она хотела сказать последними словами: она не способна вылечить каждое живое существо в этом мире. Неужели Сакура имела в виду его и все те бесконечные, самоотверженные попытки помочь ему в прошлом? Может, она поэтому и оставила его в покое, когда осознала свои беды, взглянув на себя со стороны? Учиха хотел знать ответы на эти вопросы, но продлевать и без того красочную беседу с Сакурой не намеревался.       — До завтра, — закончив с бинтами, попрощалась Харуно.       Она прытко поднялась с койки, начав собираться на выход: надев пальто и захватив чёрную сумку с нужными для процедуры принадлежностями, Сакура отправилась к железной двери, вздыхая от безнадёжности своего положения. В привычной манере Саске-кун не обронил ни слова, не сдвинулся с места, чем совершенно не удивил Харуно. Их сегодняшняя краткая беседа была в каком-то смысле приятной: она не испытывала желания провалиться под землю за свои слова, Учиха не был холодным и высокомерным, и даже складывалось впечатление, что он действительно интересовался причиной её расстройства. Пока не знала окончательного содержания послания Абураме, Сакура не хотела делиться этой информацией с ним. Это лишние тревоги для неё, причём вдвойне, ведь сердце уже и так ровно не лежало из-за Какаши, зачем ей терзать себя ещё и из-за Учихи? Изначально Сакура посчитала, что останется в этой камере на ночь, но потом вдруг осознала, что не хочет слишком быстро окунаться в то, что утром на трезвую голову окажется кратким эпизодом, а не новой реальностью. Свою слабость к Учихе она отлично помнила.       Спустившись на первый ярус учреждения, она поспешила к выходу, огибая патрулирующих коридоры АНБУ. Здесь до сих пор было слишком много охраны, как ей казалось, а всё потому, что старейшины не верили в её способности и в добрые намерения Учихи. Кто-то в Конохе явно подозревал, что Саске-кун при первой возможности попытается бежать, а она точно была недостаточно умелой куночии, чтобы предотвратить подобный расклад. Возможно, если бы они поговорили с Учихой, узнали его лучше и уже тогда делали какие-то заключения, всё было бы иначе. Этому, понятное дело, никогда не бывать. Без Какаши в деревне, который так умело всё поддерживал в некой гармонии, Сакура буквально кожей чувствовала недоверие многих начальников охраны и порой даже замечала скептическое отношение отобранных патрулировать тюремщиков. Все они будто дожидались какой-то осечки Саске-куна, и её беспристрастное отношение к нему и полная вера в его повиновение заставляла этих шиноби ухмыляться, мол, она ещё успеет пожалеть о своём решении относительно Учихи.       Сегодня, чтобы преждевременно не пожалеть лишь о каких-то внутренних переменах, она поспешила отдалиться от Саске-куна. Её разум плохо воспринимал происходящее, ведь сердце от тревоги по Хатаке не давало полностью проникнуться случившимся. Впервые за столько лет они с Учихой почти побеседовали, даже тема нашлась интересная, и если бы не его немногословность, Сакура при желании могла продлить диалог, могла остаться с ним в той комнате, наслаждаясь их странным общением. Но её уставший разум отвлекался на мысли о Какаши. Она не могла сидеть в четырёх стенах и бездействовать. Утром, как только Нара поделится анализом данных, Сакура намеревалась отправиться в ту точку мира, куда занесло её будущего мужа, чтобы вызволить отряд шиноби Листа и вернуться с ними домой. Её совершенно не интересовали принципы, которыми руководствовался Хатаке в этой глупой миссии, почему он ставил свой долг Хокаге выше их отношений, почему лез на рожон, если прекрасно знал, как сильно она мучилась, дожидаясь его дома.       И пусть Сакура сознательно принимала их обязанности перед страной, не отказывалась от этого тернистого пути, который Какаши избрал для них, иногда ей поистине хотелось состоять в отношениях с человеком, у которого не было на плечах такого тяжкого груза, которому не приходилось бы ежедневно делать выбор между семьёй и долгом. Просить о подобном было слишком поздно, как она считала, да и уповать на то, что Хатаке откажется от должности Хокаге, было наивно и глупо. Он не цеплялся за это место из жажды власти или желания как-то запомниться жителям Страны Огня — напротив, Какаши наступал на личные интересы в угоду нации. За это Сакура безмерно уважала его как шиноби и всегда непоколебимо поддерживала, но иногда ей хотелось своего небольшого женского счастья, где повседневность с мужем не прерывали бы военные тревоги, бесконечные собрания и бремя миротворца, которое Хатаке на себя взваливал. Его желание истребить все угрозы в мире было прекрасным, но совать голову в петлю ради достижения этой цели не обязательно.       Сакура не была согласна с некоторыми его решениями и планами, но никогда не делилась этими мыслями открыто, потому что знала: Какаши поступит так, как считает нужным. В характере её будущего супруга с годами эта черта стала всё больше доминировать, и здесь Харуно отступала, разрешая ему возводить реальность так, как он считал правильным. Она подозревала, что из-за подобных размышлений отряд и попался в плен: Какаши посчитал, что для исхода миссии это лучший вариант, — он мог добыть много полезной информации о Кираи, погрузившись непосредственно в грязные дела врага. Возможно, она неправа и напрасно осуждала действия Хатаке. Ему всё же в тот момент было виднее, но это не значило, что Сакура будет оставаться в стороне, дожидаясь новых вестей. Как только у неё будет достаточно информации о произошедшем, она покинет Коноху, чтобы освободить и вернуть команду Какаши на родину. А если он с её решением не согласен, то сможет высказать ей это в лицо, когда они вернутся домой. Это явно будет их первой ссорой за всё время отношений.