Сильных духом подчиняет любовь

You debate and hesitate to speak your mind Can’t turn back when you’ve crossed the line. Sometimes the someone who just doesn't care Has to see you go to know you were there. Ты раздумываешь, сомневаешься, высказывать ли своё мнение, Но тебе не вернуться, когда ты уже пересёк черту. Иногда кто-то, кому просто плевать, Должен видеть твой шаг, дабы знать — ты там был. Linkin Park — Slip

      Отправив нинкена со срочным сообщением для Саске, чтобы тот явился в резиденцию, он переместился на диван, плюхнувшись на вдавленное сидение, протерев пальцами веки и брови, точно пытался стянуть невидимую паутину, что прилипла к лицу. В какой-то момент Хатаке будто постарел на добрые десять лет: тяжесть в плечах и гул в голове не спешили покидать его тело и сознание, подпитываясь новым источником стресса. Шизуне покинула его кабинет примерно час назад, и Какаши всё это время неподвижно сидел в кресле, пока застрявший в прострации разум обрабатывал поступившую информацию. В ушах кружился встревоженный шёпот Шизуне, которая сообщила ему новость, перевернувшую мир Хатаке вверх тормашками: Сакура ждала ребёнка.       Первой мыслью было — его ребёнок. В груди сердце начало порхать и биться быстрее, ведь новость оказалась ошеломляющей, шокирующей. Какаши никогда не задумывался об отцовстве, вечно погружённый в работу, и до сих пор с трудом верил в то, что Сакура согласилась выйти за него замуж. Они никогда не говорили о детях или о том, что будет после свадьбы, словно это событие было своеобразной чертой, только после преодоления которой можно свободно думать о семье. Однако первоначальная мысль о том, что именно он отец ребёнка, развеялась, точно дым по ветру, потому что Хатаке вспомнил, с какой осторожностью и ответственностью подходил к интимному процессу, чтобы избежать подобной ситуации: он мечтал о том, чтобы его первый ребёнок появился в любящей семье, а не чтобы семья создавалась из-за неприятной новости о незапланированной беременности.       Он не мог быть отцом этого ребёнка, и когда Шизуне принялась объяснять свои домыслы об анализе крови Сакуры, это лишь подтвердило подозрения, что поселились в голове Хатаке в последние несколько дней. Какаши не мог утверждать, что этим удивлён: где-то на задворках сознания он подозревал, что между Саске и Сакурой что-то завязалось в том путешествии на Остров Гор, и даже после, уже в Конохе, они поддерживали тесное общение, о чём он знал и не имел ничего против их дружбы. Отчасти Какаши сам толкнул их на этот путь своими действиями: некоторые были совершенно неумышленные, но в основном он давно подозревал, что идеальные отношения, которые они с Харуно пытались построить, — несбыточные. Дело не столько в Учихе, сколько в препятствиях и красных флагах, что начали появляться ещё три года назад, когда они только осознали свои чувства друг к другу.       Шизуне сегодня задала очень важный вопрос: почему он за прошедший месяц не попытался помириться с Сакурой, почему позволял всему, что они три года строили, разваливаться на части. Какаши мог отыскать её и побеседовать сотню раз, но с болью в сердце предпочитал нарочно бездействовать, и этому было объяснение. Он любил Сакуру, но давно заметил, что не мог залечить её душу, не мог осчастливить так, как хотелось, из-за очевидного: её сердце принадлежало Саске. Осознание этого пришло не сразу — наверное, через год отношений, когда Какаши понял, что ни разу не слышал, чтобы Сакура говорила ему: «Я люблю тебя». Он бросался этими словами в каждый подходящий момент, чтобы увидеть блеск радости в её глазах, улыбку на лице, а в ответ получал либо «Я тебя тоже», либо же поцелуй, после которого эмоции затуманивали голову, и Хатаке сперва даже не замечал этой странности в их общении.       Он знал, что любим ею настолько, насколько Харуно могла впустить в сердце кого-то иного, но в какой-то момент ему стало этого недостаточно. Влюблённость очень быстро сменилась трезвостью, ведь он понимал, что, по сути, требовал от Сакуры невозможного: полностью отказаться от Саске. Хоть она в угоду ему и пыталась — ни разу не навестила Учиху в тюрьме, не вспоминала его даже по имени или в разговорах, — Какаши видел, что их отношения служили ей способом сбежать от горькой правды: она была отвергнута и в какой-то момент решила просто быть счастливой с человеком, который предложил ей эту возможность. Сакура избрала его любовь неосознанно, скорее, потому что вокруг больше не было иного источника тепла и заботы, и он не винил её за это. В какой-то мере они были двумя одиночествами, что отыскали друг в друге комфорт и стабильность.       С тех пор как он понял, чем именно мотивировалась в их отношениях Сакура, Хатаке перестал стараться раскрыть в ней новую любовь. Это, по сути, было невозможно, потому что в её сердце навсегда поселился Учиха, и никто не сможет это изменить. Поэтому Какаши дарил, что мог, отдавал части искалеченной травмами жизни души и в ответ получал от Харуно не меньше: она видела в нём надёжного партнёра, с которым могла построить своё будущее, что абсолютно устраивало обоих; она была с ним счастлива, наслаждалась уютом и даже согласилась выйти замуж, что было крайне рискованным ходом Хатаке, ведь он не знал, насколько сильно она верила в эту идеальную жизнь, что они возводили. На почве таких отношений зародилось доверие и особенная любовь, которую было невозможно сравнивать с тем, что Какаши когда-то испытывал к Рин. Он любил Сакуру и был готов отдать за неё жизнь в любой момент, но не был влюблён в неё.       Это чувство прошло в течение того первого года, когда Хатаке решил взглянуть на их жизнь с трезвой точки зрения, не замыленной прогулками под луной и походами в ресторан. Он понимал, что хотел жить идеей об их любви, о том, какой жизнь с Сакурой могла бы быть, если бы не ряд преград, что разделяли их с каждым годом всё больше. Мечты о семье и детях почти не посещали его, очень редко, и не потому, что Какаши не хотел этого: просто он понимал, что вряд ли они готовы как пара к подобному повороту. Помолвка наполовину имела политическую важность из-за давления старейшин и прочих глупостей его должности. Если бы не необходимость заткнуть всем рты, Хатаке вряд ли бы сделал предложение так рано. Оно было искренним, но не принесло умопомрачительного счастья ни ему, ни Сакуре, если судить по потухшему огоньку в её глазах.       Примерно месяц назад Шикамару спросил: действительно ли Какаши так сильно любил свою избранницу? В тот день Хатаке увильнул от ответа, потому что не хотел кроить своё сердце и заглядывать в глаза правде, когда мир вокруг них поглощали тьма и тучи проблем. После разговора со старейшинами он решил оставить тему личной жизни в покое, не способный сфокусироваться на том, что будет для них с Сакурой лучше. За это время они успели отдалиться настолько, что мысли о примирении посещали голову Хатаке всё реже. Он сосредоточился на работе, чтобы хоть как-то притупить очевидность предстоящего очень сложного решения: что ему в жизни дороже — страна или женщина? В мире, где Учиха пожизненно заключён за решёткой, он выбрал бы Харуно.       Но Сакура собственными руками всё перевернула, и Какаши знал, что давно предоставил ей всё необходимое для такого поступка. Он вручил ей ключи от камеры Саске, чем она не воспользовалась; он открыто заявил, что не против, если она будет видеться с Учихой, в чём она была демонстративно не заинтересована. Харуно продержалась три года, не оступилась ни разу, и всё же горькая любовь к Саске оказалась сильнее красивых надежд на идеальное будущее с другим мужчиной. Сердце разрывалось на части от мыслей о том, что он всегда подозревал такой поворот событий, даже неосознанно провоцировал его, будто проверял, насколько серьёзно Сакура настроена на новую жизнь. Возможно, в этом он ошибся, точно как и с тем, что не рассказал Учихе о своих романтических отношениях с Харуно. Сакура права: почему он ни разу не упомянул об этом, даже распорядился по глупости не обсуждать эту тему в стенах тюрьмы?       Какаши точно подсознательно ревновал её к единственному человеку, с которым Сакура не общалась. Это было странно, совершенно не в характере Хатаке, но изначальная влюблённость ослепляла и толкала к распоряжениям, которыми он на сегодняшний день не гордился. С учётом того, что Учиха теперь был свободным человеком, импульсы ревности Какаши участились. Взять, к примеру, их недавний разговор, когда Хатаке в безобидную тему и фразы пытался вложить подтекст особого смысла, чтобы посмотреть на реакцию Саске. Он всегда верил, что Учиха действительно отрёкся от последнего человека, который о нём заботился, который его любил и ждал. Однако все намёки и знаки, что Саске в своей исковерканной манере на самом деле заботился о Сакуре, всегда присутствовали в беседах между ними — просто Какаши предпочитал верить в тот смысл, который Учиха пытался донести посторонним, игнорируя настоящие чувства наследника в свою пользу.       Когда на Острове Гор он увидел прибывших вместе Саске и Сакуру, когда наблюдал за ними, пока огромные ястребы несли их домой, стало понятно одно: эти узы не сломило ничто, и судьба всё равно сводила их лбами, невзирая на разнообразие путей, что подворачивались на каждом углу. Они были предначертаны друг другу, и история любви, в которой Какаши довелось поучаствовать, была лишь обходным путём, что длился не дольше, чем заключение Учихи. Как только Саске оказался на свободе — альтернативам пришёл конец. Этого нужно было ожидать, но Хатаке оказался не готовым к тому, насколько сильно его ранит происходящее. Он сознательно отдалялся от Сакуры, потому что понимал, что их отношения не спасти. Возникшие барьеры можно было преодолеть, но только в случае, если бы Харуно питала к нему такие же чувства, как к Саске. Будучи неглупым человеком, Какаши понимал, что крайне несправедливо сравнивать категорически разные отношения, но прежде чем опустит руки, он всё же хотел кое-что прояснить с Учихой.       Лёгок на помине, тот постучал в дверь кабинета, выдернув Хатаке из вихря размышлений. Он поднял голову, вздохнув, прогоняя прочь едкие чувства, что пробирались в душу. Какаши пообещал себе, что сорвёт все маски, прояснит всё до последнего момента, для того чтобы понять, как много вонзённых в спину ножей нужно будет доставать. Признаться, он не ожидал такого предательства именно от Учихи. Любовь и надежды Сакуры были всегда как на ладони, Какаши ни на минуту не был одурачен какими-то иллюзиями или ложью. А вот поведение Саске оказалось совершенно неожиданным, и Хатаке просто хотел узнать почему, чем заслужил это предательство от человека, которого последние пять лет выгораживал и спасал всеми правдами и неправдами. Подавив волну гнева, он прикрыл глаза, точно собирался с мыслями и самообладанием для разговора с Саске.       — Входите, — чётко произнёс он, сглотнув вязкую слюну.       Дверь со скрипом отворилась, и в помещение прошёл Учиха. Он выглядел так, будто не сомкнул глаз прошлой ночью, уставший, и волосы торчали на макушке, в помятой чёрной футболке, которую набросил, как только получил сообщение Хокаге. Остановившись посреди кабинета, Саске осмотрелся, нахмурив брови в лёгком недоумении. Он за последний месяц заметно набрал мышечную массу в сравнении с тем, как выглядел в заточении. Чёрный глаз, что не был спрятан за длинной чёлкой, мельком осмотрел Хатаке, отметив разбросанные рядом с диваном свитки, которые тот в порыве отчаяния смёл рукой с сидения, когда ушла Шизуне. Уставившись на Учиху, Какаши не сронил ни слова, ощущая, как в груди нагревалось неприятное и едкое месиво злости и отвращения к бывшему ученику. Правда, которую он услышал и сложил вместе, не облегчала ситуацию, и Хатаке старался не переходить на эмоции. Они взрослые люди и смогут побеседовать, как положено в цивилизованном обществе: достаточно недосказанности, инфантильности и лжи.       — Что случилось? — наконец сронил Саске.       — Хотел поговорить с тобой.       — О чём?       — Сам не хочешь ничего мне рассказать? — прищурив глаза, глухо спросил Какаши.       Саске промолчал, размышляя, что конкретно происходило. Он почти всю ночь глаз не сомкнул, потому что не понимал поступка Сакуры, которая ушла, даже не попрощавшись. Проснувшись, Учиха поначалу не придал этому никакого значения, всё ждал от неё какой-то записки или очередного визита, но Харуно точно сквозь землю провалилась. Решив выследить её, потому что его терпение не было резиновым, Саске был удивлён обнаруженным: чакра Сакуры исходила из здания больницы, конкретнее — из кабинета Шизуне на верхнем этаже. Он искушался желанием подслушать разговор девушек, но решил, что это уже слишком неприлично, да и не хотелось провоцировать трещину в доверии, что закрепилось в их с Сакурой отношениях. Если бы случилось нечто важное, она бы сообщила ему, так может, визит к подруге был вовсе не по части самочувствия.       Он не был слепым или идиотом: Сакура в последнее время была слишком бледной — иногда оттенок напоминал сероватую кожу Орочимару, который славился нездоровым видом. Первой теорией о таких резких переменах во внешности Харуно было малокровие; возможно, она страдала от такого недуга и почему-то никогда не упоминала этот диагноз, наверное, не желая тревожить или вызывать жалость у посторонних. После того вечера он не слышал от Сакуры ничего, хоть и понимал, что мог наведаться к ней сам, но не хотелось навязываться. Они провели вместе ещё одну ночь, и Учиха не помнил ничего такого, что спровоцировало бы ссору или негодование Харуно, поэтому мысленно всё списывал на её личные дела, чтобы не волноваться. Тем не менее сердце почему-то ровно не лежало. Она раньше так не поступала.       Вопрос Хатаке показался ему необычным, точно как в прошлый раз, с подтекстом, но сейчас, судя по апатичному взгляду собеседника, тот ожидал конкретных ответов. Это уже не игра в домыслы: Какаши что-то знал и хотел услышать от Саске правду. С учётом того, что Учиха по просьбе Сакуры скрывал всё это время, разговор касался её и отношений, что завязались между ними в последние месяцы. Было сложно определить, какими фактами располагал Хатаке, ведь ответы будут меняться в зависимости от уже раскрытой информации. Саске лишь молча сжал пальцы в кулаки, чувствуя камень тайны, что давил на грудь уже много недель. Он предпочёл бы истину, всегда требовал от противников и союзников только её, ведь из личного опыта знал, каково это жить в мире заблуждений. Благо план Итачи научил его этому, и Саске никому не желал подобного. Но Сакура молила об услуге, и он не мог отказать ей, да и не его это дело, казалось бы.       Стоя перед Хатаке, он понимал, что поступал с ним совершенно не по-человечески, так, как когда-то сделал Итачи. Саске давно не хвастался совокупностью свойств, характеризующих высокие моральные качества, а также сознание ценности этих свойств и уважения к себе, потому что заточение в камере заставило его переосмыслить многое, в том числе собственное достоинство. В прошлом он был горд, настолько, что душил высокомерием друзей и товарищей. Когда обрёл шанс начать заново, Саске понял, что не может следовать по тем же тропам, ведь суть перемен и искупления в другом: он хотел стать лучше, сперва для себя, но теперь мнение Сакуры добавляло мотивации, потому что не хотелось подводить её надежды. Она видела в нём хорошего человека, но при этом просила поступать с Хатаке предельно неуважительно и подло. И пусть он понимал её причины, временно соглашался с ними, в душе Учиха считал, что лучше горькая правда, чем сладкое забвение. Какаши сейчас предлагал ему раскрыться полностью.       — Я хочу знать, что ты уже знаешь, чтобы заполнить пробелы, — наконец ответил Саске.       — А рассказать всё сам не хочешь?       — Что ты хочешь знать? — ответил вопросом на вопрос Учиха, раздражаясь этой игрой слов.       Хатаке протяжно выдохнул, поднявшись с дивана, чтобы смотреть прямо в глаза Саске, когда будет слушать его рассказ, и видеть, насколько правдивы слова Учихи, потому что в сложившейся ситуации Какаши уже мало во что верил. На фоне политических проблем, спровоцированных его учениками и их радикальными поступками, Хатаке не ожидал скрытности и обмана от тех, за чьё будущее преданно боролся, кого защищал от Райкаге. Он думал, что Саске после всех усилий, что они приложили для сохранения его жизни, будет благодарен. Если отплатой за добро стало предательство — Какаши в жизни больше не протянет руку утопающему. С этими мыслями сложно смириться и принять не на свой счёт, ведь Хатаке всегда стремился помочь дорогим людям, и, видимо, наступил тот момент, когда подобные ценности и размышления выстрелили обратно, попав прямо в сердце.       По этой теме Хатаке хотел знать абсолютно всё, чтобы, как сказал Учиха, заполнить пробелы, ведь утопать в домыслах и неизведанности больше не хотелось, не было смысла. За прошедший месяц Какаши понял, что они с Сакурой отдалились друг от друга настолько, что даже не стремились поговорить, как взрослые люди, и смысла всё удерживать просто не было, а тут ещё и беременность. Он чувствовал себя, будто окружённый песком, что просачивался сквозь пальцы, и Хатаке не мог ухватить даже горстку былых чувств и воспоминаний их с Сакурой счастья. Когда-то он думал, что, в случае если подобная ситуация возникнет, он поборется за любовь к Харуно, попытается отстоять их счастье, но оказалось, что с осознанием измены на место, где раньше Какаши хранил трепетные чувства к любимой женщине, пришла пустота. Стремление бороться за то, что никогда не принадлежало ему, казалось глупым, бессмысленным.       Прежде чем рубить с плеча, Хатаке хотел понять смысл поступка Саске. Несомненно, вопрос о том, что он воспользовался чувствами Сакуры в своих целях, отпадал, потому что Учихи уже бы след простыл, если бы его мотивом был только удобный побег из тюрьмы. Вместо этого он ходил, точно сторожевой пёс, рядом с Харуно, оберегал её по-своему, скрытно, настроенный выцарапать глаза любому, кто окинет Сакуру неприветливым взглядом. Это было чрезвычайно заметно до их прибытия в Коноху, но даже сейчас, когда Учиха делал заявления от имени обоих, Какаши не переставал мысленно подчёркивать, насколько безопасность Сакуры и забота о ней важна для Саске. И всё же он определённо знал о помолвке, понимал, что делал, когда отвечал на чувства Харуно. Чем же Саске оправдывал это предательство, почему счёл измену приемлемым поступком?       — Почему? — кратко спросил он, смерив Учиху раздражённым взглядом. — Что тебя толкнуло…       Учиха понимал, в какое русло переходил разговор, и морально давно был готов к разбору полётов. Он знал, что не сможет увильнуть от ответов за свои поступки и желания, в первую очередь перед Хатаке, потому что не питал иллюзий, даже не потрудился придумать список оправданий. Определённо, Какаши хотел знать, что его толкнуло на ночь в объятиях чужой невесты. Глупо отрицать тот факт, что он знал о помолвке и о том, что Сакура всё время разрывалась от угрызений совести, сопротивляясь желаниям сердца, потому что помнила об обещании, которое дала Хатаке. В прошлом в ответ он придумал бы множество оправданий, чтобы перевести стрелки и не затрагивать неприятную тему разговора, но, глядя на уставшего Какаши, который столько времени у него на глазах топтался на месте, неспособный спасти своё счастье, Саске понимал, что ничего лучше откровенного и честного ответа не может быть. Он обязан ему всем, не мог лгать.       — Я… — Нахмурив брови, точно пытался сформулировать словами то, что даже Сакура не слышала, Учиха вздохнул.       Он любил её. Этим всё объяснялось. Насколько Саске мог судить, те особенные чувства, которые он испытывал к Сакуре, были той самой любовью, о которой она твердила ему в прошлом, лишь напоровшись на ножи безразличия, что глубоко ранили, прощения за которые Учиха будет просить до конца жизни. Харуно, может, давно простила, но ему всё равно было стыдно за то, как он с ней обходился: произошедшему не было оправданий, точно как объяснения тому, чего в данный момент требовал Хатаке. Раз уж Саске осмелился зайти настолько далеко, то сворачивать уже поздно. Он знал, что из его уст это прозвучит как полная чепуха, Какаши вряд ли поверит, ведь поступки прошлого и решения последних недель никак не подкрепляли чувства Учихи, но всё же это правда. Непорочная, чистая, которую с озлобленностью во взгляде требовал Хатаке.       — Люблю её.       Ответ, будто топор, вонзился в грудную клетку Какаши. Он стоял, уставившись куда-то вдаль, обдумывал услышанное, попутно совмещая реальность с домыслами. Саске не лгал: он действительно испытывал такого рода чувства к Сакуре, скрывал их от мира и маскировал за поступками, но искренность того, что испытывал Учиха, просачивалась сквозь щели его запертого на замок сердца. Его нелюдимость с момента гибели Наруто порой казалась жестокой, особенно по отношению к Сакуре, но в тех поступках просматривалась забота: он был зол, полон ненависти, сожалений и отчаяния, стремился оттолкнуть всех дорогих ему людей, чтобы больше никак им не навредить. Именно таким было наказание во спасение с рук Учихи для девушки, которую тот тайно любил. Он не хотел привязывать Сакуру к себе и поэтому решил обидеть, ранить, чтобы она возненавидела его и сама ушла, отыскала лучшую жизнь с другим мужчиной.       Харуно в порыве безвыходности так и поступила, а тем избранником посчастливилось стать Какаши. Наверное, если бы не попытки Хатаке проверить, насколько она осталась искушённой былой любовью к Саске, Сакура бы воплотила план Учихи в жизнь, вышла бы замуж и никогда бы не вспомнила о пожизненно заключённом нукенине. Так значит, он сам подпортил то, что для него неосознанно создал Саске. Он от лёгкой ревности, о которой даже не задумывался, сталкивал их разными способами, проверял интерес Учихи упоминаниями Сакуры в их разговорах, а ей предоставил все карты на руки — от пропуска, подписанного всеми Каге, и ключа камеры заключения до той коробки с книгами, которую, Какаши подозревал, она обнаружит. Он будто всё не мог поверить, что Сакура из всех воздыхателей выбрала его, позволил проблескам худших черт характера овладеть им в ситуации, когда необходимо просто принять всё как данное и двигаться дальше. Получалось, он сам спровоцировал исход, разрушивший их с Харуно отношения.       В том, как осторожно Саске произнёс эти слова, была заметна его искренность, скрытая за пеленой смущения, — Учиха вряд ли делился своими чувствами к Сакуре с кем-либо до этого, наверное, даже ей не до конца открылся. Любовь, конечно, прекрасное обоснование, но Какаши всё равно не понимал, почему удостоился предательства. Если Саске любил её, почему молчал всё это время, почему не пришёл поговорить откровенно, как мужчина с мужчиной, чтобы прояснить всё без лишней драмы и недоразумений. Он ведь целый месяц немо наблюдал за происходящим, судя по сроку беременности Сакуры, осведомлённый о том, что предал наставника. Хатаке прекрасно понимал, что должен сделать в сложившихся обстоятельствах, но всё же задетая мужская гордость и разбитое доверие кричали в нём громче адекватности и здравого смысла. Раздражение и гнев, что медленно скапливались в груди, захлёстывали Какаши, и он даже не заметил, как преодолел между ними расстояние, ухватив Учиху пальцами за футболку, сжав в кулак, что трясся от нахлынувших на него эмоций.       — Если любишь, то, надеюсь, готов принять последствия своего решения, — на пониженных тонах, будто угрожал, рыкнул Какаши.       Саске не растерялся, обхватив пальцами правой руки запястье Хатаке, сдерживая кисть, хоть и не было намёков на то, что это перерастёт в какое-то конкретное действие. Признаться, лучше бы Какаши ему врезал. Он даже не станет отворачиваться. Может, вспышка боли поможет прояснить ситуацию, потому что Учиха не совсем понимал, о чём говорил бывший наставник. Эти слова можно растолковать по-разному, и Саске сперва попытался разобраться в услышанном сам. Он, безусловно, был готов принять любые последствия своего выбора, вот только к чему конкретно подводил Хатаке? Было несколько вариантов, о которых Учиха размышлял на досуге, и, воплотись они в реальность, он был готов следовать чёткому плану, который разработал для каждой ситуации. Встретив разгневанный взгляд чёрных глаз, что были на уровне его, чего Саске раньше не замечал, — они с Какаши были одного роста, — он на мгновение задумался.       Возможно, подразумевалось последствие в плане нежелания Хатаке как-то помогать своим ученикам. Он на эмоциях вполне мог отменить собрание Каге, уступить Райкаге в борьбе за жизнь нукенинов Листа и просто стоять в стороне, пока Саске разбирался со всем в одиночку. Учиха понимал, что это был самый радикальный, но вполне обоснованный и ожидаемый вариант. Зачем Какаши помогать тем, кто его предал? Даже Саске не протянул бы руку помощи человеку, что так с ним поступил, а ведь Хатаке шиноби честный и с достоинством. Он вряд ли разрешит даже своим ученикам так растоптать и унизить себя. Ничего иного можно было не ожидать, Саске знал это, но всё ещё стоял неподвижно и без отпечатка кулака Хатаке на челюсти, что озадачивало. Что его останавливало? Вряд ли опасение за собственное здоровье или за лицо Учихи. В разгневанном блеске его глаз Саске старался расшифровать ответ, но на ум приходил второй вариант, который он сам обдумывал тысячу раз, пока разрабатывал план исправления положения Сакуры.       Неужели Хатаке намекал на её репутацию? Разумеется, этим поступком Саске лишь добавил пятен на без того очернённое имя любимой девушки, и это, к сожалению, неизбежное последствие, которое будет не так просто исправить, ведь мнение людей сложно изменить. Насколько Учиха понял из наблюдений за жителями, помолвка Рокудайме и Харуно — прекрасный феномен, что вселял надежду в жителей Конохи. Их обожали как чету и с нетерпением ждали свадьбы, что стала бы грандиозным событием для страны. Изменой Сакура перечеркнула это будущее, и Саске понимал, на что мог намекать Хатаке: что взамен мог ей дать такой изгой, как Учиха? Он пожизненно останется отступником в глазах граждан великих наций, и никакое прощение Хокаге не изменит этот факт; люди, может, больше не были озлоблены на него за смерть Узумаки, но это не отменяло других грехов, в которых Саске повинен.       Разрешение в мыслях Учихи было элементарное: они не останутся в деревне, где Сакура не могла выйти на улицу, не будучи осуждённой за выбор мужа, за свои чувства и надежды на будущее. Если понадобится, Саске был готов отправиться в самые отдалённые точки мира, где никто даже имени его не слышал, чтобы построить дом, создать семью вместе с Сакурой в тихом и умиротворённом месте, вдали от ненависти и презрения тех, кому их чувства мешали. Он считал, что это самое оптимальное решение для этого варианта событий, и, несомненно, Харуно с ним будет согласна. И всё же Учиха подозревал, что подтекст в гневных словах Какаши совершенно иной. Разумеется, он не обдумал абсолютно всё, что могло пойти не так, откройся правда миру, но Саске считал, что, пока они с Сакурой вместе, не было такой преграды, которую невозможно одолеть. Однако интрига заставила его нарушить молчаливый диалог:       — О чём ты?       Почти фыркнув, Какаши на мгновение осознал: Саске мог ещё не быть в курсе последних новостей, потому что о результатах Сакура узнала всего пару часов назад. Вряд ли она поспешила поделиться с ним счастьем, потому что, согласно Шизуне, Харуно встревожена и, попросив пока не разглашаться о наследнике клана Учиха, скрылась в неизвестном направлении. Так как Саске незамедлительно вызвали в резиденцию, они с Сакурой вполне могли разминуться. Нахмурив брови, Хатаке попытался разглядеть в беспристрастном выражении лица Учихи намёки на правду: он либо действительно ничего не знал о беременности Харуно, либо отлично скрывал это, в чём не было ничего нового. Помешкав ещё немного, Какаши чуть расслабил кисть руки, которой сжимал футболку Саске, немного опустив локоть. Гнев и жажда выплеснуть эмоции никуда не делись, но Какаши вдруг задумался, как именно отреагирует на эту новость Саске.       — Сакура с тобой сегодня не пересекалась? — будто между прочим спросил он.       — Нет.       — Тогда узнаешь новость от меня, — решительно ответил Хатаке.       — Что происходит?       Саске чуть крепче обхватил руку, что сжимала его футболку, и резко отбросил, явно не желая испытывать ущемление собеседником. Хатаке позволил ему, отметив, что это последнее, что он спишет со счёта Учихи, потому что отныне их отношения кардинально поменяются. Независимо от того, что они любили одну женщину, Саске больше не имел права полагаться на доброту и дружбу Хокаге, как в прошлом. Закончилось то время, когда Какаши отдавался полностью ради выгоды учеников, не требуя ничего взамен. Он любил их, но душевная боль от предательства, которая в данный момент просто пронзила его грудную клетку и разум онемением, лишь начинала проникать в сознание и в каждую клеточку тела. Подняв на Учиху взгляд, он безжалостно промолвил то, что должен был по просьбе Шизуне оставить секретом:       — Сакура ждёт от тебя ребёнка.       Встретив взгляд Саске, Хатаке с удивлением отметил вихрь эмоций, которых раньше никогда не замечал в Учихе, даже не подозревал, что тот способен на подобную яркую палитру: от неожиданности до недоумения, сменившегося осознанием и, наконец, страхом. Впервые Какаши увидел в глазах Саске боязнь неизведанного, и от этого на душе стало чуточку лучше.