Смотри на меня, смотри мне в глаза и плачь!
Ты ответишь за всё, за всё, что ты сделал, предатель!
Стража, ну же, взять его, он виновен во всех убийствах.
Я вижу тебя насквозь — твоё место во мраке темницы! The Meto «Голос ненависти» (с)
Головокружение и слабость, будто при тяжелом похмелье, распухший язык и слипшиеся губы, как при обезвоживании. Тело – отвратительный балласт, от которого необходимо избавиться, сознание – зияющая рана, которую следует закрыть. И ничего не останется, только пустота. Не слишком-то жив, чтобы умереть. Всегда мог рассчитывать на смерть, план «Б», выход, который так легко найти. Раньше. За неделю Джим изучил каждую трещину в потолке, каждое пятно на окне. Убежище, выбранное Харви, вполне подходило для проживания двух человек. Здесь была ванна и небольшая кухня. Батареи не справлялись с наступившими морозами, из кранов тонкой струйкой текла холодная вода, но это не беспокоило. Подходили к концу запасы консервов. Возвращаясь из очередной вылазки в город, Буллок приносил с собой что-то съестное. Джим жевал, не замечая ни запаха, ни вкуса. Иногда была выпивка. В надежде успокоиться говорил сам с собой, повторяя простые предложения, будто мантру. Ходил из комнаты в комнату, лишь бы не сидеть на месте. Опустошенный, опускался на пол, скользя спиной по стене, и смотрел в никуда, лишь бы не двигаться. Считал, сколько выдержит, глядя в свое отражение. Не спал, но застревал на некоторое время, будто поломанный механизм. Не приходили ни Лидс, ни Барбара. Он ждал их и был разочарован. Но больше всех он ждал Освальда. Мерещилось, что он вот-вот возникнет за плечом, мерещились его запах и дыхание. Он не знал, что скажет, все казалось излишним и фальшивым, но как же он хотел этого, увидеть и сказать хоть слово. Никого. Джим провел в бессознательном состоянии больше пятнадцати дней. Еще неделю Буллок держал его взаперти, забирая с собой все еще не разряженные амулеты. Вскоре привык или понял, что Джим не собирается делать глупостей, и снял запрет. Но наружу Джим не спешил. Ни подробности об опустившемся на город кошмаре, ни голоса Светлых, связывающихся с Буллоком по рации, не побуждали его сделать что-то по настоящему живое. О нападении на Аркхем Джим узнал, подслушав один из таких разговоров. За эти дни популяция вампиров разрослась настолько, что нежить, для того, чтобы прокормить новообращенных, выползала на охоту каждую ночь. Светлые делали все, что было в их силах, но в Аркхем они не успели. Тогда, вернувшись слишком рано, Харви нашел Джима в полубессознательном состоянии, пьяного и полного пустоты. Попытался привести его в порядок, но Джим ответил враждебностью, не понимая, кто перед ним, и что от него хотят. Пытаясь его урезонить, Харви случайно угодил локтем в его лицо. Потом принес смоченное ледяной водой полотенце. Потом долго молчали. Теплая фасоль с болью застревала в глотке. За окном вместе с ним умирал город. Все выходило глупо и бессмысленно. Только по-настоящему хорошие люди могли покинуть город. Было ли это правосудием? Что ж, к черту такое правосудие. Он больше не тянулся ни к ответам, ни к справедливости. Ничего из этого не окупалось. Бесценное или получаемое за так. Кому как повезет. Паразит не мог их заразить, тех, в ком было недостаточно темных эмоций и мыслей. Но таких оказалось прискорбно мало. Светлые Дозорные остались. Те из них, кто был готов бросить город, были заражены, и за стеной, поставленной Инквизиторами, их не ждали, как и Темных. Доступ к Сумраку был закрыт. Люди были истощены, как и Иные, потерявшие возможность работать с Силой напрямую. В ход пошли запасенные артефакты и амулеты. Они оказались определяющей единицей, они стали разменной монетой. Но их запас таял с каждым дней. Марони, владеющей информацией о тайных складах, был освобожден и быстро занял место исчезнувшего Фальконе. Власть Марони продлилась недолго. Спустя несколько дней его нашли мертвым, а его склады были опустошены. Не помогли ни охрана, ни обширный запас Силы. Мох питался оставшимися людьми и Темными, слишком слабыми, чтобы защититься, слетевшими с катушек от нависшего над ними дамоклова меча. Процветала нежить, безразличная паразиту. Светлые пытались защищать людей. Вылазка в разрушенную клинику не дала ничего полезного. Существо исчезло, как и предполагали Инквизиторы. Зараза захватила Готэм. Инквизиторы выжидали за стеной. Рассредоточенные по всему городу, чтоб избежать точечного удара, Светлые собирались малочисленными группами на ночные вылазки. Помогал информатор, сообщающий места гнездования вампиров. Иногда удавалось отбить людей. Это придавало их новой жизни хоть какой-то смысл. Когда Буллок вернулся под утро с рукой, распоротой до плеча, Джим понял, что пора заканчивать. В глубине души он знал, что Буллок не только оберегает его, но и потакает стремлению закрыться от остального мира. Однако сейчас Харви с зеленым лицом, шатаясь, брел в сторону ванной, и это была вина Джима. Он не был рядом, чтобы прикрыть его спину. Он не был рядом, когда в нем нуждались. – Не смог, – прохрипел Харви. В пальцах здоровой руки он держал не активированный амулет. Он был слишком слаб, чтобы его использовать. – Я возьму. Пальцы упрямо сжались. Прикусив губу, Харви помотал головой. Джим не стал лгать самому себе – его посещали эти мысли. Разрядить любой источник силы прямо в свое глупое сердце. Амулет или пистолет – разница не большая. Но сейчас речь шла ни о нем. – Не глупи, тебе нужна помощь. – Ты отдашь его? – прошептал он, в голосе почти мольба. Джиму стало невыносимо стыдно за себя. Прав был Харви, из него ужасный напарник. – Отдам, клянусь. Рана скоро исчезла. Использовать Силу было все также легко, будто и не было этих невыносимых дней без Сумрака и Света. Отдав Харви амулет, Джим принес ему воду и шоколадный батончик. Буллок лег на кровать, как был в пальто и ботинках. Неопрятная борода и мешки под глазами. Джим почувствовал щемящую нежность. Проснувшись через два часа, Буллок приподнялся на локтях. Взгляд его, полуосмысленный, обратился к окну. День в Готэме едва можно было отличить от ночи. Солнца не было, только серое небо. Шел мелкий снег, хотя на календаре был сентябрь. Пустые улицы, окна, дрожащие от ветра. – Это не наша вина, – проговорил он. – Инквизиторы развернули свою операцию, как только мы туда отправились. – Я знаю. – Нас использовали. – Я знаю, Харви. – Принес тебе сигареты. – Пошарив в кармане пальто, Харви бросил Джиму пачку. – С кем ты был? Почему тебе не помогли? – Харпер и Альварес. Мы уже разошлись, когда все произошло. – В следующий раз я пойду с тобой. – Перестань. – Хватит, Харви Я должен извиниться, что застрял здесь. Должен был вытащить свою задницу намного раньше. – Если это нужно, чтобы спасти твою жизнь, поверь мне… Ты вытащил меня, парень. Я не позволю тебе угробиться. – Мы должны работать в команде. Нет больше команд. Ничего нет, только глупые попытки спасти собственный рассудок и больную совесть. Город опустел. Главы Дозоров были смещены с должности. Фальконе воспользовался суматохой и успел сбежать за границу до оцепления. Шефа забрали Инквизиторы. Когда зараза распространилась с клиники на остальной город, тот оказался на границе реальности и первого слоя. Въезды и мосты были закрыты. Ничто не могло покинуть Готэм. Карантин. После лесного пожара земля становится плодороднее, сказали Инквизиторы. С наступлением комендантского часа исчезали редкие прохожие, утихали волнения. Машина привлекала к себе внимание, и было решено оставить ее на полпути. Холод погубил высаженные деревья, стеснял дыхание. Двигались медленно. Здания, размытые ветром, дрожали на периферии зрения, глаза слезились. На тонком слое снега оставляли следы. Чем ближе была эстакада, где по сообщению информатора располагалось одно из новых вампирских гнезд, тем темнее становился город. В какой-то момент Джим почувствовал, что за ними наблюдают. Быстрая тень мелькнула на крыше. Кто именно напал на них – Джим не разглядел. Действовали быстро, двигались так ловко, будто не принадлежали этому изменившемуся скованному холодом городу. Окружали серым дымом и жалили, слегка, едва заметно. Скоро перестали беспокоить атаки, боль, холод и ветер. Джим, обессиленный, упал на колени, и его охватило абсолютное умиротворение. Он заснул.***
Со стены сквозь дымный чад смотрело скорбное лицо Иисуса. Джим зажмурился, но видение не пропало. К горлу подкатила волна тошноты. Пахло деревом, ладаном и воском. Церковь. Рядом раздавался резкий скрип. Джим скосил глаза на источник шума и обнаружил Харви, привязанного к допотопному инвалидному креслу. Его рот был запечатан, но глаза были вполне красноречивы. Он судорожно пытался выбраться. Кресло под ним ходило ходуном. Джим посмотрел вниз. Те же колеса. Руки были скованы за спиной обычными веревками. На пальцах не было привычной тяжести. Они забрали балу-накх. Остальное, вероятно, тоже. В распоряжении Гордона остались только человеческие возможности. По звуку он понял, что при движении рук веревка трется о металлическую скобу. Такое освобождение могло занять время, и мешкать не стоило. Шаги со спины были легкими, едва различимыми. Джим услышал женский голос, напевающий свадебный марш. – Здравствуй, родной. Женщина обошла его и остановилась напротив. Невеста в белом платье. – Узнаешь эту церковь? Здесь мы хотели обвенчаться. Джим счел бы ее еще одной галлюцинацией, но та Барбара была человеком. Сейчас перед ним стояла вампирша. Новообращенная, дикая, накаченная силой благодаря частой охоте. Намного сильнее его. Джим не мог отвести глаз. – Знаю. Мне самой не верится, что оно еще в пору. – Барбара покрутилась перед ним, демонстрируя белые волны воздушной ткани. – Что с тобой произошло? – выдохнул Джим. Казалось, его рассудок не способен выдержать еще один удар, но он ошибался. Сколько горя способен вынести один человек? Может быть, он создан именно для этого – испытывать неподъемный груз вины и, в конце концов, быть им раздавленным? – Дай-ка подумать. – Барбара коснулась острым ногтем губ и нахмурилась. – Ты выпивал мою жизнь по капле каждый день, сводил с ума, запер в психушке и оставил там гнить. Потом пришли добрые феи и выпустили меня, обратив в прекрасного ангела. Она взмахнула руками, красуясь. – Теперь я свободна и счастлива. И очень сильна. Она резко дернулась вперед, вцепившись в колени Джима. – Убивать приятно, – призналась она с маниакальной улыбкой. Из теней, порожденных светом свечей, показалась прочая нежить. Все они были новообращенными, и многие, судя по одежде, не так давно покинули Аркхем. Они не сводили со Светлых голодных глаз, но держались на расстоянии. Кресты и изображения Святых не пугали их, мерцание свечей превращало их фигуры в кошмарное видение. – Барбара, подумай хорошенько. Дозор вернется в этот город. Не выбрасывай жизнь на ветер, – облизнув пересохшие губы, заговорил Джим. – Какую жизнь? У нас с тобой была жизнь, – напомнила Барбара. – Теперь я безумна и мертва. Где справедливость? Из нас двоих ты единственный, кто родился вампиром. Ты вытягиваешь силы из тех, кто имел глупость полюбить тебя! Уничтожаешь их. Ты монстр! Тебе следовало убить себя, но ты предпочел играть в войну Света и Тьмы. Ручаюсь, по пути сюда ты знал – это ловушка. Ох уж эти таинственные осведомители… Я искала тебя, звала, но ты не приходил. Почему, Джим, разве ты не любишь бросаться в бой? Такое наслаждение – вырвать победу у противника клыками. Или умереть. Тебя ведь устраивают оба варианта? Время для плана «Б», мой милый. Джим, все это время, осматривающий центральный неф в попытке найти хоть что-то полезное, заметил небольшой огонек Света, почти срытый алтарем. Такой тусклый, что его можно было спутать с затухающей свечой. Но это определенно был след заклинания. И это могло быть… надеждой? – Я не хочу умирать, – возразил он. – Брось. Конечно, хочешь. При каждом шаге свадебное платье легко шелестело. Серебряные нити блестели при свете огней. – Я вижу, я всегда это видела. Но ты был трусом. Я помогу тебе, иначе, зачем нужны жены? Только сначала я должна кое-что сделать. Барбара развернулась к Харви и скривила лицо в издевательском разочаровании. – Выглядит не ахти. Потрепанный, жалкий. Но ты явно им дорожишь. Посмотрим, насколько тебя хватит. – Подожди! – Джим лихорадочно пытался придумать, чем ее задержать. Веревка не поддавалась. – Забери меня. Мы будем вместе вечно. Укуси меня, если я тебе нужен. Плечи Барбары опустились, вся ее фигура выражала печаль. – Прости, милый. Я очень хочу, правда. Может быть, в следующий раз? Развернувшись, она схватила Харви за подбородок и дернула его голову в сторону, обнажая шею. Джим мог только кричать. Его отчаянье доставило Барбаре больше удовольствия, чем хлынувшая в рот кровь. Джим перевел помутневший взгляд на витражи Святых. Не может быть, этого не может быть, это кошмар. Он все еще в клинике, он все еще в Сумраке, и тот пожирает его, порождая ужасные видения. Боже, пожалуйста. Барбара острием ногтя проткнула кожу на указательном пальце. Сорвала с Харви кляп и протолкнула фалангу в безвольный рот. Почувствовав на языке чужую кровь, Харви попытался отвернуться, но было поздно. – Сука, – выдохнул он в отчаянии, закончив отплевываться. Барбара отвернулась от него, потеряв всякий интерес. – Думаю, ты намного вкуснее, любимый. Она была так близко, что Джим мог почувствовать спертый землистый запах, смешанный с яркими духами и кровью. Следующие события произошли так быстро, что Джим в дальнейшем оправдывал свой порыв чистыми инстинктами. Радужными искрами взорвалось витражи, в проемы влетели фигуры. Темные. Луч заряженного Силой фонаря скользнул по Барбаре, прожигая ей плечо, и двинулся дальше к лицу. Лопнула веревка, сковывающая руки, и Джим бросился вперед. Он оттолкнул Барбару с пути света, не дав ей превратиться в горсть пепла. Вдвоем они рухнули на пол, но она быстро вывернулась из его рук и, воя от боли, бросилась в тень. Остальная нежить схлестнулась с Иными. Эффект неожиданности работал вторым на руку, но накаченные чужой кровью вампиры не уступали им в силе. В ход пошло огнестрельное оружие. – Гордон нужен живым! – рявкнул один из Темных. – Я просто хотела поиграть, – взвизгнула Барбара, карабкаясь по опорной колонне вверх к открытой галерее. Вслед ей полетела пулеметная очередь. Джим оказался у обескровленного трупа одного из Темных и снял с него резной амулет. Разрядил его в ближайшего врага. Харви уже освободился, но ему нужна была поддержка. Джим поставил его на ноги и поволок в сторону. Звериное чутье и тусклый Светлый огонек вели Джима к алтарю. Подобранный фонарь помог отбиться от вампира. От алтаря направились в сакристию – небольшое отдельное помещение. Там внутри светилась герметичная дверь, ведущая к спуску в тоннель. Вход в убежище, построенное еще в шестидесятых. Дверь защищал Светлый магический символ. Такие знаки были обычной Дозорной практикой во времена холодной войны, но встретить один из них сейчас было огромным везением. Дверь шла тяжело. Джим затащил Харви в убежище и навалился на нее изнутри. – Задержите его! – Новый голос, высокий, надрывный и такой знакомый, подстегнул нападающих новой волной броситься к сакристии. Джим оскалился от прилагаемых нечеловеческих усилий. Сердце было готово разорваться, плечо ломило от боли. Вперед в закрывающийся проем полетела световая граната, но, отскочив от косяка, завертелась в нескольких шагах. Подняв глаза, Джим в последний раз успел бросить взгляд на того, кто спешил в сакристию. Это был мужчина невысокого роста, источающий чистую ярость. Полы распахнутого пальто превращали его в хищную стремительную птицу. Помимо витальности и энергии он излучал чувство неоспоримого превосходства. Прежде чем Джим мог разглядеть его лицо, и прежде чем разорвался снаряд, Джим захлопнул дверь и запер ее. Светлый символ вспыхнул ярким пламенем. И тогда он услышал вопль ярости. Даже приглушенный, он ударил Джима в сердце с силой локомотива. Он знал этот голос, он знал! Желание вернуться было всепоглощающим. Харви отполз к стене, Джим подхватил его за руку и поволок прочь, игнорируя вихрь захвативших его эмоций. Нужно было отключить их все до единой, если он хотел вытащить напарника. Каждый шаг давался с трудом, но Джим уходил, не оглядываясь.