Безумие.Искра.

Безумие. Искра. Клаус Майклсон – тысячелетний гибрид, властный социопат, тот, который не знает жалости, отвергает любые человеческие понятия, но почему его колени дрожат при виде улыбки этой блондинки, а запах ее сладких духов с нотками цитруса дурманит его рассудок куда хуже бокала красного итальянского вина. Безумие. Керолайн Форбс не такая, как все, ведь ее сердцем управляет милосердие и любовь. Она улыбается, каждый раз смотря на солнце, щурится и боится. Боится тьмы, которая ее так привлекает. Боится Клауса Майклсона и того, что испытывает к нему. Боится притягательности тьмы, и поэтому отвергает. Отвергает то, что уже давно утонула в этой бездне его глаз подобных морю. Отвергает то, что уже давно утонула в море тьмы. Утонула, выпивая очередной бокал крепленого красного Итальянского вина, в Мистик Гриль. Утонула, но она должна спасти себя ради того, чтобы спасти своих друзей. Утонула в этом море тьмы вместе с ним. Буря. Безумие. Тонкие пальцы касаются стеклянного бокала, чтобы отпить жидкость цвета крови и оставить на прозрачном стекле след от алой помады. Клаус Майклсон появился в ее жизни, словно буря. Буря, которая уничтожила все. Уничтожила ее прошлую жизнь. Вздрагивает, когда ее руки касается чья-то рука, отбирает бокал из ее рук. Опасно. Майклсон смотрит на нее, нагло ухмыляется думая о том, что, такой как, он с легкостью смог бы раскрепостить такую, как она, думает о том, как будет срывать с нее платье. Все его мысли свелись к ней и, видимо, Керолайн Форбс – его главная слабость. Жарко, но рядом с ней он забывает о своем личном Аде. Рядом с ней он словно в Раю. Форбс дрожит, смотрит на присевшего рядом с ней Майклсона, который нарушил ее покой, да еще нагло отобрал бокал вина и теперь отпивает от него. Почему жизнь сводит ее с таким наглым ублюдком, властным социопатом, как он? — Театр одного актёра, - начинает он, отпивая вино. — Бароло. Не плохо, любовь моя. — Тебя, - фыркает Керолайн. Как он может знать, что в ее бокале? Как? Если он знает, что в ее бокале, то наверняка знает о ее чувствах к нему. Страшно, складывает руки в молитвенном жесте, лицо бледнеет, да ведь кто и заметет, Керолайн вампир. Время уходить, ведь Керолайн встает, делает несколько глубоких вздохов, сжимает в руках мобильный. По ней видно, что тьма уже завладела ею. Она уже шагнула в море тьмы и утонула. Утонула в опасности и страсти. По ней заметно, что она готова делать все то, что запрещено. Тьма притягивает куда больше света. — Ты не сможешь спасать своих друзей вечно, Керолайн, - приподнимает, брось, смотрит на нее. — Тебя это не должно касаться, Клаус, - протягивает она, стараясь не смотреть ему в глаза. Керолайн Форбс совершенна, снисходительная добрая, но тьма уже овладела ее сердцем. Не смотрит в глаза, ведь если посмотрит, то словно утонет или сгорит. Сгорит ведь по ее венам, словно перемещается не кровь, а раскалённая лава только от одного его прикосновения. Она зажигалка, которая смогла разжечь в нем огонь. Он газ к этой зажигалке, который не позволит ей потухнуть. Клаус Майклсон видел многое в своей жизни, у него было множества женщин, с которыми он был разным, но Керолайн… Эта улыбчивая блондинка перевернула его мир, рядом с ней он просто хотел быть и делать все, что она пожелает. В его жизни было множество женщин, но только рядом с Керолайн Форбс он впал словно в безумие. Только рядом с ней он впал в безумие, ведь его голова словно взрывается от одной мысли об этой блондинки. Все его последние работы, которые он сжег в пламени камина, посвящены только ей. Она словно освободила его эмоции, которые были до этого под надежным замком, спрятаны в глубине души. Она освободила его, но с ней он не может все то, что запрещено. Керолайн запрещает ему даже приближаться к ней. Запрещает, только потому, что сама не может контролировать себя рядом с ним. Не может контролировать безумие и врывающуюся из груди тьму. Запретить легче, чем поддаться запретной страсти или же признать свои чувства. Взрыв чувств и страсти. Легче отрицать, чем признать. — Я бы имел тебя прямо на этом столе, - неожиданно говорит он. — А я и не сомневалась, что тебе от меня нужно только это, - ухмыляется, кладет руки на столик, нагибается. — И чтобы ты сделал? — Повалил бы этот столик, смахнув все подряд, срывал бы с тебя это платье и то, зная, что шелковое белье скрывается под ним, осыпал бы поцелуями все места, кроме губ, чтобы не стерлась помада, - говорит Клаус, заглядывая в ее глаза. — О, как бы ты кричала, любовь моя. — Ты еще предложи начищенный до блеска туалет Мискик Гриля, самое подходящее место для этого! – желает выкрикнуть она, но снижает тембр своего голоса, ведь кругом их люди. — Для подростков самое, если какому-то неудачнику-подростку приспичило овладеть какой-то юной красавицей, - берет в руки бокал. — Фу, - морщится Форбс, отворачивается. — Я иной тип, Керолайн, я всегда во всем первый, если женщина и будет кричать мое имя до хрипа, сжимать в порыве страсти шелковые простыни, то только в каком-нибудь роскошном номере или в моей квартире, но никак в натертом до блеска туалете, - преподносит бокал к своим губам, желая сделать несколько глотков. — Хватит! – возмущается, выхватывает бокал из его рук и выливает вино ему на голову. Заслужил. Жарко. Был бы это кто-то другой, то его растерзанный труп уже бы валялся на полу Мистик Гриль, как и трупы тех, кому не посчастливилось быть здесь и в радиусе нескольких километров. В гневе Клаус Майклсон неконтролируем. В гневе бесполезно с ним сражаться. Бесполезно. Слишком жарко, и даже вылитое на него вино не остудит его пыл, красные капельки медленно капают с его лица, но Майклсон просто ухмыляется, облизывает губы и смотрит на нее. Наркотик для нее – алкоголь. Наркотик для него – она. Наркотик. Любовь - это болезнь, от которой нет лекарства. Любовь самый сильный из всех известных в этом мире наркотиков. Любовь – это безумие. Жертвы безумия. Нежная и романтичная Керолайн сорвалась, дала волю своим эмоциям, позволила тьме окончательно завладеть ею. С ним она не могла быть снисходительной. Молчит и смотрит на нее, ведь он все его готов умереть ради нее, впасть в безумие. Безумие любви. — Хватит! – прикрикивает она, ударяя кулаками по столешницы. — Убирайся! Я знать тебя не желаю! Ты мне омерзителен! Убирайся из моей жизни! Блефует, и поэтому на его лице улыбка, на щеках появляются ямочки. Он ведь знает, что он ее слабость, как и она его. Знает, что ей так же жарко, как и ему. Знает, что она испытывает все то же, что и он. Знает, что буря эмоций, взрыв чувств, безумие любви. Блефует и боится, дрожит, от того, что он может уже знает, знает, что она уже впала в безумие, ведь рядом с ним она испытывает невиданную слабость, головокружение, зрачки расширены, пульс учащен. Ей нужен только он. Она желает только его. Но Керолайн Форбс – это свет и спасение. Свет не может признать, что тьма одержала победу и поэтому Керолайн Форбс принимает решение уйти. Ее колени дрожат, но она должна уйти. Пришло время уйти, чтобы не поддаться тьме. Пришло время уйти, но его рука хватает ее за запястье. Он притягивает к себе, что та даже не может освободиться, кровь пульсирует в висках, вздрагивает от прикосновения его мокрых холодных рук. — Сегодня в полночь я покидаю Мистик Фолс, и ты можешь покинуть город вместе со мной, и я покажу тебе Мир, потому что тебе никто не предложит ту страсть и безумства, которые ты заслужила, только любовь, но любви тебе не хватит. — Безумие, - срывается с ее уст, когда Форбс все же удается освободить свою руку. — Я буду ждать тебе около своего особняка, в полночь, - говорит он вслед уходящей Керолайн. Уходит. Стук каблуков, а Клаус прикрывает свои глаза, вслушиваясь в отдаляющейся стук ее каблуков. Она блефует, и он знает это. Знает лучше, чем она. Знает, что ее колени дрожат. Знает, что страсть даровать он может только он. Любовь Керолайн может даровать любой другой, но не страсть. Страсть даровать ей может только он. Только с ним она может испытать то, что не испытает с другим. Пришло время уйти. Они смогут попробовать больше. Керолайн хлопает входной дверью, думая о том, что Клаус был прав, и такая жизнь не для нее. В этом городе ей достаточно места. И Керолайн блефует что, ее все устраивает. Сейчас Клаус Майклсон предложил выбор. И, что она возьмет, когда тот предложил ей выбрать его, принять его тьму и безумие? Керолайн еще не знает, что она выберет, ведь до полуночи еще четыре часа. Клаус Майклсон точно знает, что она выберет безумие. Он точно знает, что она выберет, так же, как знает, что в ее бокале. Один взгляд – искра. Искра обратилась в бурю. Буря обратилась в безумие. Безумие, когда они смотрят друг на друга. Оба впадают в безумие, как только их взгляды встречаются. *** Оба впали в безумие. Рубиновый рассвет восходит над побережьем Римини. Блондинка, которая еще несколько часов спала на матраце, который был расположен на балконе итальянской квартиры Никлауса Майклсона, набрасывает поверх нижнего белья утепленную кофту пепельного цвета, которая даже не скрывает недавно набитую татуировку «Barbie», собирает белокурые локоны наверх, оглядывается, замечая, что матрац рядом пуст, только измятая простынь. Явно поднялся раньше и ушел, но деревянный столик, стоящий в углу пуст, значит глупо надеется на завтрак. Форбс не умела готовить. Готовка – это не ее. Нет, она не создана для готовки. Керолайн Форбс искусство и создана в этом мире для того, чтобы творить и вдохновлять. Она не оставляла попытки приготовить хоть что-нибудь, ведь они же находятся в самой Италии, где культ пиццы и пасты, но тесто прилипало к ее рукам, а из кипящей кастрюли вытекало все вместе с переваренными макаронными изделиями, мясо прилипало к сковороде, и в один из вечеров Майклсон швырнул сковородку из ее рук прямо в стену и просто выгнал с кухни. Безумие. Керолайн Форбс даже не знает, сколько она уже дней и ночей. Утратила счет времени. Облокачивается о каменные перила балкона и смотрит вниз. Смотрит на восходящие солнце и морские волны. Вдыхает морской воздух и улыбается. Улыбается, на секунду представляя то, как спрыгнула в прохладное море, и волны забрали все то, что причиняло ей невыносимую боль. Спрыгнула в море и утонула в этой страсти и безумии. Утонула в его глазах цвета моря. Улыбается, потому что ей хорошо, и она счастлива, делает то, что пожелает и да, он все же хорош в постели. Тихие шаги и скрип двери ведущей на балкон. В руках Майклсона поднос с примитивным завтраком с зеленью, которую он ненавидел, но зелень и овощи любила Керолайн, так же как и свежеприготовленный тост со сливочным малом и чай с лимон, что, в общем-то Майклсон за все это время и не мог понять. Майклсон выглядит, как обычно: босые ноги, темные джинсовые брюки, поверх голого торса наброшен легкий темно-синей джемпер, волосы растрепаны, но ему плевать, ведь главное неизменная улыбка и дьявольский огонек в глазах. Честно, он был прав на счет того, что Керолайн Форбс восхитительна в постели, а как же она стонет. Керолайн Форбс произведение искусства, и он, как истинный ценитель искусства, смог понять это. Если она произведение искусства, то должна принадлежать только одному владельцу. Безумие. Ставит поднос на деревянный столик, подходит к ней и обнимает сзади, крепко прижимая к себе, и целует в оголенное плечо, в место, набитой татуировки на правом плече Керолайн. Прикрывает глаза, и на лице проявляется еле заметная улыбка от удовольствия, словно таит в его объятьях и впадает в безумие. Безумие то, что в такую жару она предпочитает горячий черный чай с лимоном. Как вообще можно пить чай, находясь на море? Безумие то, что он пригласил ее на дегустацию вин, сидел напротив, сложив руки в замок, и его взгляд говорил только о том, что ему важно, чтобы в следующий раз блондинка знала, что в ее бокале. Безумие то, что она даже пыталась научиться готовить, просто чтобы порадовать его. Безумие, что рядом с ней он словно в Раю и привез в то место, которое он считал раем на этой Земле. Безумие то, что она покинула Мистик Фоллс, оставив записку, в которой было только одно слово «Безумие». Безумие то, что она поддалась настоящей страсти. Безумие то, что он проявил по отношению к ней главную слабость – любовь. Рядом с ней он не просто впал в безумие, но и понял, что когда они идут вместе по меленьким уличкам города, то он не оглядывается, его не охватывает страх, и он не испытывает приступа паранойи. Ему просто спокойно и хорошо рядом с ней. Вдруг понял, что ненавидит всю вою прошлую жизнь полную врагов и воин с вампирами, то ли с оборотнями, то ли с ведьмами. Рядом ним Керолайн впала в безумие и познала настоящую жизнь, то, что бы она не познала рядом с любым другим. Любовь и страсть на гране безумие – то, что не доставало Керолайн Форбс, и то, что ей дал Клаус Майклсон. Наличие человека, с которым вы разделяете эту жизнь, делает все проще? Теперь Майклсон понял это. Понял вчера ночью, занимаясь с ней сексом, когда она стонала и прикусывала губу. Но ему было этого мало. Мало, потому что ему настигло желание владеть только ею, сделать своей королевой, чтобы каждый боялся даже посмотреть на нее, чтобы каждый знал, что она принадлежит ему. Он сделает все, чтобы она стала его королевой. Он сделает все, чтобы этим произведением искусства владел только он. Проще уйти от одержимости собой или одержимости власти, нежели чем от одержимости и безумие быть с кем-то. Когда вы кого-нибудь любите и преданны этому человеку, и это настоящая преданная любовь и это тонизирует больше, чем секс. У вас с человеком есть собственный мир. Мир на двоих. Именно этот мир Клаус Майклсон хотел показать ей. Но также, будучи преданным этому человеку, ты становишься меньшим эгоистом, потому что в жизни есть кто-то важнее, чем ты сам. Не то, чтобы это причина состоять с кем-то в отношениях, скорее, результат этих отношений, особенно когда ты одержим этим человеком. Руки скользят по ее спине, а утепленная кофта падает на пол. Разгоряченные губы Керолайн накрывают его, цепляется за его плечи, так сильно, что даже царапает его кожу, не думая прерывать поцелуй. Слишком жарко. Он смотрит на нее, она смотрит на него в их глазах искры. На море поднимает утренняя буря. Оба впали в безумие. Безумие.