Безумие

Поблизости нет ни мела, ни карандашей, но на холодной стене, представшей перед его взором, стене, что визуально построилась листком, ему так хочется написать слова, засевшие в его больной голове, лишь поэтому, из-за крайне огромного нетерпения, он берёт ещё теплую безвольную руку человека, лежавшего подле его босых ног, начиная ногтями пальцев царапать, а стоит ногтю указательного пальца стереться, маниакально улыбнувшись, этот человек преподносит его ко рту — мгновение! — третья фаланга выплюнут куда-то в сторону, а кровь начинает бежать к первому суставу пальца, пока пол ладони не окрашивается в красный цвет, стекая вниз по руке, капая на пол… Ему интересно, это подгоняет азарт и разносит скуку, затаившуюся в тёмных стенах злополучного места. — Итак, вы готовы? — хладнокровно поинтересовался наблюдатель, притаившийся в самом тёмном углу, не по своему желанию, а потому, что так захотел этот ненормальный, жаждущий пролить свет на обуявшую историю тьму. Лишь кивок, и на стене появляется неровная линия, а следом и слова: «Знаешь, как я тебя ненавижу? Нет, не знаешь. Даже не догадываешься, что человек, который каждый день тебе улыбается в глаза, может за спиной строить каверзные планы, не имея волю, а испытывая страх, неуверенность, к их осуществлению» — Слабым людям только это и остаётся. Но для окрепшей идеи, для её воплощения жизнь даёт поле и один флаг. Если человек переступает линию, флаг окрашивается в чёрный. Тут и начинается ад: терзание, самоубеждение в верности свершённого деяния и на худой конец — не засохшие лепестки совести. Стоит их сорвать — и человек самопровозглашает себя властителем чужих судеб. Начинается беззаконие и вседозволенность. А нет — сумасшествие, самоистязание, страх быть пойманным, навязчивые идеи и образы. Природа человека прекрасна, стоит ему лишь… не переступать линию, а оставить белый цвет. Тогда он волен искать «смысл» жизни и делать то, что никогда не принесёт ему счастье, а только фикцию этого возвышенного чувства. Находит вторую половинку, из-за того, что боится быть один. Заводит детей, потому что «кому-то» надо продолжать род. Работает, ибо надо кормить и себя, и свою семью. И таков его обречённый круговорот. Не так ли, Бил? Удерживаясь на плаву, имея всё — в одночасье потерять, приведя себя к такому безнадёжному состоянию… Бил, шатаясь из стороны в сторону, начал скулить, бессвязно стараясь что-то вымолвить — губы его были сшиты толстыми нитями. Свободной рукой он старался что-то кинуть в говорившего, но та лишь быстрыми рывками колыхала воздух. — Твоё время уже на исходе, человек-Бил, но ты так и не пытаешься осознать случившейся трагедии. Неужели у страха так велики уши? — рассмеялось человекоподобное существо, делая пару шагов к лежавшему телу. — И всё же ненависть? — склонив голову, поинтересовалось оно. Человек утвердительно кивнул головой, снова улыбнувшись чему-то своему. Попытавшись через силу, превозмогая боль, встать, он начал кружиться, раскинув руки в разные стороны. — А всё же любовь, — существо, материализовав ножик, перерезало быстро нити. Благо, время, в котором оно существовало, позволило спокойно выполнить подобного рода действие, не используя каких-либо фокусов с замедлением. — Мне не жаль тебя, человек, просто интересно, почему ты одно понятие заменяешь на другое. Почему убежал от себя, спрятавшись в чертогах своего грязного сознания, создав новую личность? И почему сейчас, когда я позволил увидеть тебе труды своих деяний, ты будто бы ополоумел? Склонив голову набок, Бил снова улыбнулся. — Ненавижу. Ненавижу. НЕНАВИЖУ! По его щекам потекли слёзы, но он продолжал говорить одно единственное слово. Шло время, но мужчина не унимался, он только больше обезумел: начал бегать, стучать кулаками, иногда биться головой. Он давно потерял себя, свой рассудок и свою душу. Если бы не мистические способности существа, что приглушали боль, Бил давно бы лежал в агонии и страдал, а так — ему дано ещё немного времени на осознание своих грехов.