***
Сидя за столом на кухне, я неторопливо жевала гренку и молчала. Руди сидел напротив меня и тоже молчал. Тыкая пальцем в свой телефон, он спокойно и буднично попивал чай, закусывая печеньками из моего буфета. Лицо его было отстранённым и безмятежным. Иногда он улыбался чему-то, иногда хмурил свои густые, красиво очерченные брови. Волосы цвета тёмного шоколада пребывали в творческом беспорядке, и похоже, что Руди не сильно волновался по этому поводу. Рассматривая его, я всё больше не понимала, как себя вести с этим мужчиной. У меня в принципе-то опыт общения с противоположным полом скудноватый, а в данный момент я ощущала себя полнейшей дурой-профанкой. Для меня он по-прежнему оставался незнакомым человеком, который какого-то лешего забыл у меня дома, и у меня ну никак не получалось навесить на него статус «Женькина сиделка» и забить на все грани приличия, установленные гендерной принадлежностью. Пока я была увлечена собственными мыслями и откровенно пялилась на парня, не заметила, как он поднял глаза, отложил телефон и тоже стал заинтересованно разглядывать меня. Не знаю, сколько мы так просидели, играя в «гляделки», но контакт оборвался, когда я вернулась в реальность и смущённо отвела взгляд. Кажется, он улыбнулся. Ну и пусть лыбится. Полыблюсь в ответ. Брюнет прыснул. — Ты забавная, — констатировал он и взъерошил свою шевелюру. — Кажется, в туалете ты обратилась ко мне на «вы»? Это, конечно, мило, но не надо — я старше тебя всего на шесть лет. Ого, это получается, ему двадцать три? Интересненько. — Почему ты согласился на эту работу? — решилась я задать вопрос, а Руди чуть заметно нахмурился. — Хотя можешь не отвечать, я и так знаю причину — деньги. Другой вопрос — как ты забрался в мой дом? — Мать дала ключи. И причина не только в деньгах, — он ухмыльнулся, чуть наклонив голову и всё так же смотря на меня, — я просто помогаю моей горячо любимой мамуле в её непростом деле. Тебя не на кого было оставить, она очень переживала. Ты ей чем-то нравишься. По крайней мере она достаточно тепло о тебе отзывалась. Кстати, извини, что напугал тебя утром. Мне следовало подумать о последствиях, — произнес темноволосый с оттенком самобичевания, но тут же растянул губы в непонятной ухмылке: — Судя по опыту твоих предыдущих компаньонок, я еще легко отделался. Это он о чём? О моих маленьких шалостях? — Ничего себе маленькие шалости! — эмоционально воскликнул брюнет. Ой, кажется, я спросила это вслух. — Ты прикинулась умственно-отсталой и выла подбитым зверем на весь район, собирала глазки в кучку, пускала слюни и махала руками, чем очень напугала только пришедшую к тебе Елизавету Григорьевну. Бедная женщина в тот же день забрала документы из компании, обвинив мать в том, что та подсунула ей «невесть кого». — Я не виновата! От неё отвратительно пахло приторно-сладкими рвотными духами. Если бы я не махала руками, пытаясь отогнать этот тошнотворный запах, то меня бы вырвало прямо на её уродское кислотно-зелёное платье в горошек. И тогда она бы всё равно сбежала, потому что я блевала бы каждый раз, когда бы она подходила ко мне ближе, чем на пять метров. Парень поморщился. Видимо, образ заблёванной кислотной, дурно-пахнущей старушки его не прельстил. Ну и ладно. — А что ты скажешь о ситуации с Жанной Егоровной? Последняя твоя сиделка. — Крюкохватка что ли? Оказывается, её Жанна Егоровна зовут… — Почему Крюкохватка? — Руди вытаращил на меня глаза. — А ты её видел? Гоблин из банка Гринготтс в юбке, — я скорчила страшную рожу, сузила глазки и сгорбилась. А затем открыла на телефоне фотографию настоящего Крюкохвата и показала Руди. Темноволосый зажал рот кулаком, чтобы не расхохотаться. — Слушай, и правда, как две капли воды… Надо же! — А то, — улыбнулась я и невольно закусила губу, когда мой взгляд упал на его чуть припухлые губы. Сейчас Руди не вызывал у меня ни страха, ни отвращения, ни стыда. Казалось, так естественно сидеть с ним на кухне, пить персиковый чай и ржать над какой-то фигнёй. — Мать сказала, ты школу прогуливаешь? — вскинутая бровь и внимательный взгляд. Оп, ну приехали… Как резко поменялась тема. А ведь так всё хорошо складывалось! — Я неважно себя чувствовала, — попыталась найти объяснение я и тут же припечатала, чтобы не было лишних вопросов, — живот болел. — Две с половиной недели? — на лице Руди появилась недоверчивая полуулыбка. Марина Арсеньевна что, контролирует мою успеваемость? Вот так новость! Да и пофиг. Сиделкам было всё равно, посещаю я уроки или нет, а она мне не мать, и я не обязана перед ней докладываться о том, почему в школу не пришла. — И такое бывает, — просто ответила я. Настроение резко ухудшилось. Дожевав остатки гренки, я, ничего не сказав, выехала из-за стола и поехала к пандусу. Хотелось закрыться в комнате и побыть одной. Слишком много событий за одно дурацкое утро. — Завтра отвезу тебя в школу, — послышалось за спиной. Развернулась с индифферентным выражением лица и, на секунду задумавшись, показала сиделке средний палец. У Руди изумлённо округлились глаза, а брови поползли вверх. — Ты откуда такие жесты богохульные знаешь, кузнечик? — спросил он сквозь еле сдерживаемый смех. — Откуда надо. В школу не поеду, и ты меня не заставишь. В твои обязанности это не входит, вот и не лезь. И что за кузнечик ещё? — недовольно насупилась я, прищурив глаза. Таракашкой вздумал меня обзывать? — У кузнечиков ноги не в ту сторону выгибаются. Просто ассоциация, — Руди пожал плечами. Ага, колченогая таракашка. Спасибо, приятно. — А если в школу ходить не будешь, станешь безграмотным валенком, а лет через десять двух слов связать не сможешь. И вообще, хорошие девочки ходят в школу. — Вот и пусть ходят дальше. А я плохая девочка-инвалидка, и в школу ходить я априори не смогу, даже ты не в силах это изменить, — я безвозвратно вскипела, голос дрожал, и в нём появилась нотка металла. — А ездить туда я не буду: не хочу, смысла нет. Ни на одну нормальную работу меня не возьмут по чисто физиологическим причинам, а не потому, что у меня образования нет. Меня даже в магазин работать не возьмут. Кому нужна продавщица, прикованная к инвалидной коляске? Да я вообще продавщицей быть не хочу, я фельдшером всю жизнь мечтала стать, а теперь пошло всё к чертям! Самой фельдшер частенько нужен. Меня тошнит от того, как ребята в школе с ужасом косятся на мои посиневшие и ссохшиеся ноги, которые я так упорно даже в жару прячу под гетрами, колготками и штанами, — мой голос переходил на крик. — Мне это неприятно! Я терпеть не могу эти поганые рожи с их тупыми стеклянными глазами, в которых черным по белому написано то, как они счастливы, что могут передвигаться самостоятельно. А лет через десять я буду лежать, упокоенная под двумя метрами земли, в розовом гробу и буду счастлива, что сдохла наконец, — злобно зыркнула на парня и укатила прочь из кухни, оставив его с отрешенным и угрюмым выражением лица. Вот пусть подумает, как сладко мне живётся, прежде чем заставлять меня что-то делать. Пусть вообще катится отсюда, проповедник сраный! Меня слегка потряхивало, когда я докатилась до дивана и без особого труда перевалилась на мягкую кожанную поверхность. Закрыв глаза, я уткнулась носом в подушку и попыталась остановить трясучку, обнимая себя за плечи и стараясь дышать ровно. Руки предательски дрожали от нахлынувшей ярости и бессилия. Подавив порыв рыдания, обернулась и со всей силы заехала кулаком по подлокотнику седана, отчего тот пошатнулся и рухнул на ковёр. Я расслышала едва различимые шаги, и на плечи опустилась тёплая рука. — Уходи! Ты мне не нужен. Мне никто из вас всех не нужен, глупые фальшивые идиоты, — рыкнула я, на последней фразе дав «петуха». Рука на моём плече чуть сжалась. — Жень, не надо так. Да, я не имею ни малейшего представления о том, что ты сейчас чувствуешь и переживаешь, потому что никогда не был на твоём месте, но я точно знаю одно — на этом жизнь не кончается. Нельзя просто так взять и опустить руки только потому, что ты лишилась возможности ходить. Да на свете миллион таких же людей, как ты. И ничего, живут же как-то, радуются. — Прекрати! Прекрати утешать меня, пожалуйста. Ты такой же, как и все те женщины — просто выполняешь свою работу. Тебе глубоко наплевать на меня, я это прекрасно знаю. Всем вам наплевать на меня! И не надо вмешиваться в мою жизнь. Ты в ней — никто! И твои высосанные из пальца утешения мне просто отвратительны, — я повернулась и уставилась заплаканными глазами в его напряжённое лицо, полное непонятного мне неравнодушия. — Уходи, пожалуйста! Оставь меня в покое. — Я никуда не уйду. Что? Руди подвинул мои ноги к спинке дивана и по-хозяйски устроился рядом. Я ошеломленно заморгала глазами. Всхлипнув, вытерла нос тыльной стороной запястья. — Я никуда не уйду, — повторил он более настойчивым и непреклонным тоном и уставился на меня. — Ты глупая эгоистка, думающая только о себе любимой, бедной и ущемлённой. Думаешь, ты одна такая? Да на свете полно людей, которые чего-то лишены в разной степени. И если бы они так же, как и ты, озлобились на весь мир, стали бы обижать невинных людей, всячески готовых им помочь, как думаешь, правильно бы это было? Кому-то стало бы лучше от этого? Я почувствовала, как краснеют уши. — Я могу сейчас встать и уйти. Мне не сложно. Я особо не рвался с тобой в няньки играть. Но пораскинь мозгами, если они вообще у тебя имеются, стало бы тебе от этого легче? И завтра бы никто к тебе не пришёл, потому что больше никого не осталось. Все остальные работающие в агентстве сиделки заняты другими людьми, которые искренне благодарны за то, что для них делают. А ты — бессовестная, маленькая эгоцентричная сука, — последнюю фразу Руди выплюнул с особой желчью. Отвернувшись, закрыла лицо подушкой. Не могла больше на него смотреть. Лицо пылало и было нечем дышать, как будто меня посадили в раскаленную печь, закрыв все пути кислорода. Последний раз в таком тоне со мной разговаривал только отец, когда я устроила истерику из-за того, что мама отказалась купить мне потрясающе красивое, но очень дорогое небесно-голубое платье с воздушным вышитым узором на груди. Хоть я и была зла на слишком настырного и слишком дерзкого брюнета, мне совершенно не хотелось с ним спорить и доказывать, что мои заскоки единственно идеальные. В глубине души я понимала, что он целиком и полностью прав. Я почувствовала, как постепенно злость отступает, оставляя место слабости и непреодолимому желанию срастись с диваном и замуроваться в его кожаных массивах. Но в то же время мне ужасно хотелось обнять сидящего рядом парня. Прижаться теснее и почувствовать себя не одинокой. Крайне странное желание, учитывая то, что знакомы мы от силы несколько часов. — Извини, — послышался раздосадованный голос моей сиделки, — кузнечик, слышишь? — он наклонился ко мне, слегка встряхивая и пытаясь отодвинуть закрывающую моё лицо подушку. Я вцепилась в неё и прижалась еще сильнее. Не отдам: стыдно. — Ну прости ты меня, идиота. Не сдержался. Давай вылезай оттуда, а то задохнёшься, а меня потом обвинят в том, что я сам же тебя и задушил. — Не обвинят. Ты хороший… — промямлила куда-то в подушку. — О как. Пять минут назад я был «фальшивым идиотом со стеклянными глазами, который имел наглость тебя утешать», а теперь на тебе — хороший, — усмехнулся Руди и во второй раз попытался забрать у меня подушку. Я нехотя поддалась и виновато выглянула из-под неё. Карие глаза ласково смотрели на меня. — Ты похожа на нашкодившего ребёнка, — засвидетельствовал брюнет, доставая бутылку воды из моей сумки на седане и протягивая её мне: — На вот, попей. А то на рака похожа. Я — колченогая ракообразная истеричная таракашка. Вот и разобрались.Глава 3
11 июня 2017 г. в 12:45
Находясь перед открытой дверью санузла и закусывая губу, я прикидывала возможные пути решения моей проблемы. Где-то на кухне громыхнули банки. Очевидно, мой новый знакомый ищет чай. Может еще и гренки пожарит? После того, как мы выяснили, что он тут планирует задержаться на время более долгое, чем я ожидала, я задумалась: а как мне к нему обращаться? Выглядел он на порядок взрослее мальчишек из школы, а уж в плане физического развития эти постоянно выпендривающиеся шпендики, у которых еще не сошли все прыщи, ему и в подмётки не годились: темноволосый был довольно-таки мускулистым. Звать его на «ты» стало как-то неудобно, а для «выканий» он вроде не такой старый. Ладно, разберемся. Сейчас есть проблема поважнее.
В голове упрямо забилась мысль, что я непременно должна справиться сама. Я обязана. Руди не тётушка пожилого возраста, а особь противоположного пола, еще и крайне привлекательная. Как я, абсолютно нормальная девушка с адекватным мышлением, не выходящим за рамки приличия, могу просить первого встречного парня помочь в таком, кхм-кхм, интимном деле? Да я лучше прямо здесь… Ой, нет, не лучше! Нужно что-то делать!
Заехав на седане в небольшую комнатку под названием «туалет» и закрыв за собой дверь, я поравнялась с потенциальным местом своего пересаживания. Попыталась опереться руками на сидение — неудобно. Немного приподнялась в нужную сторону и почувствовала, как седан предательски наклоняется и начинает откатываться в сторону. Ойкнув, я вернулась на место. Так, ну другого пути у меня нет, придется пробовать ещё. Повторив параллельную парковку, начала осуществлять второй заход. Упёршись руками, стала подтягивать себя в сторону унитаза. В тот момент, когда седан опять предательски начал крениться, напряглась изо всех сил и перенесла свою пятую точку на нужное мне место. Кресло немного отъехало в сторону. Неужели получилось? Да, сижу! Мамочки, сижу!
Не успев нарадоваться своему успеху, я внезапно поняла, что теряю равновесие и неизбежно наклоняюсь куда-то вправо. Ноги куда-то безвольно поехали по плитке, когда я попыталась напрячься и упереться ими в пол.
— Тебе помочь? — послышалось за дверью. Черт!
— Нет, нет, нет, нет, нет! — затараторила я и через каких-то несколько секунд уже оказалась в положении «попой к верху», с укором покосилась на свои ноги, которые распластались на полу как ни в чем не бывало, и пробубнила: — Предатели…
— Ты что там, упала, что ли?
— Я? Нет.
— Твой голос идёт откуда-то снизу, — настороженно оповестил меня брюнет. Вот настырный!
— У нас акустика такая, — я ляпнула первое, что пришло в голову. Ещё хотела сообщить о том, что туалет тоже так-то не на потолке находится, но не успела открыть рот, как дверь открылась, и чьи-то сильные руки подхватили меня и начали поднимать. Я попыталась взбрыкнуть и возмутиться, какого хрена он вломился ко мне в уборную, но в таком положении это бы прозвучало очень нелепо. Внутренности сдавило, сердце учащённо забилось. Мне было невероятно, невыносимо и невозможно стыдно.
Повиснув в его руках, аки подстреленный тетерев, позволила ему усадить меня на унитаз. Позор-то какой… Заглянула в его спокойное, ничего не выражающее лицо. Интересно, о чем он думает в такой момент? Когда брюнет присел рядом и стал стягивать с меня шорты, я с возгласом «ты чё творишь?!» негодующе отпихнула его от себя.
— Ты чего? — посмотрел он на меня с преувеличенно натуральным удивлением, будто то, что он чуть было не раздел меня, абсолютно нормально. Я стушевалась.
— Да просто жизнь меня не готовила к такой ситуации. Вы же мужчина, а я уже как бы не ребёнок, — я как можно понятнее попыталась объяснить ему моё смущение. — Я дальше сама справлюсь.
— Женя, я не мужчина, я твоя сиделка на ближайшие две-три недели, — произнес он с серьёзным видом, но стягивать шорты всё же не стал, просто поднялся и вышел, прикрыв дверь: — Если буду нужен, зови.
Ага, обязательно. Не дождётся. Сиделка не сиделка, он — потенциальный мужчина, которому я бы не хотела показывать все свои плоскости и, пусть небольшие, но всё же выпуклости. Или хотела бы?