История одного хипстера

– Мальчики, я хочу с вами дружить! После этой фразы Микаэль шугнулся за спину Кроули, которого перекосило от одного вида машущего им рукой Ферида Батори. За подкаты на узких джинсах, открывающих тонкие лодыжки, почему-то убить хотелось, над короткими носочками с рисунком нот, прячущихся в красных конверсах – истерично смеяться. Короткий свободный топ оголял плоский живот с проколотым пупком, и у Кроули просто руки чесались плотно запахнуть светлый кардиган, расписанный пионами. Классическая сумка-планшет через плечо, зеркальный фотоаппарат на шее и темные очки в серебристых волосах. Чертов хипстер. В их настоящее современное время влиянию субкультур подвержена большая часть молодежи. В момент потери родительского авторитета, смысла жизни и не до конца сформировавшегося мировоззрения, подростки чувствуют себя беззащитными и ищут похожих по интересам ровесников, объединяясь против страха будущего. Со временем это проходит, и мозги у них, наконец, встают на место. По крайней мере, такие лекции им читали преподаватели. Субкультура лишает индивидуальности – так считал Кроули, но и сам оказался утянут в одну из них, яро это отрицая. Когда ты не заявляешь о своей принадлежности к какой-то из них, ты – никто. Тебя презирают и тянут в разные стороны, буквально разрывают на части, пытаясь приобщить к тому, что «хорошо» по их мнению, пока ты сам, наконец, не определишься. Кроули любил хорошую музыку, Мику и свою гитару. Умел водить мотоцикл и раскатывать на нем по ночным магистралям. Его буквально за уши пытались притянуть в ряды байкеров, но стоило парню узнать, что необходимым атрибутом является борода – для большей брутальности, наверное – его чуть удар не хватил. Перспектива стать рокером привлекала лишь идеей собрать собственную группу, чем он и занялся, в итоге. Данный круг интересов его практически не ограничивал – косуха и музыкальные предпочтения всегда были при нем. Грузило лишь осознание того, что ранее дававшее свободу теперь загоняло в рамки. В твоих силах было лишь выбрать наиболее удобные для тебя ограничения. Ферид перевелся к ним осенью – из другого города, в выпускной класс, чтобы после сдачи экзаменов уехать обратно. Эта полнейшая нелогичность вызывала недоумение, но парень лишь ослепительно улыбался и отшучивался тем, что у него свои цели. Почему своими друзьями он внезапно выбрал Кроули и Мику – оставалось загадкой, при учете, что эмо попросту сторонятся представителей других субкультур, а рокеры хипстеров просто на дух не переносят. Причем, не особо это скрывают. Только вот хипстер ему какой-то дурной попался – намеков не понимает. Ферид постоянно улыбался, порой строил намерено ванильный тон, все тянул свое мастерское «ну мальчики» и дул губки, как дите малое. Постоянно зависал в своем айфоне и мог часами рассказывать о своем блоге в tumblr или instagram – так воодушевленно, что прерывать было неловко, на что постоянно велся Мика. Особенно выводило из себя, когда он ни с того ни с сего включал фронталку и делал групповое селфи или фотографировал их двоих вместе, независимо от того, знали они об этом или нет, а затем постил в своих бессмысленных блогах с убийственными хэштегами типа #лучшиедрузьяшки или #милаяпарочка. Кроули вроде как встречался с Микаэлем. Вроде как – потому что Микаэль в свои семнадцать выглядел на тринадцать, подкрашивал светлую челочку в розовый и под мягкими напульсниками скрывал порезы на запястьях. Мика относил себя к эмо и, пожалуй, в их школе был единственным в своем роде. Вместе они смотрелись совершенно несуразно, и Кроули, на самом деле, вообще не помнил, как так вышло – скорее всего, по пьяни, принял это анорексичное златовласое существо за девчонку и зажал в углу после концерта. Они были несовместимы. Мика посещал его выступления, хотя не любил громкую музыку и большие скопления людей, уже полгода как съехал к Юсфорду на съемную квартиру после скандала с приемными родителями по поводу его суицидальных наклонностей и настояний сходить к психологу. Микаэль любил зарываться в его красную челку – осторожно, несмело, только с разрешения – и любоваться переливами цвета на ярких прядях, часто заплетал отросшие темные волосы в косичку, несмотря на то, что постоянно за это получал. Поцелуи у них были – короткие, сухие, нелепые, и Мика постоянно упирался в его плечи, отворачивался, хотя смущаться, вроде как, было уже нечего. Ласки тоже были – неловкие, обрывочные, какие-то неправильные, под влиянием алкоголя и никотина. Черт знает, как Ферид узнал об их отношениях, но влез он в них совершенно бесцеремонно. Заботливо замазывая синяки от укусов на шее краснеющего Мики тональным кремом, приговаривал, какой Кроули грубиян, что о малыше совершенно не заботится, и что ему нужно срочно перевоспитываться. Юсфорд перевоспитываться, ясное дело, никоим образом не хотел и вообще сжимал кулаки, из последних сил сдерживая желание врезать этому невесть что о себе возомнившему павлину. Возможно, Ферид в чем-то и был прав, но признавать этого категорически не хотелось – Кроули по натуре своей был грубым, резким, прямолинейным и свои лучшие качества проявлял только в близких кругах. Мику он страшно ревновал – не потому что горячо любил, а потому что был жутким собственником. Любил контроль – не отпускал никуда без спросу, мог спокойно накричать на зажавшегося паренька, если тот забывал отзвониться. Руку не поднимал: слабых не бьют. Но в первый раз без спроса на ночь Мика остался именно у Ферида. Кроули был просто взбешен в тот момент – звонил посреди ночи и почти матом крыл этого треклятого хипстера, который только смеялся в трубку и успокаивал его, советуя относиться к этому проще. Забрать Мику он мог даже в полночь, да возможности не было, поэтому обозленный и не выспавшийся парень появился на пороге Ферида лишь ранним утром и – не смог сделать ничего. Вид взъерошенного и сонного Ферида в одной рубашке, с распущенными волосами, достающими ему, мать его, до задницы, просто обезоруживал – особенно, когда он приветливо улыбался, просил пока не будить Мику и предлагал кофе. Кроули сам не понимал, когда вдруг стал падок на парней, внутренне злился на самого себя, но покорно соглашался и больше не кричал на растерянного Мику, признавая, наконец, что бывает не прав. Ферид действительно отчаянно пытался с ними подружиться. Он, как щенок, таскался за ними хвостиком, фонил своим солнечным настроением и намеков не понимал. Быстро просек, какой дорогой они ходят в школу, и подлавливал их утром или после уроков, налетая со спины и обнимая парней за плечи. Смириться было проще и быстрее, чем пытаться отвязаться. Ферид был как жвачка в волосах – чем больше стараешься от нее избавиться, тем сильнее в ней вязнешь. Месяца не прошло, а Ферид уже с легкостью звал ребят на чай, потому что он, оказывается, умеет готовить вкуснейшие блинчики с клубникой, без зазрения совести таскал Мику по магазинам, потому что, по его словам, у мальчика совершенно нет вкуса в одежде, а Кроули, ворча и огрызаясь, накидывал на его плечи тяжелую теплую кожанку, когда парень одевался не по погоде. Да что там, однажды, во внезапно начавшийся дождь, Юсфорд донес Ферида на своей спине до дома, поддерживая под бедра, пока тот, сгорая от неловкости, держался за его шею – просто потому, что у него сил не хватило смотреть, как тот в своих тряпочных кедах с открытыми лодыжками мнется посреди луж. В поведении Ферида многие отмечали легкие странности – даже для хипстера он был слишком «наигранным». Манерность через край, оттенки каприза и ребячества в обычном повседневном тоне отдавали на языке привкусом ванили, невинный взгляд голубых глаз и вечно приоткрытые в удивлении губы создавали впечатление эдакой пустышки, которую способно привести в восторг что-то совершенно незначительное, хотя это было далеко не так. Он был искренним, открытым, каким-то слишком простым и светлым, уверенным в людях и свободе. Любящим фотографировать, рисовать забавные иллюстрации в своем сектчбуке, с которым парень был неразлучен, слушать placebo и быть в курсе новостей. Он был солнышком, всегда улыбающимся и не унывающим, всегда стремился поддержать, помочь и, казалось, никогда не плакал. Это в нем притягивало и отталкивало одновременно, потому что не соответствовал этот человек своей реальности. Первым, кто немного приоткрыл завесу его тайны, стал Микаэль. Так вышло, что сблизились они, на удивление, быстро – полугода не прошло. Мика не приглашал его в свой хрупкий замкнутый мирок, Ферид сам пришел. Не зная ключа к его доверию, его правил и запретов, ловко обходя все в страхе выстроенные барьеры, показывал, что его не нужно бояться, и спокойно дарил чувство тепла и безопасности. В тот самый день, когда Мика впервые пришел к Фериду один и в первый же раз остался у него на ночь, выяснилось, что Батори – человек весьма разносторонний. Пока тот, напевая и пританцовывая у плиты под последние новинки зарубежной попсы, пытался сообразить приличный ужин на двоих, Мика меланхолично осматривался в чистой съемной однушке, неловко натягивая рукава длинного балахона на ладони. Несмотря на то, что жилище это временное, барахла тут было предостаточно – на запылившейся статуэтке в виде египетской кошки покоились два тяжелых напульсника с металлическими вставками, на чехле от фотоаппарата болтался брелок с анархистской символикой, а среди дисков в аккуратной стопочке виднелось что-то наподобие грегорианских распевов. – Может, у тебя и ошейник с шипами есть? Мика спросил это тихо, в шутку, а Ферид, не задумываясь, беззаботно ответил, переворачивая шипящую гренку лопаточкой: – Да, валяется где-то. И только поняв, что ляпнул, медленно обернулся, прикрываясь лопаточкой и неловко посмеиваясь, глядя на вытянувшуюся моську блондинки. – Так ты не всегда был хипстером? Как оказалось, к тому, кем он стал сейчас, Ферид шел довольно долго. Внезапно обнаружилось, что в привычном хаосе стола завалялся не только ошейник, но и кафф в виде паутины с крупным искусственным камушком-арахнидом в придачу, купленный на какой-то сомнительный готический обряд и оставленный, ибо нравится, черная кепка с эмблемой, окруженной звездочками, от бывшего друга-рэпера, да и длиннющая подвеска с долларом от него же, футболка с изображением рок-группы, на несколько размеров ему больше, от лучшего друга. В силу своего любопытства, Мике не составило труда откопать в недрах аккуратненького ноутбука Ферида, сплошь заклеенного стикерами, множество разнообразных видео, в ходе которых выяснилось, что он умеет танцевать и частенько участвовал во флэш-мобах, может брать простейшие аккорды на гитаре, которым его научил его друг по крови, красил волосы в совершенно безумные цвета, какое-то время ходил с выбритым виском и густо подводил глаза черным карандашом, что ему, признаться, шло. Пока Мика без зазрения совести рылся в его фотографиях, Ферид что-то протестующе пищал, краснел, закрывался ладонями и пытался отобрать у него ноутбук, а Мика все пытался вникнуть – зачем? Он был готом, пристрастен к року, тусовался с рэперами, едва не втянулся в круг хиппи и вовремя отказался от принятия мировоззрения скинхедов, когда и нашел своего лучшего друга – Джил оказался не только гитаристом, но и мулатом, за что едва не был избит на чужом районе. Но одного Мика все равно категорически не понимал – Ферид сменял одну субкультуру другой, погружаясь в каждую с головой, пытаясь принять ее взгляды на мир, стиль, образ жизни, словно маску на себя примеряя и откидывая, если та ему не нравилась. Насколько же потерян должен быть человек, чтобы кидаться из крайности в крайность? Ферид был явно встревожен – все спрашивал, не изменил ли Мика о нем своего мнения, а затем как-то успокоился и шутил на тему того, что он универсален и может быть для него каким угодно. На что Мика тихо спросил, заглядывая в голубые глаза: – Ферид, а настоящий? Улыбка на чужих губах не погасла, но стала отдавать какой-то горькой иронией. – А настоящий тебе не понравится. Мика, сам того не осознавая, проникся к нему симпатией слишком быстро. Ферид был свободен от предрассудков, что эмо – это одни лишь плаксивые особы, только и способные вены резать да жаловаться на жизнь. Он не считал, что для парня сочетание розового и черного – это странно, понимал, что это проявление подросткового максимализма в виде нежной хрупкой натуры, граничащей с резким срывом в депрессию. Не мир нужно было от таких людей защищать, а их самих – от мира. Ферид учил его доверию – к миру, к людям. Он знал, что, скрывая лицо за челкой, Мика чувствует себя комфортно, и потому не предлагал заколоть ее ли состричь, как это порой грозился сделать Кроули, лишь осторожно убирал пальцами золотистые локоны, когда пытался быть с ним откровенным – и Мика еще ни разу его не оттолкнул. Он не осуждал – таская паренька по магазинам, безропотно соглашался на клетчатые кеды и рваные джинсы, помогал зашить его сумку в классическую клетку, когда Мика второй месяц стягивал концы рваного ремня узлом. Ферид его понимал, и ему можно было доверять. Когда они вдвоем сидели на берегу океана и кидали камушки в воду, Микаэль впервые признался, что чувств к Кроули не испытывает. Он прятался за спасительной челкой, чувствуя внимательный взгляд Ферида, смотрел, как холодные волны лижут носки его кроссовок, полной грудью вдыхал соленый морской воздух и вздрагивал от резкого крика чаек. Говорил негромко и быстро, много, словно боялся, что его перебьют и не дадут закончить мысль, притягивая колени к груди и сцепив пальцы в замок. Кроули не был плохим – они просто не подходили друг другу, и Мика это понимал, а Кроули – нет. Ферид пообещал с ним поговорить, и Микаэль знал, что ни к чему это не приведет, но почему-то поблагодарил его. После этого разговора Ферид узнал, что Мика любит лошадей, клубничное мороженое, незабудки и фильмы ужасов наравне с мультфильмами, а сам на вопрос «Что ты любишь?» ответить не смог. Глядя на отрешенный взгляд голубых глаз, в которых градиентом отражалось синеющее море, Мика вновь насторожился, но промолчал – поднимать эту тему сейчас смысла не было. После разговора с Кроули, как и ожидалось, к лучшему ничего не изменилось – тот лишь из чистого ослиного рокерского упрямства отрицал очевидное и уже грубее советовал Фериду не лезть со своими советами куда не просят. Мика боялся прямо сказать Юсфорду о расставании – пусть даже совершено формальном – и Ферид прекрасно его понимал. Кроули хоть и был отличным парнем, его реакцию предугадать было сложно. Батори в который раз наблюдал, как златовласка сносит выговоры от Кроули, опустив взгляд и незаметно цепляясь пальцами за его, Ферида, рукав, и понимал, что должен ему помочь. Вскоре после этого, ранней весной, Мика позвал Ферида на природу – где-то загородом, недалеко в лесу располагался домишко его родителей. Позвал внезапно – ранним утром, втайне от Кроули, сказав, что их подбросят его знакомые. Ферид был согласен еще до того, как проснулся – только услышав его взволнованный сбивчивый тихий голос. Домик оказался маленьким, заброшенным, но целым, и на том спасибо. Ферид особо приспособлен к природным условиям не был, что отразилось на его расписанных цветочным орнаментом светлых кедах и черных джинсиках скинни, да едва не затерявшихся в лесу очках с пластиковыми стеклами в красной оправе, но над его причитаниями Мика только смеялся и говорил, что тот сам виноват. Парни привели дом в более-менее божеский вид, и в процессе уборки Ферид периодически бегал по всему этажу от встречающихся пауков под язвительные комментарии блондинки. Растопив печь, чтобы дом прогрелся, они весь день бродили по лесу, шурша сухой листвой, оставшейся с осени, и травой под ногами. Фериду нравился свежий воздух, а Мике нравилось наблюдать за тем, как меняется Ферид вдали от города. Он улыбался сам себе – не ярко и солнечно, как обычно, скорее мечтательно и печально, едва приподнимая уголки губ. Проводил ладонью по шершавой коре деревьев, словно прислушивался в поисках сердцебиения под деревянной маской. Мог ни с того ни с сего свалиться в сухие листья, утянув возмущенного Мику за собой, и смотреть в тяжелое облачное небо сквозь узор веток. Он был заворожен дубовой рощей, и у него буквально перехватывало дыхание, стоило им выйти на огромное чистое поле – по нему так и хотелось пробежаться на пару с ветром, раскинув руки в стороны. Когда они с Микой вышли к извилистой речке, Ферид собственноручно помогал ему перебраться на другой берег по поваленному деревцу. Много непривычно смеялся и за весь день не сделал ни одной фотографии. Когда солнце клонилось к закату, они по пустынной пыльной дороге возвращались к дому, ориентируясь на дымок, не проронив ни слова. Тишина была легкой, приятной, пропитанной теплом и запахом сухой травы. Ферид чувствовал себя непривычно расслабленно и в кои веки понятия не имел, как ему себя вести. Мысль, которая уже давно вертелась на языке, больше ничего не сдерживало, и парень развернулся к блондину, останавливаясь и поймав вопросительный взгляд из-под челки. – Знаешь, Ми, я ведь уезжаю летом обратно в свой город. У меня там дом, родители, Джил… Не хочешь уехать со мной? Ми. Только Ферид додумался до невозможности сократить его имя, но это почему-то не раздражало. Лишь самую капельку смущало. Он протянул ему руку в приглашающем жесте, слегка склонил голову к плечу, а улыбка выдавала волнение, потому что реакцию Микаэля на этот раз он предугадать не мог. – Кроули мой друг, и мы постараемся перевоспитать его… Но он очень ригидный, и вряд ли что-то путное из этого выйдет. Если ты правда больше не видишь смысла в этих отношениях, но боишься его реакции, мы можем просто убежать. Я помогу тебе с жильем на какое-то время, с подработкой, если понадобится, с поступлением… Ми, я хочу помочь тебе. Ферид улыбается неловко, но уверенно и ладони не убирает. Мика чувствует, как сердце начинает биться чаще, как дрожат прижатые к груди руки, как чертовски пугает и манит одновременно это предложение, жмурится и тихо проговаривает: – Ферид, я только девятый класс закончу, и я… я… В голубых глазах напротив словно небо рушится. Ферид заводит протянутую ладонь за голову в неловком жесте. Отводит взгляд, ломано улыбается, тщетно пытается засмеяться. – Да, действительно, о чем это я… Расфантазировался что-то, прости, глупости несу. Забудь, ладно? Пошли быстрее, уже темнеет. Ферид пытается улыбнуться как всегда – солнечно, подбадривающе, чтобы показать, что все хорошо, что это его не задело, и Мика понимает, что они похожи. Когда он разворачивается и идет чуть впереди, златовласка в пару шагов нагоняет его, ловит его ладонь и вписывается аккуратным носиком в его спину. – Но я хочу. Ферид чувствует, как тонкие пальцы с силой сжимают его ладонь, и поглаживает их большим пальцем, глупо улыбается. По возвращению они каким-то образом умудряются пожарить мясо на сооруженном вручную из камушков мангале, пожелать солнцу спокойной ночи и наблюдать за тлеющими угольками. Когда Микаэль приносит из дома привезенную с собой бутылку розового вина и смущенно просит открыть ее, Ферид узнает, что ему сегодня исполняется семнадцать. Это сказывается на нем легким шоком, потому что Мика в который раз за день ставит его в тупик. С одной стороны, если Мика не сказал ему об этом раньше, значит, на то были свои причины, но с другой – может быть, он ожидал, что его лучший друг знает? И тогда… Микаэль прерывает его лихорадочный поток мыслей фразой, что он уже сделал ему сегодня подарок, садится ближе и протягивает ему граненый стакан – потому что ничего другого здесь нет. Вино хорошо идет под бессмысленные разговоры – такое легкое, приятное, чуть сладковатое, с цветочным послевкусием. Ферид оценивает его по достоинству, а Мика вовсе обычно почти не пьет и покачивает стаканом в руке, наблюдая, как блики отражаются на острых гранях. Закончив, они соглашаются с тем, что жаль, что здесь нет гитары, да и Кроули, который умеет на ней играть, да и вообще, пожалуй, ничуть не жаль, на самом деле, и так неплохо. Молчание. Ферид склоняет голову на острое плечо, не задумываясь, шепчет с улыбкой: – Ми, ты мне нравишься. Он говорит это без особого смысла, просто так, потому что эти слова кажутся подходящими, но Мика отводит взгляд, под удивленным взглядом голубых глаз поднимается на крыльцо с подобием улыбки. – Ты пьян, Ферид. Удивление в глазах стынет, смазывается во что-то неясное, и Ферид улыбается, чтобы сгладить ситуацию, даже, кажется, смеется. – Да, прости. Похоже, он снова ошибся. С Вальдо Джиллесом Ферид действительно познакомился случайно и как-то сумбурно – заступился за мулата перед агрессивно настроенными скинхедами и смог более-менее мирно уладить конфликт. Вальдо поблагодарил его, а Ферид утонул в темных вишневых глазах и увязался за ним по жизненному пути. Джил – это было его сценическое имя, и Фериду оно почему-то нравилось гораздо больше настоящего. Джил полупрофессионально играл на гитаре и писал авторские песни – у него был приятный голос, который Ферид любил слушать часами под переливы акустики. Именно он учил его азам игры на гитаре – смеясь, снимая на видео, терпеливо пояснял, какие струны дергать, и шутливо грозился прибить его своей же «деткой», когда тот бессовестно глушил струны или жаловался, что у него уже болят пальцы это все безобразие зажимать. Джил тогда играл в галантного джентльмена – жалел его и, откладывая гитару, наклонялся к парню, дуя на покрасневшие подушечки пальцев, касался их губами. Это даже, черт возьми, осталось на записи, и Ферид радовался, что Мика до этого момента не дошел. Этим человеком Ферид действительно восхищался – у Джила было любимое увлечение, но рокером он не был. Как и альтернативщиком или металлистом. Он был собой. Подавляющее влияние субкультур обошло его стороной – у него было достаточно четкое понимание себя, чтобы суметь выстроить границы и дать отпор обществу. Он был свободен, а для Ферида это казалось чем-то недосягаемым, поэтому к Джилу его тянуло просто неимоверно. А тот и не был против. Какое-то время они были практически неразлучны – и вместе творили неведомые вещи. Убегали от полиции ночью, связавшись с компанией ребят, незаконно расписывающих город граффити, встречали рассвет на крыше многоэтажки с гитарой и остывшим кофе в стаканчиках, и это было еще самым невинным их обычным времяпровождением. Это ощущение – свободы, адреналина и чего-то еще – просто неимоверно кружило голову. Рядом с Джилом Ферид чувствовал, что живет. После очередной ночной тусовки они сидели на заднем сиденье в салоне машины, дожидаясь наиболее трезвого водителя в их компании – Ферид лежал головой на коленях Джила, смотрящего в окно и рассеянно перебирающего его волосы. Почему-то улыбается, протягивая руку и касаясь щеки парня. Тот переводит на него взгляд, заставляя Ферида снова тонуть, захлебываясь накатившими чувствами. Накрывает его ладонь своей, поворачивая голову и целуя тыльную ее сторону, потираясь о нее щекой, как кот. Ферид не может удержаться – тянется к нему, обхватывает за шею и заставляет наклониться, не чувствуя ничего, кроме собственного бешеного сердцебиения. Джил целует сам – долго, медленно, словно пробуя на вкус, толкается языком глубже и вылизывает его губы. Отстранившись и поймав подернутый мутной пеленой взгляд, легко улыбается – по-доброму, заботливо, как старший брат, вороша мягкие серебристые волосы. – Ты пьян, малыш. Уголки чужих губ подрагивают в подобии улыбки, а на глаза наворачиваются слезы. Ферид поспешно кивает, улыбаясь, чтобы показать, что он понимает, что все хорошо, делает неосторожный вдох и закрывает лицо ладонями, чтобы расплакаться, как маленький ребенок, на коленях самого дорого ему человека. Он уже ошибся однажды и пообещал себе не повторять эту ошибку во второй раз, но, кажется, лихо наступит на те же грабли и в третий. У них с Микой было несколько пустых поцелуев – на старом сыром скрипящем диване, влажные, быстрые и какие-то смазанные. Ферид зарывался пальцами в мягкие золотистые локоны, натягивая их вплоть до срывающихся с чужих губ сдавленных вздохов, прижимался губами к тонкой коже, прихватывая ее зубами, не оставляя следов на доверчиво открытой шее. Он мог творить что вздумается в пределах собственного допустимого, чтобы потом с чистой совестью списать это на алкоголь, не отягощая обязательствами ни себя, ни Мику. Зачем он вообще это сейчас делает? Ни одной здравой мысли в голове – лишь отчаянное понимание, что внутри накопилось слишком много нежности, которую уже почти физически необходимо куда-то выплеснуть. Третья ошибка была глупой и совершенно абсурдной, а ее последствия – чересчур болезненными. Узнал о Сайто он случайно – его имя мелькнуло в разговоре Мики и Кроули, тут же замялось. Но стоило расспросить поподробнее, ребята переглянулись, и Юсфорд проворчал что-то невнятное мол, раньше общались, но это было давно и не правда, а после нескольких назойливых провокационных вопросов не выдержал и рыкнул: – Слушай сюда, солнце, и больше глупых вопросов не задавай. Сайто – гопник. А гопники хипстеров нагибают. Так что лучше с ним не связывайся. О Сайто Ферид был краем уха наслышан – в одной параллели учились все-таки, и этот образ – галантного образованного молодого человека в костюме, с короткими гладко прилизанными волосами – с типичными представлениями о благом мате и спортивном костюме как-то совершенно не сходился. – Но как такой замечательный культурный человек может относить себя к быдлу? Взгляд Ферида был наивным, а любопытство – безграничным, поэтому Кроули просто устало отмахнулся, свято веря, что у него хватит крупиц здравого рассудка в это дело не лезть. – Сам у него спроси, если так интересно. Мика обеспокоенно посмотрел на закивавшего Ферида, но спорить не стал, понадеявшись, что обойдется. Правда, к сожалению, далеко ничего не обошлось. Ферид ведь правда напрямик к Сайто и отправился – в своей святой наивности и безграничной вере в людей – да вопрос так прямо и задал. Трудно словами описать, насколько удивленно вытянулось лицо молодого человека под гогот самой настоящей пропитанной запахом пива и сигарет гопоты. Чтобы заставить заткнуться всех до единого, хватило одного короткого взгляда вполоборота, после чего Сайто с легкой улыбкой отвел Ферида в сторонку, вежливо объяснив ему ситуацию и напоследок попросив его «друзей» быдлом не называть. В то, что никакой Сайто не гопник, а самый обычный приличный молодой человек, по иронии судьбы связавшийся не с самой лучшей компанией, не поверить было невозможно. Лица Мики и Кроули буквально побледнели, стоило Фериду с энтузиазмом рассказать им об этом разговоре, приправив повествование собственными впечатлениями и прибавив, что парень его на кофе в воскресенье пригласил. Нервно переглянувшись и понимая, что переубеждать его бесполезно, ребята лишь еще раз десять попросили его быть настороже, что тот благополучно пропустил мимо ушей. Единственное, что Фериду в тот момент не понравилось – это взгляд Сайто. Холодный, расчетливый, какой-то оценивающий, с колкими искрами насмешки и высокомерия – он настораживал, и Ферид каким-то кроликом перед голодным удавом себя чувствовал. Но настойчиво гнал прочь эти необоснованные, глупые мысли. – Малыш, ты уверен, что это хорошая идея? Малыш. Это обращение давно стало привычным и ни капли не смущало – по крайней мере, ни Вальдо, ни Ферида – когда подобное впервые услышал Ми, он, краснея, после упорно допытывался у растерянного парня, как долго они встречаются. Переезд в другой город был травмирующим, пожалуй, не столько из-за непривычной обстановки, сколько из-за отсутствия возможности в любой момент позвонить лучшему другу и услышать короткое «выезжаю». Приходилось довольствоваться скайпом – во и сейчас, закинув ноги на подлокотник мягкого крутящегося кресла и периодически что-то печатая в маленьком аккуратном айфончике, Ферид рассказывал о Сайто Джилу, который по ту сторону экрана настраивал гитару. Встреча была назначена на сегодня, и Ферид сам не знал, чего от нее ожидал, чего прямо, конечно же, не говорил, но разговор с Джилом обычно придавал уверенности. – Почему бы нет? Гопники культурными не бывают, сам знаешь. А вдруг я ему понравился? Ферид смеется, а Джил лишь безнадежно качает головой и улыбается, наигрывая новую композицию и сплетая слова под нее буквально из воздуха, а затем прерывается, чтобы записать. Ферид тепло улыбается, советует ему поменять две строчки местами, подмигивает и прощается, завершая вызов. Мысли все еще навязчиво точит червячок сомнения, но Ферид отмахивается от него и достает с верхней полки светлый шарф – сегодня было как-то особенно серо и промозгло. В самый раз для посиделок в уютном месте с чашечкой кофе. В общении Сайто действительно оказался довольно интересным и разносторонне развитым собеседником, да еще и галантным джентльменом. Ферид заказал латте с каким-то сиропом – все они, по ощущениям, практически одинаковы на вкус – и любимый десерт, а Сайто – классический американо без сахара. Одну чашку кофе они растянули, наверное, часа на полтора за разговорами о модных авторах и популярных режиссерах. Сайто говорил сдержанно, лаконично, словно заранее уже было продумано каждое слово, и его невольно хотелось слушать дальше. В манерах его поведения завораживало буквально все – и привычка элегантно подпирать ладонью подбородок, и бликами играющая тень улыбки на тонких губах, и намерено приглушенный голос, заставляющий внимательно прислушиваться к словам. Но взгляд почти черных глаз настораживал до сих пор; Сайто напоминал ему змею, холодную, угрожающе безэмоциональную, скользкую и медленную – пока ей это выгодно. И это разогревало его нетерпеливое детское любопытство, над которым он не имел контроля – хотелось вывести этого высококультурного гопника на чистую воду. Освещение в кафе было уютным и по-особенному атмосферным, благодаря грамотно оформленным светильникам и падающим сквозь полузакрытые жалюзи светом заходящего солнца. Когда они вышли из помещения, солнце уже скрылось за горизонтом, и на улице начало темнеть, заметно похолодало – Ферид игриво просил Сайто помочь ему застегнуть короткое полупальто, правильно замотать шарф. Тот странно холодно-иронично улыбался, но без раздражения выполнял по-детски поставленные требования, что раззадоривало еще больше. Сайто негласно согласился проводить его, и всю дорогу Ферид засыпал его вопросами – от самых невинных до почти провокационных, откровенно нарывался, проще говоря, свято веря, что за это ему ничего не будет. Зачем он водится с такой, мягко говоря, сомнительной компанией? Может, он все-таки обманывает его и просто конспирируется в самых коварных целях? Почему такой интеллигентный молодой человек приглашает на чашку кофе парней, а не прекрасных девушек? Когда вопросы дошли до абсурда, Ферид, немного обгоняя парня, шел спиной вперед, заглядывая в его глаза, уже отливающие алыми оттенками раздражения на фоне наигранного спокойствия, удовлетворенно отмечал более тяжелое дыхание и периодически сжимающиеся в кулаки пальцы. И споткнулся о неосторожную фразу, словно о камешек на асфальте: – У тебя были проблемы в детстве? Полушутливая фраза, как попытка поиграть в психолога, а реакция Сайто была мгновенной – заслонив свет ближайшего фонаря, тот одним толчком припечатал парня спиной к сырой стене, прижимая к ней его руку. Взгляд темных глаз напротив – прямой, пугающий, словно пытается поглотить его, растворить в себе. Но Ферид лишь наклоняет голову чуть набок, смотрит не то лукаво, не то опасливо, с тонкой иронией улыбается, игнорирует предупреждение, добившись долгожданной реакции. – Значит, все-таки были, да? Чужой плотно сжатый кулак разбивает его губу необычно – не с замаха вниз, не наотмашь, а как-то прямолинейно, четко, коротко, снизу-вверх. Ферид вскрикивает, подносит пальцы к губе и отдергивает их, перепачканные в липкой темной жидкости. Не успевает опомниться, когда его точно бьют коленом в живот и тут же хватают за волосы, не давая согнуться пополам, крепко удерживают за серебристые пряди и резко прикладывают головой о колено, тут же отпуская. Ферид съезжает по стене вниз, дезориентированный мгновенным потемнением в глазах, шумом в голове и тупой болью в висках. Получает несколько пинков носком лакированных туфель под ребра и, кажется, чувствует, как их брезгливо о его же пальто вытирают. Скулит, опираясь дрожащими ладонями о скользкую стену позади себя, пытается подняться, пока Сайто спокойно отходит за границы его видимости, и у него это почти получается, когда молодой человек возвращается с железной балкой наперевес. Он бьет не по животу, не по пояснице – замахивается обеими руками, точно в бейсбол играет, и наносит один единственный удар по его ногам. Ферид падает на колени, а переулок оглушает звонкий вскрик. Балка с глухим звуком уже небрежно отброшена на асфальт, когда Сайто наматывает длинные волосы на кулак, заставляет Ферида задирать голову, смотреть в его глаза, что-то говорит, но тот не разбирает слов. Он хотел обнажить его настоящую личность – он это сделал. И что дальше? Куда приводит его Сайто, Ферид едва ли осознает – хромая, при заботливой поддержке этого джентльмена, едва не позволял себе упасть. Тело ныло, дышать было почему-то трудно – выдохи срывались с губ хрипло, с перебоями, но элементарно дернуться, оттолкнуть, наступить на чужие туфли было страшно – до физической боли страшно. В чужой квартире пахло странно – холодом и стерильной свежестью с примесью дорогого мужского одеколона и вишневых сигарет. Фериду здесь не нравится, и он с порога начинает упираться, вырываться, тянется к двери и в панике не замечает, как его самого обводят вокруг пальца – лишь чувствует холод стены у позвоночника и сухой поцелуй на своих губах. Шарф, пальто и перепачканные конверсы стелятся по полу, пока Сайто ловит руки брыкающегося на диване Ферида, под перепуганным взглядом голубых глаз ослабляет галстук на шее, распускает его, черной лентой вытягивает из воротника и стягивает им тонкие запястья над головой. Когда Ферид отчаянно выгибается и растерянно по-детски лепечет свое «нет, не надо», просит остановиться, и без остановки извиняется, Сайто бесцеремонно сжимает его подбородок, вздергивает его, смотрит свысока, надменно. Наклоняется к самому его уху и тихо, вкрадчиво, спокойно, холодно отчетливо шепчет так, что каждое слово раскаленным клеймом отпечатывается в сознании, заставляет слезы дрожать в широко открытых глазах: – Заткнись, блять, сию секунду и запомни, сукин сын, что просьбы остановиться только сильнее заводят. Он говорит каждое слово настолько четко и насмешливо ласково, издевательски вежливо, словно приглашает прекрасную даму на свидание. Из его уст нецензурные выражения звучат как хорошо поставленная речь образованного человека, а не грубая тарабарщина, каждое пропитанное сладковатым ядом слово бьет точно, резко – как и сам Сайто – и Ферид дрожит, но больше не может выдавить из себя ни слова. Кажется, он действительно поспешил с выводами относительно несуществующей высококультурной гопоты. – Ты ведь знаешь, что гопники делают с хипстерами? Насмешливый шепот обжигает ухо, а холодные ладони скользят под короткой черной футболкой с белым крестом на груди. Ферид жмурится, отворачивается и сдавленно выдыхает. Почти хнычет, тут же вскрикивая – за всхлипы получает наказание в виде оттянутой футболки и короткого сильного укуса в плечо. Сайто был элитой – он принимал мировоззрение этой сомнительной субкультуры, умел выражаться матом и бить людей, но до уровня выбритых под сантиметр голов и спортивных костюмов не опускался. Он управлял этим сбивающимся в трусливые стаи быдлом, и те беспрекословно его слушались. Психологический прессинг у него был будь здоров, вот только он не для заполучения чужих телефонов да кошельков его использовал. Ферид мог бы сделать вывод, что от обычного среднестатистического гопника Сайто отличался высоким уровнем IQ. Он откровенно издевался над ним – тянул пошлые фразы над самым ухом, грозился обрезать волосы под короткий каскад, закуривал отвратительно пахнущие дорогие сигареты и выдыхал тошнотворный дым прямо ему в лицо. Задирая футболку, языком поддевал пирсинг в проколотом пупке, оттягивая колечко, вылизывая живот и пристально наблюдая за реакцией Ферида. Это было омерзительно и, вместе с тем, неимоверно страшно, потому что от Сайто, оказывается, можно было ожидать всего, что угодно. Когда на следующее утро Ферид не появился на занятиях, Кроули насторожился, но виду не подал – если Мика места себе не находил, названивая на недоступный номер и накручивая себя до чертиков, то Юсфорд, напряженно просидев в четырех стенах до обеда, не выдержал зашкаливающего уровня тревоги и без зазрения совести ушел с последних уроков, решив наведаться к Батори домой. Открыл Ферид после третьего звонка – сонный, взъерошенный, какой-то непривычно бледный, и парню почему-то показалось, что он заболел. Ну или проспал от силы часа два этой ночью. В глаза сразу бросается подсохшая кровь на разбитой губе, темнеющие круги у нижних век, словно потускневшие серебристые пряди, отливающие грязно-серым. Видеть Ферида таким – неухоженным, в помятой одежде, словно он лег в кровать, даже не переодевшись, дерганным, совершенно невозможно растрепанным – было непривычно, сбивало с толку и настораживало, заставляя хмуриться, сводя брови к переносице. Когда Ферид, зачем-то беспрестанно извиняясь и вымученно улыбаясь, кутаясь в клетчатый плед, суетливо посторонился, пропуская его в квартиру, то едва не упал – только в этот момент Кроули обратил внимание на то, насколько сильно дрожали его ноги. Ему казалось, что Ферид вот-вот заплачет. Кроули улавливает запах отвратно пахнущих, но несомненно дорогих вишневых сигарет – слишком знакомый, на самом деле, просто слегка подзабытый. Кажется, понимает, почему он так судорожно натягивает плед на плечи, и невольно сжимает кулаки. Вспоминает долбанутое утро. Задает единственный вопрос: – Что он с тобой сделал? Пока Микаэль, дергаясь от каждого входящего сообщения, тихо-тихо матерился сквозь зубы – Кроули впервые видел его таким – случайно промелькнувшая в причитаниях фраза зацепила тонкую ниточку внутри, зазвенел тревожный колокольчик. «Он вчера собирался встретиться с Сайто». Больше у Ферида можно было ничего не спрашивать – его взгляд говорил сам за себя гораздо красноречивее слов. Он облизнул едва зажившую нижнюю губу, сильнее натянул плед и тихо произнес, зачем-то пытаясь сделать вид, что с ним все в порядке, и беспокоиться вообще-то не о чем, обыденное дело. – Ты ведь знаешь, что гопники делают с хипстерами. Ну, конечно, домогательство, избиение и изнасилование – чем не обыденное дело? Ферид ловит его взгляд – медленно наполняющийся осознанием и яростью, поспешно опускает глаза, пытается неловко оправдаться, говорит, что его это не должно касаться, и за это Кроули готов его ударить. Его голос – тихий, ломкий, звенящий, как стекло, гаснет, когда парень делает шаг вперед и кладет ладонь на его затылок, утыкая носом в свое плечо. Ферид сжимает в пальцах его футболку и сильно дрожит – но не плачет, лишь шепчет, что было больно, и что он сам виноват. Кроули ярче чувствует запах чужих сигарет, въевшийся в потускневшие серебристые пряди, пальцами сдвигает плед и край футболки, глядя на отчетливый след укуса на плече, невольно сжимает кулак и прижимает парня одной рукой к себе крепче. Этому гопнику это так просто с рук не сойдет. Кроули остался у него до вечера – не потому что Ферид попросил, а потом что сам решил, что так будет лучше. Он не умел успокаивать людей, не умел готовить, но решил, что Фериду всенепременно нужно поесть, и вынудил бедолагу что-то на двоих сообразить. Юсфорд его немного расшевелил – заставил выкарабкаться из состояния ступора, отложить клубок липких неприятных чувств, скованных страхом, в сторону, начать соображать и что-то делать. После душа он позволил Кроули себя осмотреть – помимо краснеющих следов на коже и синяков по телу, основная проблема заключалась в ногах – после удара железной балкой они получили сильный отек под багровеющей полосой синяка и почти не переставали дрожать, стоило попытаться сделать хоть шаг. Что с этим можно было сделать, чтобы не усугубить ситуацию, Кроули не знал, а Ферид, закусывая губу, робко предложил спросить совета у его друга. Почему он не сделал этого раньше, Юсфорд не понимал ровно до того момента, пока не вник, что Ферид попросту боялся звонить один. Джил понял, что что-то не так, буквально с первых секунд разговора – когда увидел неловкую улыбку на губах Ферида и скрестившего руки на груди Кроули, опирающегося о дверной косяк. Парни переглянулись коротко и странно – Ферид отметил это с удивлением – а затем Джил требовательно спросил, какого черта он не отзвонился ему вчера после свидания. Как и ожидалось, ничего толкового Ферид объяснить не смог, поэтому к разговору ненавязчиво подключился Кроули. После того, как Джил услышал, какими последствиями закончилось «свидание», парень поднялся, кивком показывая, что все еще слушает, нашарил в кипе музыкальных дисков телефон и начал что-то сосредоточенно искать. Кроули спокойно продолжал говорить, и Ферид, глядя на этих двоих, почему-то ощущал себя не в теме – наклонился в кресле чуть вперед, плотнее кутаясь в плед, растерянно окликнул: – Джил, что ты делаешь? Тот даже не отвлекся, коротко щелкая на него пальцами – привычный жест, означающий, что у него все под контролем. – Смотрю ближайший рейс до тебя, естественно. Кроули усмехнулся, а Ферид не заметил, как светлые брови приподнялись домиком, потерянно заблестели глаза, а в голове лихорадочно закрутились мысли. – П-погоди, ты с ума сошел? У тебя через два дня первый экзамен, ты не можешь его пропустить! – У меня будет достаточно времени, чтобы набить морду этому ублюдку и вернуться обратно. Успею. Джил улыбнулся Фериду, перевел взгляд на Кроули, тот кивнул. – Постараюсь не начинать без тебя. Ферид смотрит то на одного, то на другого, словно не понимает, что с ними не так. Почему они так уверенно улыбаются? Почему совершают такие безрассудные поступки? Они здесь не при чем, это не должно их касаться. Ферид не хочет впутывать дорогих ему людей в неприятности, как же они этого не понимают? Кажется, все это читается на его лице, потому что Джил качает головой, а Кроули вздыхает и опирается о спинку его кресла. – Не забивай себе этим голову и не пытайся переложить всю ответственность на свои плечи. Это наше решение, и в последствиях твоей вины нет. Уяснил, глупый? Джил улыбается, прикрыв глаза, а Ферид смотрит на этих двоих по-детски растерянными глазами и закрывает лицо ладонями, опуская голову, пока парни обсуждали между собой, во сколько лучше сесть на самолет. На следующий день Фериду так и не удалось встретить Джила в аэропорту – тот, как всегда, решил устроить сюрприз и сказал ему неверный номер рейса, в итоге, прилетел раньше и заявился на его порог безобразно ранним утром. Ферид даже проснуться не успел – встретил его взъерошенным, в одной рубашке, и на его лице читалось одновременно столько противоположных эмоций, что парень не удержался от улыбки. Растерянность, подернутая сонной пеленой, в голубых глазах сменилась удивлением, затем – радостью и смущением, перерастающим в возмущение. Не успел Ферид сказать и слова, Джил сделал шаг вперед, оставив рюкзак на пороге, и подхватил ойкнувшего парня за пояс, чувствуя, как чужое сердце сбилось на быстрый темп, как тонкие руки судорожно хватаются за его шею, грозя удушить ненароком, смеется и кружит его в тесной прихожей. Ферид прижимается к нему, поджимает ноги и просит отпустить. Когда босые пятки касаются холодного пола, Ферид тупит взгляд, заправляет длинную прядь за ухо и, скрывая улыбку, укоризненно шепчет: – Как всегда, даже не предупреждаешь. – Не смог перебороть соблазн увидеть твою сонную помятую мордашку, малыш. Ферид, наконец, улыбается – несдержанно, солнечно, словно с приездом лучшего друга где-то внутри вернулось и миниатюрное живое солнышко, чьи лучики так и рвутся наружу. Джил тоже улыбается – спокойно, едва заметно, уголками губ, но взгляд незаметно скользит по разбитой губе, темной полосе синяка на все еще мелко дрожащих ногах, словно бы потускневших серебристых волосах и кругах под глазами. Он легко подтолкнул его в спину, отправляя переодеваться, прошел в квартиру, осматриваясь, и привычно полез искать кофе на маленькой кухоньке – Джил всегда пил черный кофе со сливками, и когда сливок не было, жутко огорчался – если не было кофе, он спокойно пил сливки – порой лакал, как кот, специально чтобы позабавить Ферида. Сливки у Батори, к великому счастью Джила, оказались, и к возвращению Ферида его ждали две чашки кофе на столе и родные сильные руки, обнимающие со спины. У Джила сегодня было игривое настроение – Ферид мог утверждать это по одному лишь взгляду теплых глаз – с легким прищуром, хитрому и нежному. Он все время пытался цапнуть его за нос или пощекотать ребра, так что Ферид попискивал и удирал от него по всей квартире, отбиваясь подушками. Честно говоря, он до дрожи в пальцах боялся, что после всего произошедшего отношение Джила к нему изменится – станет жалостливым, сочувствующим, тошнотворно внимательным, и он категорически этого не хотел – хотя бы потому, что не знал, как себя вести. И был просто чертовски рад видеть своего Джила – такого же, как всегда, после полугода разлуки, может быть, чуть больше взбудораженного, нахального и ласкового, но абсолютно настоящего. Джил никуда не спешил – просто проводил с ним время так, как нравится Фериду. Слушал рассказы о его новых друзьях, читал его блоги, внаглую отбирая телефон, помогал готовить обед, все время подлезая под руку, рискуя обжечься или облиться, и так и норовил запачкать Ферида мукой, хотя для готовки она совершенно не требовалась. К вечеру Ферид уговорил его на просмотр фильма – первого попавшегося, может быть, совершенно не интересного, просто ради того, чтобы больше часа безнаказанно просидеть в его объятиях, укрывшись теплым пледом и наивно веря в то, что парень в жизни не разгадает его коварный план. Джил обнимал его одной рукой на протяжении всего фильма, мягко целовал в открытое плечо и, кажется, дремал, зарывшись кончиком носа в его волосы. Он шепотом обещал, что больше не оставит его одного, а Ферид накрывал его ладони своими и тихо таял от чувства тепла, уюта и защищенности. В мыслях звучали строчки из песни Джила, которую он написал для него. Помнится, когда Ферид впервые услышал ее, в глазах стояли слезы, а сердце билось в такт басам гитары. А если быть честным, я это не я. Ответь мне без суеты, правда ты это ты? Он был абсолютно счастлив. Ферид проснулся неожиданно – просто открыл глаза, уставившись в потолок. Минута замешательства, замедленного осознания реальности, и на глаза наворачиваются слезы. Ферид закрывает лицо ладонями и хочет закричать, но с губ в полнейшей тишине срывается лишь сухой всхлип. День назад Кроули проснулся от телефонного звонка. В пять утра, может быть, ответил не совсем этично, но, услышав голос Ферида – тихий, какой-то заторможенный и почти мертвенный – проснулся мгновенно. Одну фразу он не мог осознать очень долго. Джил погиб этой ночью в разбившемся о землю самолете. Ферид был в ступоре. Он просто не мог понять, что происходит – это чья-то шутка дурацкая или что? Почему матушка Джила громко всхлипывает ему в трубку? Почему никогда никого не успокаивавший Кроули как-то совершенно нелепо пытается подобрать нужные слова? Он не понимает, что ему говорят, в буквальном смысле, не разбирает слов. В голове пустота, нарушаемая лишь каким-то ритмичным однотонным раздражающим звуком, со временем почти доводящим до ручки – лишь спустя время, Ферид осознает, что это его собственное сердцебиение. Он словно остался в абсолютно стерильной комнате, один на один с собой, в окружении белых стен и эха собственного дыхания, не пуская в нее никого по ту сторону двери, хотя ключ в его руках. Потерять Джила было равноценно потере смысла жизни. У Ферида было ощущение, что внутри Джила всегда жил он – второй, настоящий, не хипстер, не гот, не рэпер, а тот самый Ферид, мать его, Батори, которым он является, которым он всегда хотел и боялся быть, которого Джил почему-то не захотел открыть. И этот самый настоящий Ферид Батори умер той ночью вместе с Вальдо Джиллесом. Ферид чувствовал себя беззащитным, потерянным и преданным – но понимал, что это эгоистичные чувства, пытаясь от них отмахнуться, отстраниться, но получалось плохо. Он не мог сидеть на месте – все время что-то делал, совершал раз за разом бессмысленные действия, ходил из одного конца комнаты в другой, как заведенный. Неосознанно тихо смеялся, а затем всхлипывал, зажимая себе рот ладонью и вслух разговаривая с самим собой. Затем пустота – бесконечная, всепоглощающая – сменилась болью. Разной, в зависимости от наплывающих мыслей, то тягучей, долгой, пульсирующей в висках, то резкой, кратковременной, яркой, почти до вскрика, словно нож под ребра, то тяжелой, давящей, мешающей дышать. Не помогало ни обезболивающее, ни успокоительное – не поможет и после. С этой болью предстояло научиться жить, потому что справиться с ней было невозможно. Больше, чем боль, давило чувство вины. Теперь последние слова Джила казались насмешкой, какой-то совершенно невозможной издевкой, от них хотелось лезть на стену. Если бы не его глупость, не его не вовремя сказанные слова, если бы не само его чертово существование, ничего бы не случилось. Это было чистейшим абсурдом, но Ферид не мог прекратить накручивать себя. Потому что по его глазам, словам, даже по его тону в тот вечер Ферид понял – если бы Джил прилетел, он больше никогда в жизни не сказал бы ему, что тот пьян. На Ферида просто невозможно было смотреть – когда Кроули увидел его впервые после телефонного звонка, ему захотелось отвести взгляд. Этот придурок с пустым взглядом не плакал, не бился в истерике, более того – он все равно продолжал улыбаться, пытаясь показать, что у него все хорошо. А между тем, в этих кукольных испуганных потерянных глазах словно рухнул целый мир. Он не воспринимал слова, не реагировал на объятия, стал жутко рассеянным, у него все валилось из рук. В такой прострации Ферида самого было страшно отпускать на похороны в другой город – еще на самолет не тот сядет, но выбора не было. Поехать с ним Кроули не мог, найти ему новый смысл жизни – тоже, но выполнить то, что планировал, стало уже долгом – потому что это стало не только его решением. Кроули знал, куда идти – поэтому шел по вечерним переулкам не спеша, расслабленно, под тихие басы в спущенных на шею наушниках. Остановился возле расписанной идиотским граффити стены, оперся о нее спиной и закурил, щелкая в темноте зажигалкой. Удерживая тлеющую сигарету в зубах и тихо ругаясь, натянул черные кожаные перчатки. Сделал долгую затяжку и медленно выдохнул струю белого дыма, растворяющегося в ночной прохладе. Он был спокоен, но прекрасно знал, что стоит ему увидеть смазливую рожу Сайто и вспомнить безжизненно улыбающегося Ферида, ярость захлестнет с головой. – Прости, придется начать без тебя. Парень бросает дотлевший фильтр на заплеванный асфальт, растирает носком кед и прячет руки в карманы. Заворачивает за угол и чуть не давится воздухом, когда видит там Мику. Хочет спросить, какого черта, но натыкается на непривычно тяжелый потемневший от злости взгляд голубых глаз, цепляет взглядом железную трубу, которую тот крепко сжимает в руке, и усмехается. Стягивает перчатки, отдает их Микаэлю, чтобы хоть немного уберечь нежные ладони, ворошит розовые пряди, проходя мимо. – Пострадаешь – твои проблемы, мелкий. Той ночью Сайто попал в больницу с внутренним кровотечением и проломленным черепом, но узнал об этом Ферид многим позже – на тот момент ему это было ни к чему. На тот момент, ему, на самом деле, абсолютно на все было наплевать. Мир утерял свои краски, стал серым, в прямом смысле – Ферид сначала испугался, когда перестал различать голубое небо и начинающие зеленеть деревья, потом привык. Время словно остановилось – но в то же время продолжало идти дальше. Фериду казалось, что он завис в одном моменте, застрял в нем, затерялся, как в пресловутом «Дне Сурка», а между тем, все исправно шло своим чередом. Припозднившийся март сменился апрелем, тот в секунду спрятался за спиной растерявшегося мая, а там уже махал рукой нетерпеливый июнь. Пришла пора экзаменов – но и те едва запечатлелись в памяти, словно в тумане, иллюзорным покрывалом заботливо окутавшим ненужные воспоминания. А на второй месяц лета Ферид увез Мику из города – без ведома так и не смирившегося Кроули, как и обещал. Честно говоря, Ферид был бы только рад остаться в другом городе, а то и вовсе уехать куда подальше – поступить, затеряться, тщетно пытаясь сбежать от самого себя, но обещание было важнее. В родном месте его больше не держало ничего – исчезло самое драгоценное его сокровище, и город утерял для него свою ценность. Ни родительский дом, ни школа, ни фальшивые друзья не были достаточно значимым аргументом, чтобы остаться здесь – в месте, ставшем для него живым кладбищем. Каждое место, абсолютно любое, было ценным воспоминанием, потому что они с Джилом каждый уголок этого скучного городка прошерстили, наизусть знали, и это сопровождалось почти постоянной тупой болью в груди. Вот возле тех граффити их прижала лицом к стене полиция, вон с того дерева Джил снимал кота, который жил у него до сих пор, а в этом магазине он покупал любимый шоколад Ферида, боже, а тут они вообще впервые встретились… У Ферида создавалось стойкое ощущение, что такими темпами он скоро с ума сойдет. Зато для Мики это было глотком свежего воздуха. Все оказалось не так просто, как звучало – палки в колеса ставили родители, Кроули, неуверенность в свои силы и собственные страхи. Усердная подготовка принесла на экзаменах меньше баллов, чем ожидалось, и мозг начинал точить червячок сомнений – а поступит ли он вообще на бюджет? У Ферида все было легко. Главное – уехать, вырваться, сбежать, а остальное не столь важно. Не поступит – устроится на подработку и будет готовиться к вступительным экзаменам самостоятельно, в чем проблема? Но на словах это звучало просто, а в реальности становилось гораздо сложнее. Мика много раз отказывался от этой идеи, начал страдать бессонницей, не единожды срывался в крупные истерики, чуть не сбежал из аэропорта без чемоданчика – пришлось срочно менять билеты на рейс позже и успокаивать заплаканного парнишку, в сотый раз терпеливо объясняя ему, что он не один. Если бы не Ферид, он бы никогда на это не решился. Лето прошло быстро, непривычно суетливо, наполненное сплошными волнениями, из-за которых порой хотелось, чтобы все встало на свои места, вернулось, как было – но смотрел на старающегося ради него Ферида и взашей гнал эти мысли. Он каждый день боролся с собой, потому что резкая смена обстановки, кажется, расшатала в конец его и без того неустойчивое эмоциональное состояние – настроение скакало подобно американским горкам, и иногда Мика твердо решался вовсе отказаться от взглядов эмо, а порой возвращался к истокам и чуть ли не вены в чужой ванной резал. Но упрямо двигался вперед, и очень скоро это начало приносить результаты. За это время Мика разительно изменился – сам не заметил, как без вечного контроля Кроули и недовольства родителей стал иначе смотреть на вещи, перестал видеть мир беспросветно враждебным, стал более прямо и открыто говорить о себе. Стал более уверенным, когда, на удивление быстро, нашел себе друзей, которые умудрились вытянуть его на подработку в свой веселый коллектив. Особенно быстро сдружился с Юичиро – почти полной его противоположностью, вечно взъерошенным, взбудораженным, шебутным парнишкой, и если раньше Микаэль буквально повсюду хвостиком таскался за Феридом, то теперь всюду увязывался за Юу, который был только рад. Неловкие попытки Мики установить контакт, самостоятельно завязать общение подкреплялись положительным откликом и понемногу раскрепощали его. Вскоре Микаэль вовсе отказался от своей субкультуры и уже вот-вот должен был переезжать в общежитие. Розовый цвет совсем вымылся из золотистых прядей и больше туда не возвращался, мягкие напульсники, клетчатые кеды, депрессивно расписанные сумки лежали в углу шкафа и грозились быть выброшенными, исписанные мраком, безысходностью и тоской блокноты перечитывались и, страница за страницей, сжигались. Мика при любой возможности наведывался в конный клуб, полюбил рисовать красками и учился фотографировать – особенно любил фотоаппараты мгновенной печати, было в них свое очарование. Мика менялся, становился жизнерадостным, уверенным, открытым миру человеком. А Ферид, наоборот, угасал. Однажды он понял, что остался один – Мика встал на ноги, освоился в новом месте, нашел друзей и уже сам продолжает идти дальше, Кроули освободился от сплошь токсичных отношений, пусть пока отказывался осознать это, принять, Вальдо покинул этот город и больше никогда сюда не вернется. В стремлении помочь всем и вся, сам не заметил, как оказался в совершенно пустой зеркальной комнате – один на один с самим собой. И это оказалось самым страшным испытанием. Ферид боялся и ненавидел себя – самого себя и не знал толком, а то, что знал, терпеть не мог. И теперь этот самый настоящий Ферид Батори равнодушно взирал на остатки его жалкого разрушенного мира из сотни окруживших его зеркал, добивая чувством вины, одиночества и фальши. Он больше не мог улыбаться. Он ломался. Ферид был слабым – и внешне, и внутренне. Не повезло ему в свое время встретить Сайто, вместе со сломанными костями запустившего внутри него механизм саморазрушения. Он стал часто приходить на квартиру к Джилу – родители до сих пор не решались взяться за нее и Фериду не отказывали, относились с пониманием. Он мог подолгу проводить там время, в полнейшей тишине извлекая звуки из расстроенной в хлам гитары, разбирал его диски с музыкой, рассматривал висевшие у него над столом фотографии и слишком часто замечал на них себя. Засиживался обычно до вечера и возвращался через заброшенный парк, провожая закат. В этом парке они частенько заседали с Джилом – прятались от шумного внешнего мира. Этому месту оттенок заброшенности, давней запущенности был к лицу – наполовину вросшие в землю давно облупившиеся скамейки стали прекрасной опорой для плюща, с их спинок перекинувшегося на высокие композиции из заржавевших прутьев – вроде классической «радуги», оплетая пробитые крыши детских домиков. За надежной защитой деревьев и красиво цветущего колючего кустарника, с выходом на затененную часть озера, этот уголок словно был укрытием от реального мира. И Ферид терялся в нем все чаще в последнее время. Он и сейчас был здесь – снова сидел на берегу озера, рассматривая свое отражение, а затем резко, ни с того, ни с сего швырнул в воду первый попавшийся под руку булыжник, разбивая зеркальную водную гладь расходящимися кругами, закрыл лицо руками и тихо звеняще закричал, срываясь на сдавленные всхлипы и дрожащее дыхание. Слышать равномерное ворчание байка в этом месте было непривычно – ровно как и тихие ругательства, заглушенные треском веток и шуршанием листвы. Обернуться Ферид не успел – лишь почувствовал тяжелые ладони на своих плечах и увидел знакомый силуэт в успокаивающейся поверхности озера. Накрыл ладонями руки в кожаных перчатках, прижимающие его к себе, уловил подзабытый запах. – Кроу? Как он оказался здесь, Ферид выслушал без особого интереса. Это не было случайным совпадением – Кроули просто узнал того парня, с которым Ферид созванивался по скайпу – сложно забыть человека, которому продул в прошлом году на фестивале авторской песни. В память почему-то врезалось его сценическое имя и город, в котором он живет, поэтому, когда Ферид с Микой откровенно смылись, оставив прощальную записку, Кроули уже знал, в каком направлении выдвигаться – благо, не рванул за ними следом сразу. До города оказалось возможным добраться автостопом – на самолете, конечно, быстрее, но на родном мотоцикле дешевле. А там одолжил у кого-то телефон, с чужого номера позвонил Мике и заставил объяснить, где искать Ферида. Батори его, кажется, совершенно не слушал, потому что тут же начал рассказывать что-то о Микаэле, шмыгая носом и утирая лицо, но Кроули грубо его прервал. – Я к тебе приехал, Ферид. Тот поднял на него взгляд, опираясь спиной об оплетенные розовым кустом прутья. Ферид больше не улыбался. И вообще настолько сильно напоминал брошенную сломанную куклу, что становилось не по себе. Голубые глаза были так же пусты, как и в тот день, когда Ферид прилетел с похорон, и наполнялись теперь только слезами. И не в характере Кроули было терпеть это и строить из себя сочувствующую жилетку, в которую можно выплакаться. В его характере было действовать. Первой реакцией Ферида, когда Кроули потянул его за руку, ничего не объясняя, было растеряться, второй – упереться. Юсфорд даже не оборачивается, лишь дергает сильнее, преодолевая сопротивление, зная, что это может быть больно, но не заостряя на этом внимания. – Кроули… П-подожди. – Заткнись. Когда он вытолкнул парня прямо к байку из зарослей кустарника, который оставил на аккуратном личике мелкие царапины и постоянно цеплял длинные волосы, Ферид попятился. – Кроу, не надо. Ты не должен… Я не… – Заткнись. Резко, коротко, грубо – в этом был весь Кроули. Долгий прямой взгляд в голубые глаза, и Ферид сдается, отводит взгляд, залезает на сиденье позади парня, обнимая его за пояс – даже без шлема, не желая понимать, что вообще происходит. Ферид не пищал, как обычно, что боится мотоциклов, что нельзя раскатывать на них без шлемов, особенно на ночь глядя, и вообще эта металлическая штуковина их угробит – просто уткнулся лицом в его плечо и затих. Кроули мельком глянул на него через плечо и завел мотор. Ему самому бы знать, что за чертовщину он творит… Солнце уже село, но небо все еще оставалось светлым, начинало градиентом темнеть с востока. Байк гудел негромко и успокаивающе, размеренно, обгоняя поредевшие машины на вечерней магистрали. Первые несколько минут Кроули все время набирал скорость, пока ветер не начал свистеть в ушах и трепать волосы, заставляя жмуриться и цепляться пальцами за скользящую кожанку. Кроули буквально ловил кайф со скорости – он водил так же, как и жил – быстро, стремительно и резко. Он был ярким, взрывным, импульсивным, неустойчивым, жизнь текла по его венам и растворялась в воздухе вместе с никотиновым дымом – Ферид чувствовал это, даже прижимаясь щекой к тонкой прохладной коже, чувствовал это в каждом сильном ударе сердца. Краем глаза наблюдал, как проносятся мимо смазанные пятна машин, световой след оставляли включенные фары, все пейзажи словно слились в один общий. Почему-то рядом с Кроули он чувствовал себя спокойно. Когда под шинами зашуршала галька, уже почти стемнело. Припарковавшись, Кроули потянул растерянного парня в сторону прибережного кафе – так же за руку, так же молча и без объяснений, совершенно сбивая с толку. Сев за столик, подал ему меню с решительной настойчивостью, поймав вопросительный взгляд голубых глаз. – Что выбираешь? Не говори, что латте, я знаю, он тебе уже поперек горла стоит. – Но я привык брать латте… Кроули с резким хлопком опускает меню на столешницу, и Ферид, кажется, начинает понимать, чем он недоволен. Он всегда выбирал латте – много взбитого молока, воздушной пены и сладкий сироп, чем не чудо? Да и найдите хоть одного хипстера, который закажет двойной капучино. – Чего ты хочешь? Именно ты. Эспрессо там, не знаю, мокко какой-нибудь… Повторить назойливое «карамельный латте» почему-то язык не повернулся, и Ферид пробежал безразличным взглядом по названиям, ведя пальцем вниз по списку. – Гляссе. Вид черного кофе с медленно тающим в нем шариком мороженого вызывал отнюдь не самые позитивные мысли, ассоциировался с самим Феридом, буквально растворяющимся в этом мире. Он рассеянно ел чайной ложечкой постепенно оплывающий пломбир, пока, наконец, не смешал его с эспрессо, и начал пить кофе, как нормальный человек. Но сколько бы Юсфорд ни всматривался в его глаза, ничего, кроме потерянной задумчивости и погруженности в себя, там не находил. Это начинало раздражать. Конечно, толку от этого ноль, но дальше выносить такого Ферида – в прямом смысле, никакого – терпения не хватало. – Проснись уже. Ферид поднял на него потерянный подавленный надломленный взгляд и попытался улыбнуться, без слов говоря, что с ним все в порядке – не потому что это было так, а потому что после этого его обычно оставляли в покое. Но с Кроули подобное больше не прокатывало. – Просыпайся. Очнись. Сколько ты уже в этом состоянии? Все лето? И как с тобой Мика не загнулся… Давай, надо выбираться из этого дерьма. Я помогу. Поднимайся. Идем. Не обращая внимания на недопитый кофе, на вялые отпирания Ферида, тот за локоть выволок его из кофейни, бросив на столик пару смятых купюр и отсалютовав официантке. Ферид сам ухватился за его руку, спотыкаясь, полностью дезориентированный этими резкими переменами. Ладони у Кроули были большие, теплые и сухие – Фериду они всегда больше нравились без извечных перчаток. Когда Юсфорд повел его прямиком к океану, парень почти не удивился, но когда первая волна с шелестом захлестнула его кеды, остановился. Растерянно посмотрел на спину парня, проскользил по покрытым мелкими водорослями камушкам и зашел в воду по колено, следом за Кроули. Холодом ноги не обожгло – вода прогрелась за день и накопленное тепло отдать еще не успела – но джинсы мгновенно намокли, неприятным ощущением ложась на кожу. Ферид крепче уцепился за чужую руку, покачиваясь от особенно настойчивых волн, потревоженных чужим присутствием. Вздрогнул, когда за открытую подворотами лодыжку зацепилась проплывающая мимо водоросль, но тут же отвлекся, запоздало цепляясь за ладонь отпустившего его Кроули. – Если серьезно настолько уверен, что ты один во всем мире, и выхода нет – иди до конца. Он делает несколько шагов в сторону, спокойно дожидаясь его ответа. Ферид переводит взгляд на темную поверхность воды, которая складками скользящего шелка стелется вплоть до горизонта, поблескивая отражением утонувшего звездного неба. Завороженный приветливым плеском волн, делает один шаг, следующий и замирает в неестественном положении, словно сломанная марионетка. Не может. На глаза наворачиваются слезы. Ферид разворачивается – в воде выше колена, заправленной в джинсы рубашке, нелепо выглядящей бабочке на шее, со спавшей с одного плеча подтяжкой. Прячет руки в карманы, приподнимает плечи, просто не видит, как чертовски красиво блестят в лунном свете полные слез глаза. Неуклюже шагает обратно – к Кроули – и утыкается лицо ему в грудь. – Я слабак. Юсфорд опускает на него взгляд, щурится, как недовольный кот, отстраняет за плечи, встряхивает, заставляет смотреть в свои глаза. Категорически не верит, что внутри этого придурка с даром самобичевания ничего не осталось. – Заткнись. Нет. Лучше говори. Какой ты настоящий? Затравленный взгляд напротив, резкое движение, словно подавленное желание дать пощечину, и Кроули лишь сильнее сжимает чужие плечи. В яблочко. – Настоящий тебе не понравится. – Заткнись и говори! Кроули встряхивает его снова – сильнее, и Ферид жмурится, откидывает его руки, не удерживает равновесия и падает назад, поднимая фонтан соленых брызг. Это все настолько странно, непоследовательно, нелогично, сбивает с толку, что он не знает, совершенно не понимает, как себя вести. Срывается. Кричит. Сидя по пояс в воде, кричит на этого глупого рокера, захлебываясь словами. – Я ненавижу людей! Терпеть не могу общество и большие незнакомые шумные компании! Я грубый, если мне что-то не нравится, могу ударить и не извиниться… Я… Я… – он не мог продолжить фразу, словно задыхался, – терпеть не могу этот идиотский стиль одежды! Не понимаю, зачем веду эти тупые блоги с бессмысленными тэгами! Бесит. Ненавижу рисовать милые картинки в блокноте, фотографировать одно и то же и внушать себе, что мир хороший после всех тех случаев, когда он жестко надо мной постебался! Ферид плакал – зло, горячо, навзрыд, а Кроули улыбался. В кои веки улыбался, чем бесил его еще больше. – И что мешает тебе быть собой? – Ты меня вообще слушал? Да кому нужен такой отвратительный человек, а? Кроули улыбается еще шире – не для того, чтобы побесить Ферида, просто сам не знает, почему. Поднимает эту истеричку под руки, буквально выволакивает на берег и вместе с ним садится на мокрую гальку. – Мне нужен. Такой настоящий. Как минимум, мне. Ферид замолкает, растерянно смотрит на него и снова откровенно ничего не понимает. В теплой, но грубоватой улыбке, в смеющихся глазах, в этих словах ему безнадежно мерещится Джил, и только сейчас Ферид понимает, насколько же эти двое похожи. Изо всех сил старается не плакать, но чем сильнее старается, тем хуже выходит. Кроули качает головой, удерживает его руки и, едва касаясь губами, сцеловывает теплые соленые капли с щек. Ферид жмурится на один глаз, хрипло шепчет: – С каких пор? – Ты же говорил мне быть более нежным. – Кроули пожимает плечами, целует его ладонь, прижимается к ней щекой, а самое главное – видит блеск, живой смущенный блеск в глазах напротив. – Иногда можно. Ферид научил Кроули быть нежнее. А Кроули предстояло научить Ферида быть собой.