Обугленная плоть

Как громко нужно кричать, когда твоя кожа превращается в прах? Как сильно нужно любить, чтобы убить? До сих пор шепчет короткое, странное, обращенное к нему же «спасибо, Логан». Логан любит и отчаянно хочет быть рядом. Хочет защитить. От всего мира, от каждого злого ублюдка в нём, от продуманного Магнето и фальшиво спокойного Ксавьера; от самого себя и Феникса внутри неё. От последнего, правда, он понятия не имеет, как можно спастись, но он попытается. Иначе кто он такой? Стоять и смотреть, пока любимую пожирает огонь, как огонь этот пожирает весь мир, пока он стоит и бездействует? Его ведь пламя не убьёт. Логан любит и отчаянно хочет увидеть Джин. Увидеть живую, здоровую, радостную, а не холодную, с чёрными выступающими червячками вен. Не Джин, больше похожую на Горгону, с тёмным ореолом волос, с глазами, чернильными от силы Феникса, с силой, которую она не знает, куда девать. Он хочет видеть немного надменный взгляд, за которым скрывается боль и понимание. Он хочет трогать шелковистые рыжие волосы, проводить по ним пальцами и наматывать на кулак, притягивая Джин ближе и пытаясь дотянуться до каждой её клеточки, чтобы попробовать на вкус. Тёплая, солнечная Джин. Он хочет прижаться к ней и вдохнуть аромат апельсина, но не может. Потому что её нет. А воспоминания — ничто. Он может вытянуть руку и поймать солнечный зайчик, может почувствовать теплоту, жар солнца, но не может вспомнить ощущение прикосновения к Джин. Он может выпить апельсиновый сок, может поднести цитрус к носу и понюхать, но в этом не будет ни капельки Джин. Она — другая. Она — особенная. Логан любит и до скрипа в зубах сжимает подушку, чтобы вспомнить дрожь от прикосновения Джин. Как внутри него будто бы новое солнце создавалось — сжигающее внутренности, но не трогающее сердце, чтобы он мог и дальше любить её — долго, крепко. Он отдаётся шлюхам из бара — или они ему, — но не чувствует ничего подобного. Какое-то безразличие, пока они, откидывая лоснящиеся пряди (у Джин были лучше), садятся на него и скачут, пока, изнемождённые, не ложатся рядом и клянчат побольше денег, потому что так приказывает их папочка. Логан даёт купюры и пинком выгоняет рыжих красоток — рыжих, потому что хочется какого-то напоминания о ней. Пустота. Губы то слишком пухлые, то слишком тонкие, — у Джин были идеальные. Макияж вульгарен и вызывает рвоту — Логан запивает пивом, чтобы сдержаться, — Джин красилась редко, оттого была ещё больше прекрасна. Логан любит и трогает холодный камень с высеченным именем. Каждая буква бьёт по нему, выбивая одно ребро. Джин Грей. Восемь ребер как не бывало. Как несправедливо. Она была обжигающая, яркая, а камень серый, холодный. Рядом ещё один — ненавистный, после смерти такой милый — Скотт Саммерс. В груди что-то ёкает, хотя Логан — суровый канадец — не должен показывать всего этого. Но он гладит ладонями надгробие, выводит пальчиками, грубыми и неотёсанными, изворотливые буквы, тянется губами к камню, как младенец тянется ртом к материнской груди, чтобы не умереть от голода. Логан любит и убивает. Когда под сердцем чувствуется металл, а затем фонтан крови забрызгивает платье, Джин шепчет лишь слова благодарности убийце на ухо. Она шепчет лишь «спасибо, Логан» и падает ему в объятия, чтобы почувствовать сильные руки, острые когти внутри и бьющееся сердце — оно отбивает ритм чечетки и готово выпрыгнуть из груди Росомахи и встать на место уже небьющегося сердца Джин — у Логана наверняка вырастет новое. Обугленная плоть исцелилась давно, но боли терзают его по сей день. Логан любит и никак не может забыть. Потому что такое не забывается.