Босттвидский виноград

Осень радовала ясными погожими днями в последнее время. Лето выдалось ровно таким, каким нужно, — с дождём, чтобы крупные виноградины напитались влагой, не сморщились и брызгали не кислятиной в рот, но сладким соком. Эту сладость дарило солнце. Лаэрт оторвал виноградину и отправил в рот. Тугая кожица лопнула под зубами, и если бы не горьковатые косточки, то можно было бы сполна насладиться вкусом тёмно-синих, будто покрытых инеем ягод. — М-м-м, хорошо постарались, Гравс, — похвалил Лаэрт управляющего. — Вино этого года обещает стать лучшим. Тот улыбнулся и сунул в щербинку между передними зубами травинку. — Ваши вина, господин Лаэрт, всегда хороши, только… — Гравс сплюнул, опять же через ту самую щербину, — хорошо покупают в Ревее — там, где не знают, чья заслуга. Лаэрт нахмурился так, что между чёрными густыми бровями пролегли складки. — Опять намекаешь на узы брака? — Он приподнял бровь и потеребил белоснежный рукав рубашки, выглядывающий из-под тёмно-фиолетового бархатного камзола. — Те, кого интересуют хорошие вина, охотно скупают бочками, а мнение дураков, не отличающих вино многолетней выдержки от дешёвого разбавленного пойла, меня никогда не волновало. — Так-то так, но… — Гравс сощурил и без того узкие карие глаза. — Не обижайтесь, но будь у вас наследники и муж, ваш братец не осмелился бы разносить сплетни по Босттвиду. И ещё, вы уверены, что падение с лошади было случайным? Хорошее настроение Лаэрта испортилось. Гравс мало того, что лез не в своё дело, так ещё и упрямо намекал, что пора бы создать семью, чтобы было кому оставить виноградники. — Более чем уверен, — спокойно отпарировал Лаэрт, но поджатые губы всё же выдали, что слова управляющего ему не безразличны. — Да, мой брат открыто завидует, но слишком труслив, чтобы пойти на такой шаг. — Как назло, сломанная в результате падения нога именно в этот момент разболелась. Пришлось переступить и перенести вес на другую ступню. — Завидовать-то завидует, но трясётся над своими детьми. Знает, если его осудят — а осудят наверняка на смертную казнь. Убийство родных жестоко карается! — то мои племянники останутся сиротами. Да и… Он просто гордый. Не хочет принимать никакой помощи. Гравс точно не знал, сколько хозяину лет, считал, что столько же, сколько ему, однако не верил никому, даже близким. Особенно близким. Лаэрта словно жизнь ничему не научила. Даже перелом лодыжки, оставивший на всю жизнь «память» в виде хромоты, не обозлил его, хотя жрец Янерра, занимавшийся лечением ноги, заявил, что случилось большое чудо, раз кости срослись. — Как хотите, но… — Гравс улыбнулся, — всё же должен быть кто-то, кому вы должны это всё... — махнул рукой и обвёл виноградные плантации, — оставить.  — То есть незаконнорождённый наследник улучшит репутацию, — съязвил Лаэрт. — Торговля в Босттвиде и так даётся труднее, чем в той же Ревее, куда мы вынуждены отвозить бочки на много миль. Мои работники болтливы. Дождёмся, что и в Ревее откажутся покупать, потому что Босттвидский винодел мало того, что полукровка, рождённый от колониста и коренного жителя Пути, так ещё и слаб на заднее место. Гравс вздохнул. Он хозяина, тщательно заботившегося о собственной репутации, просто-напросто не понимал. Тот был не слишком юн. Наверняка возраст перевалил за тридцать и приближался к сорока, в уголках карих глаз расходились лучиками морщинки, а всё туда же — честь блюдёт. Лаэрт, прихрамывая, поковылял вдоль виноградника, оценивая на ходу едва ли не каждую гроздь. Гравс мог бы решить, что хозяин стесняется собственной походки, но тот всегда был занудой, сколько он помнил — с самых юных лет. — Почему — незаконнорождённый? — Он догнал хозяина. Тот даже не оглянулся. — То есть у моего дома выстроилась очередь тех, кто готов пасть ниц от моей красоты и обаяния! — Лаэрт громко усмехнулся и так крутнул головой, что фиолетовая шапочка свалилась с головы. — Ну вот, теперь не надеть. Он подобрал головной убор и, аккуратно сложив, сунул в карман, после зачесал пальцами за уши непокорные вихры, которые как ни выпрямляй, всё равно упорно выбивались из хвоста и торчали, порой и падали на лоб. — Бо-оги! — Гравс закатил глаза и, пока хозяин не видит, сорвал несколько сочных ягод и сунул в рот. Сделать он успел это ровнёхонько до того, как Лаэрт повернулся, но не решился прожевать. — Очередь есть, не спорю, но всем нужны виноградники, а хотелось бы быть уверенным, что меня не оставят, не вышвырнут вон, когда я разорюсь. Или того хуже — отберут всё, и поминай как звали! — Лаэрт пристально взглянул на управляющего. — Сначала прожуй, потом говори. Не хватало, чтобы ты подавился. Верных людей днём с огнём не найти. Этого не стоило говорить. Не нужно было давать понимать управляющему, что хозяин знает о затолканных в рот виноградинах. Гравс именно в этот момент поперхнулся и закашлялся так, что слёзы брызнули из глаз. Лаэрт подошёл к нему и похлопал по спине. «Нос воротят, потому что ты зануда. Ты же задавишь мужа своими нравоучениями: «Туда не ходи!», «Вымой руки!» и «Этот шейный платок не подходит к сюртуку!» — подумалось управляющему. Он никогда не понимал такого рьяного следования правилам этикета. Гравс знал распорядок дня хозяина. Тот вставал всегда в одно и то же время, ложился спать в одно и то же время. Разве что обходился порой без обеда, если дела не позволяли поесть вовремя. Оттого, наверное, не появилось брюшко, коим щеголяли ровесники Лаэрта. Причиной ещё могло быть и то, что у хозяина не было детей. Но даже оставшись без обеда, Лаэрт терпеливо дожидался ужина, не баловал себя перекусами. Гравс наверняка знал — Лаэрт не ужимается корсетом. Тот сохранил былую юношескую стройность, и если бы не хромота, то изяществу походки можно было бы позавидовать. Разжёванные виноградины пошли на этот раз «в то горло». — Не вышвырнут, если сделаете доброе дело. Например, все знают, что у Бриккардов долгов больше, чем лобковых вшей у торгующего собой паренька из трущоб. — Гравс! — Лаэрт не мог слышать такую пошлость. Он вообще не понимал юмор, затрагивавший то, что находилось ниже пояса. Щёки запылали скорее от негодования, чем от стыда. — Что я такого сказал? — Гравс развёл руками. — Заключите сделку. Предложите расплатиться с долгами, а взамен получите знатную фамилию. Возможно, и наследника. После выполнения условий пусть Бриккард идёт на все четыре стороны, коль пожелает. Лаэрт слабо улыбнулся. Этикет не позволял расхохотаться во всё горло. Если бы Гравс знал, что у старшего сына Бриккардов уже трое детей, не считая бастардов, коих наверняка тьма-тьмущая. О похоти Дэрму едва ли не слагали легенды. Из этой семьи больше никто не подходил. Остальные, исключая старшего, отца, были молоды, иные — и вовсе дети. — Дэрму не свободен, — отпарировал Лаэрт. — Мы не на тех землях живём, где тройственные браки — традиция. — Дэрму, Дэрму! — передразнил неугомонный Гравс. — Тэгрем, между прочим, давно вырос! Лаэрт остановился, чтобы перевести дыхание. Ему было больно ходить. Трость он оставил в доме. Он всегда чувствовал с клюкой себя древним стариком, оттого старался лишний раз обходиться без неё. — Солнце уже высоко. Пора обедать, — сменил он тему. Гравс вздохнул. Он знал, что Лаэрт заявит именно это. Хозяин слишком предсказуем.

***

После обеда стало понятно, отчего треклятая нога так разболелась. Небо заволокло тучами, полился дождь. Лаэрт подосадовал, что не может лично проследить, чтобы ленивые работники собрали весь урожай до последней ягоды. Осталось положиться на верного Гравса. Тот хотя груб и частенько нёс неприличную чушь, но незаменим. Лаэрт сидел у камина в плетёном кресле и зябко кутался в плед. «Старею!» — решил он и уставился на огонь. Клятая нога не оставляла в покое. Не помогло и крепкое красное вино унять ноющую боль. Лаэрт именно сейчас чувствовал себя стариком, которому путь один — в могилу. — Никакой могилы. На кого же я вас оставлю? — пробормотал он и обвёл пальцем края бокала. В неярком свете тёмный напиток казался почти чёрным. Из головы не шли слова Гравса. Оставлять виноградники нужно только наследнику, коих у Лаэрта не было, хотя тот мог дать жизнь. Но постоянный упорный труд с самой юности отбирал всё время, которое иные юнцы охотно тратили на утехи. «Но тогда мне бы светил только «Апогей Пути». Это в лучшем случае!» — мелькнула мысль. Лаэрт откинул плед и поднялся. Он вовремя вспомнил, что давненько не читал письма. Времени из-за слежки за уборкой урожая и заготовок будущего вина не осталось. — О нет! — Лаэрт вздохнул, когда увидел, кто преградил дорогу. Его любимец, большой, лохматый, чёрно-белый, лежал у двери. — Для кого я постелил в углу? — обругал он собаку. Пёс повёл ухом и лениво приподнял веки, но даже не пошевелился. Лаэрт присел и погладил лобастую голову. И это не помогло. Пришлось подобрать полы халата и переступить через довольно большое тело. Лаэрт был невысоким, вдобавок собака свернулась калачиком. — Не-ет! Ну где же тебя носило-то?! — Лаэрт заметил, что на брюхо налипли комья грязи. Любимца он никому не доверял и с удовольствием тратил время, чтобы пёс выглядел под стать хозяину — холёным. — Ну почему мне понравился именно ты, а не короткошёрстная собака? Я ведь знал, что тебе, уроженцу Севера, будет жарко в Иллесте. Собака подняла голову и уставилась умными карими глазами на хозяина. Лаэрт взялся за ошейник, чем дал понять, что животное должно последовать за ним. До писем он теперь нескоро доберётся. Чисто вымытый пёс лежал на подстилке, когда вернулся Гравс. Хозяина не было видно, и он уселся в кресло, принял от дворецкого бокал с вином — просто так, вежливости ради — и поставил на столик. Вино Гравсу надоело за все годы. Хотелось выпить горьковатого пива. — Где господин Лаэрт? — поинтересовался он. Дворецкий равнодушно посмотрел на него. — Отмывается после собаки. Ну вот, теперь придётся стирать халат и вычищать простыню от собачьей шерсти. Надоело! Гравс улыбнулся и взял его за руку, после легонько потянул, намекая на более личное. Дворецкий даже не думал сопротивляться и охотно припал к его губам. Двое слились в страстном поцелуе. Пусть Лаэрт сколько угодно презирает любовные отношения среди подчинённых, но всем наплевать. Времени для уединения и без того мало. Гравс запустил пальцы в чёрные как смоль волосы любовника, другой рукой обнял за спину. Ещё чуть-чуть — и пара завалится прямо на ковёр у очага. Дворецкий резко отстранился и попытался вывернуться из-под руки любовника. — Не надо, Кретт. Когда мы ещё так уединимся? — Гравс пропустил прядь сквозь пальцы. Та подпрыгнула и завилась. — Надо! — раздался злой окрик. Кретт резко отпрянул. В дверях, опершись о косяк, стоял Лаэрт. Карие глаза зло сверкали. — Нет, это насколько нужно набраться наглости, чтобы превратить дом в «Апогей Пути»! Прихрамывая, хозяин подошёл к камину. Гравс ухмыльнулся и прикрыл рот рукой. Кретт побагровел от стыда. — Простите, господин. Больше не повторится, — пробормотал он. «Не повторится. Ты юнцам это в уши вдувай, но не мне!» — хотелось выкрикнуть Лаэрту, но он взял себя в руки и попросил: — Принеси письма. Живо! Кретт едва ли не бегом понёсся вверх по лестнице, чтобы дать хозяину время остыть. Гравс не смог сдержать смешок. — Как бы вы ни следили за чужой невинностью, всё равно романы будут случаться, хотите того или нет. Лаэрту об этом было прекрасно известно. Он знал, что ничего поделать не сможет, оттого не брал на работу тех, у кого могли появиться дети. Рабство давно кануло в прошлое, и в детях — будущих рабочих руках — не было больше необходимости.  — Знаешь сам, мне наплевать. Главное, чтобы это не мешало работать. Но превращать мой дом в бордель не позволю! — Лаэрт взмахнул руками и, вспомнив, что он, хозяин, стоит, а его управляющий расселся в его же кресле, приказал: — Поднимайся! Гравс послушно встал и снял со стола бокал с вином. — Выпейте и успокойтесь. — Лицо хозяина перекосилось. — Я ни глотка не сделал. Не помогло. Лаэрту претило прикасаться к тому, что было предназначено не для него, и неважно, касались бокала чужие губы или нет. — Уйди! Прочь с глаз моих! Займись хоть чем-нибудь, бездельник! Гравс удалился. Вскоре хлопнула входная дверь, и Лаэрт уставился на огонь. Ему хотелось есть, но время ужина ещё не подошло, и он решил потратить остатки вечера на чтение писем. На этот раз даже языки пламени не привлекали. Лаэрт задрал полу зелёного шёлкового халата и поднял левую ногу, обутую в плетёную сандалию. Обувь была скромной, но одной из немногих, что позволяли ходить без боли. Всё-таки не стоило разглядывать обезображенную лодыжку. Кости неправильно срослись, отчего та выглядела отвратительно. Изящества не добавлял и шрам, оставшийся на память, после того как отломок кости пробил кожу. «Хорошо, что без ампутации обошлось», — постарался утешить себя Лаэрт и взял давешний бокал, после отпил. И вспомнил, что вино было предназначено не для него, а для Гравса. Для управляющего не было жалко лишнего глотка. Тот заслужил за годы, проведённые на виноградниках. Лаэрт отставил бокал ровно тогда, когда появился Кретт с подносом. Писем, судя по довольно большой кучке, скопилось много. — Не забыл нож? — поинтересовался он. Кретт хлопнул себя по лбу. — Простите. Сейчас принесу. — Он быстрым шагом, пока не получил выволочку, удалился. Лаэрт вздохнул. Сколько он помнил, дворецкий всегда забывал какую-нибудь мелочь вроде ножика или булавки. Менять прислугу он не любил, поэтому терпел и изредка попрекал Кретта, в том числе и за то, что тот никогда не удосуживался прилизать чёрные локоны, чтобы не торчали в разные стороны. Время терять впустую не хотелось, и Лаэрт взял первое попавшееся послание и сунул уголок конверта между зубами, надкусил и надорвал, после достал желтоватый лист бумаги. Это письмо читать не хотелось из-за неровно выведенных строчек и множества клякс.

***

— Из Ревеи или нет, но стоило позаботиться, чтобы читать было не так противно! — Лаэрта утешало только то, что послание оказалось заказом на приличную сумму денег. Он уже и не чаял, что вино, полученное скорее в результате попытки сотворить что-то новенькое, кто-нибудь купит. Виноград стоил дорого, однако вино из него получилось на редкость отвратительным, куда более походившим на дешёвое кислое пойло. Так было, пока в прошлый засушливый год Лаэрту оказалось нечем угостить гостей. Вино приобрело неповторимый вкус, когда хорошенько настоялось. Лаэрт отложил послание, когда появился Кретт. Тот от удивления открыл рот, когда увидел, что хозяин занят делом, и передал нож. — Что-то не так? — Лаэрт усмехнулся. — Всё так. Кретт удалился. Следующие несколько посланий оказались приглашениями на званый ужин. Лаэрт проворчал и обругал собственную нерасторопность, что соизволил добраться до почты только сейчас. Все даты уже прошли. Но вот одно письмо… — Хм-м! — удивился Лаэрт. Удивляться было чему. Впервые он получил послание от Бриккардов. Никогда они не имели с ним дел, и он знал почему. Ходили слухи, будто знатная семья давно разорилась и безуспешно пыталась наладить дела. «Хотя почему бы и нет? Может, взялись за ум!» — решил Лаэрт и вскрыл конверт. На этот раз строчки приятно порадовали. Буквы аккуратно выведены, ни единой капли не соскользнуло с пера, а лист бумаги был белым. Но содержание оставляло желать лучшего. Анде Бриккард, чьё имя Лаэрт никак не мог запомнить, несмотря на кажущуюся простоту, попросил дать несколько бочек вина в долг. Значит, дела не улучшились. — Знаю, что с долгом рассчитаетесь, но когда? Лаэрт был уверен — не скоро. Годы уйдут на то, чтобы вернуть хоть часть денег. «Ну почему всё так странно поделено? Бриккарды, в чьих жилах течёт чистейшая голубая кровь, могут оставить наследникам только долги», — пришла в голову мысль. Лаэрт понимал, что не нажил бы то, что сейчас имел, если бы не умел совмещать, казалось бы, несовместимое. В своё время он смог понять, что делать с каменистой почвой. В то время как соседи боролись со щебнем, Лаэрт догадался, что в этих местах будет прекрасно расти виноград. И не прогадал. Поэтому он задумался, какую можно извлечь выгоду, если согласиться помочь Бриккардам. «Тэгрем, между прочим, давно вырос!» — вспомнились слова Гравса. Лаэрт пригладил выбившиеся из хвоста пряди. — Давно вырос? Как же время-то летит! — удивился он. Казалось, он совсем недавно видел второго сына Бриккардов — русоволосого отрока с озорно бегавшими голубыми глазами и вечной ухмылкой, а сейчас, как оказалось, Тэгрем вырос. Наверняка стал высоким, как его отец. Для Лаэрта он остался юным пареньком, скорее отроком, чем взрослым. «Вырос. Интересно, он как отец и Дэрму?» — мелькнула шальная мысль. Анде Бриккард славился любовными похождениями. Только законных отпрысков у него было шестеро. Старший сын не отставал от отца. И Тэгрем вырос. Лицо Лаэрта раскраснелось, когда он в очередной раз подумал о том, что некому оставить виноградники. Вдобавок Гравс словно знал, какие мысли гнетут хозяина, и давил на больное место, вынуждал огрызаться и оправдываться, что того ничего не волнует. — Кретт! — позвал Лаэрт. Дворецкий не отозвался, но на зов явилась собака. Пёс подошёл и ткнулся холодным мокрым носом в ладонь. Лаэрт погладил чёрно-белую морду. Кретт не услышал. Лаэрт сел в кресло и, решив в свои дела не втягивать прислугу, задумался. Теперь ему совет Гравса связать жизнь с одним из Бриккардов не казался ужасным. Анде Бриккард, отец большой семьи, наверняка согласится на условия и получит хорошее вино, которое позволит расплатиться с долгами, даром. Почти. Его сын — не в счёт. Но Тэгрем ничего не потеряет. Развод не испортит драгоценное доброе имя, зато Лаэрт получит фамилию. Возможно, и законного наследника. Собака положила голову на колени. Лаэрт перебрал густую, местами волнистую шерсть. — Ну вот, опять что-то съел, — решил он, унюхав неприятный запах псины. — Что же тебя тянет на дрянь всякую? Хотя что говорить о вас, если даже людей тянет? Пёс ответить не смог и ждал, когда хозяин почешет за ухом, а жуткий зуд — уймётся. Но Лаэрт откинулся на спинку кресла и уставился в украшенный лепниной потолок. И тут же едва ли не подпрыгнул так, что собака отпрянула. — Кретт! На этот раз дворецкий услышал зов и быстро прибежал. От взгляда не укрылось, что его губы были ярче, чем обычно, да и красноречивые следы на шее контрастировали с белоснежным жабо и едва ли не сливались цветом с камлотовым сюртуком. Даже прислуга одевалась под стать хозяину, разве что ткань, из которой сшита форма, куда скромнее, чем тяжёлый бархат, любимый Лаэртом. — Слушаю вас! — Кретт пытался сохранить серьёзность, но глаза подозрительно блестели, словно у нашкодившего ребёнка, которому удалось скрыть шалость от родителей. Лаэрт указал пальцем в верхний угол гостиной — именно в то место, откуда свисала тоненькая паутинка. — Я разберусь. — Только поскорее. Видеть не могу эту грязь! Лицо Лаэрта пошло красными пятнами. Глаза зло сверкали, он хмурил брови так, что между ними пролегли две вертикальные морщинки, и зло сжимал губы. Кретт снова вздохнул. Он не понимал, как можно не ценить работу. Ещё сегодня паркет был начищен до блеска, с многочисленных статуэток, стоявших над камином, вытерта пыль, а на столик постелена белоснежная салфетка. Обругать старания всего лишь за одну паутинку? — Сейчас уберу, — оправдался он. — Давно бы так и… Позови Гравса. Я буду в кабинете. — Лаэрт прищурил глаза и упёр кулаки в бока. Значит, он в плохом настроении. — Только не лги, что его нет здесь. Или ты ему изменяешь? Кретт густо покраснел — настолько, что всяческие следы от телесных утех стали незаметны. — Не изменяю. Позову, но… Мне убрать паутину сейчас или потом? Я же не могу разорваться! — Кретт развёл руками. Лаэрт подивился его скудоумию. — Болван! — выпалил он и подошёл к двери, остановился у проёма и резко, насколько позволяла больная нога, развернулся, после продолжил: — Пока ты будешь возиться с паутиной, Гравс уйдёт, так что зови и поскорее! Тебя что, боги умом обделили, что ты не можешь понять простые вещи? Кретт настолько привык к сумасбродному хозяину, что даже не обиделся. Лаэрт только делал вид, что возмущён романом между подчинёнными, но не собирался препятствовать. Упрёки с лихвой компенсировались неплохим жалованием, да и будет ли лучше у новых господ, Кретт не знал. Он молча смотрел, как хозяин, хромая, взбирается по лестнице, после удалился в крыло для челяди. Паутина так и осталась сиротливо висеть в углу.

***

Гравс ехидно усмехнулся и исподлобья посмотрел на хозяина. Тот не обратил на него никакого внимания и, заложив ногу на ногу, посмотрел на посеребрённые Виссо и Клаго — спутниками — листья деревьев, ещё не опавшие. — А всё-таки, что тебе известно о Тэгреме Бриккарде? — Лаэрт повернул взлохмаченную голову в сторону управляющего. Тот провёл пальцем по резьбе деревянного стола, легонько ковырнул ногтем узор в виде виноградного листа. — Надумались всё-таки? — Гравс широко улыбнулся. — Не поверите, но почти ничего. Как правило, всех интересует жизнь его старшего брата. Если станется, что унаследовать титул и дол… дела придётся Тэгрему, то все только тогда обратят на него внимание. Кроме того, что он два года отслужил в Иллестском Легионе, мне ничего не известно. Лаэрт откинулся на спинку деревянного кресла, обитого бордовым бархатом, и закрыл глаза. Тэгрем служил в Легионе, но отчего-то оказался в Босттвиде. — Почему он покинул службу? — Лаэрт не на шутку расстроился. Муж с дурной репутацией ему был ни к чему. — Так король же издал указ — заменить часть легионеров уроженцами Пути, иначе эта, как её… Ну, когда представителей иного народа не терпят, получается! — Дискриминация? — подсказал Лаэрт. — Она самая. В общем, старых жуков, прослуживших не один год, оставил, а молодняк распустил, дескать, пока не привыкли к казармам и всё ещё рвутся к гражданской жизни. Конечно, никто молодёжь не спрашивал, выгнали — и всё на этом! Лаэрт запустил пальцы в волосы и пригладил непокорные вихры, которые частенько сводили на нет все усилия выглядеть аккуратно и то и дело выбивались из хвоста. Лучших никто никуда не прогонит. Значит, Тэгрем не был лучшим, а то и вовсе что-то натворил. Но не это главное. Если уж Гравс, который знал всё и вся о жизни знати из Верхнего квартала Босттвида, не слышал мерзких сплетен, то Бриккарды чисты. Внебрачные дети в расчёт не идут, скорее наоборот, они показатель того, что альфа не бесплоден. — Кстати, что насчёт похождений Тэгрема Бриккарда? — уточнил Лаэрт. Гравс улыбнулся. — Не рискну лгать. Не знаю. Поговаривают, будто не похож на отца и брата. Причину, почему не захаживает в «Апогей», не скажу. Но он молод и хорош собой. Очень жаль, если у него не встаёт. — Гравс! — Лаэрт побагровел так, что его лицо приобрело оттенок розового вина, которое стояло на серебряном подносе и искрилось в свече лампады. Он любил не столько пить, сколько смотреть, как играют лучики в бокале. Управляющий не собирался извиняться за пошлость. Наоборот, хрюкнул от смеха. Угадать ход его мыслей не представило сложности. Наверняка догадывался, что хозяин в своём возрасте остался целомудренным, словно невинный отрок до первой влюблённости. — Я так понял, вы всё-таки решились внять моему совету, — елейным тоном произнёс Гравс. — Я рад, но без личного знакомства вам в любом случае не обойтись. — Губы растянулись в ехидной усмешке. — Да и дети, знаете ли, делаются отнюдь не мизинцем и даже не большим пальцем, так что… Такую мерзость Лаэрт вынести не смог. Он закрыл глаза и потёр виски. — Я прекрасно осведомлён, откуда берутся дети, но говорить об этом вслух — признак дурного тона. Хотя зачем спорить с тем, кто едва научился держать в руках перо? — Если Гравса покоробило, то он ничего не сказал. — И да, пожалуй, я присмотрюсь к Тэгрему Бриккарду. Теперь ступай. Гравс поднялся и подошёл к двери, когда вовремя вспомнил, что едва не забыл аккуратно поставить стул у стены. Лаэрт не любил небрежность и безжалостно отчитывал слуг. Древесина, из которой была сделана вся мебель, оказалась тяжёлой, и Гравс покрылся потом, пока нёс стул и пристраивал у стены. Уходя, он обернулся и бросил взгляд на хозяина. Тот сидел, выпрямив спину и положив кисти на стол. Именно сейчас — в это мгновение — Гравс заметил, что Лаэрт всё-таки скорее спелая виноградина, чем сморщенная кислая ягода. Он искренне сочувствовал Тэгрему Бриккарду, который не заметит за толстой кожурой, отдававшей кислинкой, сладость сердцевины хотя бы из-за возраста, не говоря о невыносимом нраве. Гравс искренне желал Лаэрту счастья хотя бы для того, чтобы тот, как он выражался, «хорошенько оттраханный», перестал бесконечно ворчать, а карие глаза светились довольным взглядом. Главное, чтобы Тэгрем Бриккард не подвёл.