В ответе за тех, кого приручили

Когда Уолт сидел в защитном жилете в машине Хэнка и просил у него разрешения посмотреть на настоящую лабораторию, где варят мет, он, конечно же, не представлял, к чему приведут его амбиции. У него были смутные представления о том, что ему нужно будет место для синтеза, нужны будут покупатели продукта и нужно будет сырье для него. Пожалуй, сырье — это единственная вещь, по поводу которой он не сомневался в своих знаниях. Да, он знал химию, но он не знал бизнеса. Точнее, он не знал, как сложно будет потом из него выйти. Все, что ему нужно было — заработать семьсот тридцать семь тысяч долларов и навсегда завязать с этим. Жить нормальной жизнью, если рак не решит иначе, не связываясь больше ни с дилерами, ни с покупателями. Вот только напарника он выбрал неправильного для этих целей. Невысокий, худой, в мешковатой одежде размеров на пять больше нужного, живущий на чипсах, газировке и наркотиках, Джесси обладал такой неисчерпаемой добротой, искренностью и непосредственностью, что сложно было поверить в этот контраст. Джесси жил легко и заражал этой легкостью все вокруг себя. А еще он был привязчивым. И это качество, наверное, сыграло роковую роль в его судьбе. Он с горем пополам закончил школу, перебрался от родителей к тетке, пережил ее смерть, научился варить наркоту и продавать ее, обзавелся крутой тачкой — но так и не вырос. Остался ребенком, хоть это и не мешало ему относиться к детям с покровительством, которого никак не ожидаешь он обдолбанного двадцатипятилетнего парня с пушкой в кармане. И ему, совсем как ребенку, нужен был человек, к которому он мог бы привязаться, даже если он и не отдавал себе отчета в этой потребности. И по воле случая этим человеком стал Уолт. Конечно, Уолт вовсе не собирался заменять Пинкману отца. У них были исключительно деловые отношения: Уолт варит, Джесси продает, заработок — пополам. И все же с каждым новым днем Уолт чувствовал, как парень потихоньку пробивает эту стену официальности, бессознательно и даже не стремясь к этому. Джесси молча приносил воды, когда Уолт давился кашлем, и так же молча отдавал ему свою кофту с дурацкими черепами, когда мужчина мерз ночью в пустыне. Джесси все портил, ругался, выкуривал их же товар, сбегал, но в конце концов возвращался и приносил Уолту его долю, гордо заявляя: “Как видишь, я не все просрал”. Ходил на встречи, на которые его отправлял Уолт, хотя его избивали там до потери сознания и сломанных ребер. Черт, он приходил даже тогда, когда его не звали, потому что — “я ж не девчонка”. А еще Джесси был искренен. В то время как все остальные в ответ на новость о раке Уолтера натягивали улыбку и бормотали заученные слова поддержки, Джесси испуганно смотрел на него и спрашивал, сколько времени ему дают врачи — потому, что его это на самом деле интересовало — а потом, запинаясь, обещал, что “в случае чего” позаботится о том, чтобы семья Уайтов получила весь заработок Уолта. Зато когда мужчина сообщил ему о ремиссии, то весь светился от счастья и радовался, наверное, больше самого Уолта. И на все это невозможно было не ответить взаимностью. Джесси, вроде, даже не ждал ничего в ответ, но Уолт все равно чувствовал, что паренек занял довольно большое место в его жизни. Джесси не был ему другом, у Уолта вообще не было друзей, и необразованный наркоман, которого мужчина когда-то самолично выгонял с уроков химии, точно не тянул на эту должность. Просто Уолт в какой-то момент поймал себя на мысли, что относится к Пинкману как к семье — не как к сыну, конечно, но как к племяннику точно. Джесси был ходячим несчастьем и в то же время единственным светлым пятном в жизни химика. А еще Уолт знал, что на нем лежит ответственность за Джесси. И не потому, что сам втравил его во всю эту заваруху, а потому, что больше о Джесси заботиться было некому. Так что теперь за парня отвечал Уолт. Делать это было сложно, потому что привязанность к бывшему ученику слишком тесно граничила с эгоистичным желанием манипулировать им. Уолт балансировал на грани, периодически срываясь то в одну, то в другую сторону. Он выскакивал чуть ли не под ствол бандита-психопата, который после совещания с таким же полоумным стариком вдруг решил, что Джесси ему не нравится, так что его стоит убрать. Безучастно наблюдал за тем, как Джейн захлебывалась в собственной рвоте, повторяя себе, что так будет правильней и выгодней ему лично. Ехал черт знает куда в провонявший наркопритон, чтобы вытащить оттуда напарника, а потом сжимал его в объятиях и гладил по голове, давая выплакаться. Докладывал Фрингу о планах Джесси, которые тот доверил ему под большим секретом и попросил о помощи. Срывался посреди ночи с семейного ужина, чтобы на полной скорости переехать двух бандитов за секунду до того, как они застрелили бы Пинкмана. Но всегда, даже с риском для собственной жизни, повторял Гасу, что да, Джесси того стоит и что если парня кто-нибудь хоть пальцем тронет, то безнаказанным не останется. Хотя нет, последнего он не говорил, но это и так было ясно как Божий день. Просто Уолт не мог позволить Джесси уйти из его жизни, вот и все. Джесси, может, и рад был бы плюнуть на все это с высокой колокольни и выйти из бизнеса, но почему-то всегда оставался. Он вдрызг разругался с семьей, потерял друга и девушку, несчетное количество раз оказывался в больнице с переломами, а все только из-за бывшего учителя химии и его непомерных стремлений. И все же, когда ему был дан шанс покончить с этим раз и навсегда, Джесси им не воспользовался. Он орал на Уолта и обвинял его во всех грехах, с трудом приподнявшись на больничной койке, но они оба знали, что Джесси примет предложение и продолжит работать с великим Хайзенбергом. Не из-за денег, нет, просто он не хотел оставаться один, а кроме Уолта у него никого и не было. Джесси смотрел на больничную таблицу с рожицами, предлагавшую пациенту оценить свое состояние по десятибалльной шкале, смотрел на десятку и плакал, потому что знал, что дальнейшее сотрудничество с Уолтером принесет только боль. И все же хрипло проговорил в трубку: “Пятьдесят на пятьдесят. Чтоб как раньше”. Потому что создавшуюся связь разорвать они уже не могли. * — Но Гасу все равно ведь… туда и дорога? Уолт смотрит в глаза напарника и видит там растерянность — пожалуй, самое привычное для Джесси в последнее время состояние. Он не знает, кому доверять, а кому нет; не знает, от кого ожидать следующего удара под дых. Уолту неприятно это осознавать, но он и сам входит в список потенциальных опасностей для Джесси, и парень это знает. Дни, когда он лениво тянул свое “Йоу, мистер Уайт”, привалившись к стене фургона, и ослепительно улыбался в ответ на любую, даже самую незначительную, похвалу — эти дни давно канули в прошлое. Теперь Джесси больше смахивает на испуганного, обжегшегося об огонь зверя, но он все так же ищет — Верно? заверения, что они поступили правильно, ищет оправдания совершенному убийству. Уолт вздрагивает, выныривает из пучины размышлений такой глубины, что Джесси даже не снилась, и улыбается краем губ. — Чертовски верно. Нельзя сказать, чтобы это радует Джесси, но это точно приносит ему немалое облегчение. Он поспешно кивает, словно стремясь закрепить услышанное, и какое-то время молчит, покачиваясь на пятках. Потом неопределенно машет рукой куда-то влево. — Слушай, мне бы надо вернуться… Андреа ждет… Уолт едва слышно хмыкает. Он знает, что Джесси уходит надолго — после всех недавних событий не может быть и мысли о том, чтобы продолжать варку, — но ни одному из них не хочется произносить очевидную правду вслух. Уолт молча протягивает руку, и Джесси без колебаний пожимает ее. Мужчина крепко сжимает ладонь с вытатуированным на тыльной стороне узором, думая: “Так все и должно было закончиться.” Но когда Пинкман направляется к двери, ведущей обратно в больницу, Уолт провожает его взглядом и понимает одну простую вещь. Джесси не уходит окончательно. Может быть, когда-нибудь после, при совсем других обстоятельствах, Джесси развернется и уйдет навсегда, оставив его одного, но не сейчас. На данный момент Уолт уверен: Джесси обязательно вернется — так или иначе, но они снова встретятся. Потому что теперь они всегда будут в ответе друг за друга.