королева

Он спросит у себя, можно ли ранить то, что уже ранено. То, что изрезано шершавым осколком стекла и испещрено глубокими шрамами? И сам себе же ответит — можно. Можно, если ты чертов Доктор, который давно превратился в кровоточащее месиво из боли и сострадания, который каждую, кажется, секунду, наступает на одни и те же грабли. Каждый человек приходит в его жизнь, пользуется, привязывает к себе, вытягивает все эмоции и желания, а потом уходит, ведь выбирает тот путь, который считает более правильным и уходит чисто по-английски, не попрощавшись, только хлопнув дверью так, что с косяков посыпется жгучая-пепельная пыль когда-то растертых в ничто и как будто забытых эмоций. И всё это под свинцово-давящий набат слез и слов, которым Доктор уже давно не верит. Набат, сопровождавшийся быстрым и точным ударом по шее, сносившим голову, — смешанное в их глазах ялюблютебя, доктор и янехочу, доктор. Желания противоречат желаниям и каждый раз время и пространство проигрывают. Иногда Доктору казалось, что он им н-у-ж-е-н. Доктору всегда казалось, что чувства — лишние. Когда на пороге появилась Билл, капельку эффектно заявляя, что ТАРДИС — кухня, а она «больше по девочкам», на душе стало невыносимо спокойно, а втянутый с облегчением воздух обжег ошметки легких до волдырей. Чуть медленная, это да, но открытая до угрызений совести, улыбчивая, настоящая. То, от чего галлифреец наконец-то мог улыбнуться. Доктор впервые обратил внимание на то, что самые главные слова состоят из малого количества букв. Еда. Сон. Друг. Билл. Четыре буквы, одна повторяется дважды, одна гласная, и сама Билл одна на всем белом свете. Она словно ТАРДИС вложила в своё имя всё время и пространство специально для того, чтобы Доктор мог брать её мимолетно за руку, тащить куда-то в будущее, ведь надо было знать, будет ли оно хорошим, и просто быть рядом. Специально для того, чтобы подходить Доктору. Специально для того, чтобы убить Доктора. Тысячи лет было недостаточно, чтобы понять открытую Билл, ведь её милое-забавное «по девочкам» превратилось быстро-неожиданно в «по Доктору». Она знала скоро наизусть все его привычки, знала, что и в каких ситуациях говорить, знала вообще всего Доктора наизусть, каждое его сердце. И отлично знала, что, как всегда, делает в-с-ё не так. Он знал всё в ней наизусть, словно книгу, каждое слово в которой бесконечно дорого и перечитано при свете дня внимательно и с десяток раз. И отлично понимал, что делал в-с-ё неверно. Потому что своими руками возложил на голову Поттс бумажную корону, хотя велика была вероятность, что материал Доктор оторвал от сердца. В руках у него не время и пространство, а тысяча и одно не высказанное слово, не сделанное движение, которым давно перестал вести счет в толстом иссиня-черном блокноте. Королева сердец сделала глубокий вдох, вторя Доктору. Его невыносимо спокойно превращалось в невыносимо горько, до прожженного ядом кончика языка. Королева сердец сложила руки пистолетом, целясь в одно из сердец. А он ведь всё ещё кровавое месиво, израненное, давно мертвое, и он только вымученно улыбнулся, готовый бежать навстречу пуле. Королева сердец бессильно опустилась на колени. Им не оставалось ничего, кроме как смириться с собой.

Объятия — просто способ спрятать лицо.

Билл Поттс согласна. И она виновато прячет своё лицо в плече Доктора, который совсем не против. Он просто не может быть против Билл.